(не)хорошая девочка (СИ) - Шэй Джина "Pippilotta"

Именно поэтому, вопреки требованию Дягилева, когда я выписываюсь — мы с Маринкой возвращаемся в её квартиру.

Именно поэтому, пожертвовав парой тысяч из заначки на простенький телефон типа “звонилка”, я не стала покупать новую симку, а восстановила старую.

На неё пару раз за четверг пытался прозвониться Баринов, но я его сбросила, и больше он не отсвечивал. Что удивительно, и в поле моего зрения не мелькало ни его людей, ни самого моего муженька.

Я все еще надеюсь, что папе на меня не плевать. Пытаюсь уцепиться за эту эфемерную надежду. И если пока я отлеживаюсь в клинике и пью успокоительные таблеточки — я не особенно надеюсь, что меня разыщут, потому что вроде как Дягилев гарантировал, что о моем нахождении здесь никто не узнает, то после выписки…

Я думала, надеялась, что наткнусь на отца хотя бы после учебы в четверг, а если не на него, то может, на кого-нибудь из его подчиненных.

Нет, я не хочу, чтобы он вернул меня под свое отцовское крылышко, но, наверное, всякий, кто когда-нибудь в своей жизни серьезно ссорился с кем-то из родителей, меня поймет. На том месте, где раньше все было спокойно — теперь только горечь и пустота.

И нет, папа не встречает меня после пар, нет на горизонте ни единой знакомой мне физиономии. Либо я должна “приползти” самостоятельно, покаяться и вернуться к муженьку, либо… Либо жить как мне живется.

Отцу демонстративно плевать — где я, с кем я, чем живу и так далее. Ну что ж… В таком случае, у меня есть официальное оправдание. Ему плевать — и мне тоже.

С нами по-прежнему везде таскается Иван, и я все сильнее подозреваю, что однушка — это не очень-то полезно для личной жизни, когда ты живешь в ней вдвоем с подружкой. Ну, Маринка мне ни слова не говорит, но есть у меня такое смутное ощущение.

Когда они успели сблизиться? Ну, насколько я понимаю, именно у Ивана Маринка кантовалась пару дней, пока ей меняли окна. Что эпично, так это то, что разбил Дягилев одно окно, а поменяли окна во всей Маринкиной квартире. Она ржет и говорит, что это я выгодно залетела… Для неё выгодно.

Иногда, когда я думаю о своем обещании Дягилеву — мне становится паршиво. Ну, нельзя же, нельзя! А потом, когда я беру в руки телефон и почти набираю его номер, чтобы отказаться от пятницы — я упрямо стираю почти набранный номер, и оставляю все как есть. Потому что, ну, а с какого хрена мне отказываться?

И вот она — пятница. Вот она — последняя пара, и я являюсь с Маринкой домой.

Иван указывает мне на кучу сложенных у кровати пакетов из шмоточных магазинов, а я их опознаю по лейблам. По лейблам дорогих марок, между прочим.

— Что это? — Уточняю я, не догоняя, что наш охранник хочет мне этим сказать.

— Вадим Несторович велел передать тебе. Для вечера. — Деловито отчитывается Иван, а потом идет на кухню, взглядом намекая, что неплохо было бы, если бы я хотя бы минут десять на ту кухню не заглядывала.

Ой, да целуйтесь вы на здоровье, господа. У меня тут повод позвонить Дягилеву нарисовался. Нужно сказать, что я этого повода с утра жду, если честно. И вот делать ему больше нечего, чем брать трубки в рабочее время, но все же он берет.

— Можно ли узнать, что в пакетах? — с любопытством спрашиваю я.

— А самой посмотреть? — весело спрашивает Дягилев.

— А мало ли, что вы там мне подкинули, — нахожусь я. — Еще не хватало отпечатки пальцев оставлять на пакетах.

Ну, должна же быть польза от моего неоконченного юридического, да? Ну, не говорить же, что мне нужен был повод, чтобы позвонить большому и занятому мужику.

— У этого мероприятия дресс-код, зайчонок, — забавляясь, сообщает мне Дягилев. — Дамы являются в коктейльных платьях или в эротичном бельишке. Я был бы рад, конечно, если бы ты выбрала последний вариант, но что-то мне подсказывает, что ты не настолько испорчена. Пока что. Поэтому взял на себя удовольствие прикупить тебе платьишко. Ну и некоторые другие мелочи.

— Но… Но… — я хватаю ртом воздух. — Не стоило так тратиться, в конце концов.

В конце концов, Маринке я и вечерние платья сбрасывала, и туфли тоже, и вот их-то моя жадная подружка не сплавляла никуда. Так что я нашла бы и что надеть, и во что обуться.

— Зайка, ты все-таки хочешь, чтобы я приехал к тебе раньше времени? — мягко уточняет Дягилев. — Ну же, давай, поспорь со мной еще пять минут, и я приеду. Люблю упражняться… В дипломатии. С глазу на глаз.

— Это гнусный шантаж, — возмущаюсь я, прекрасно понимая, какие методы "дипломатии" он собирается применять.

— Ну, прям гнусный? — смеется Дягилев. — Так не хочешь меня видеть?

— Хочу, — вырывается из моего рта слабое.

Он на самом деле не навещал меня все эти дни. И я… Я вообще-то поняла, что на самом деле эта его обязательность и соблюдение обещания меня больше обломали, чем порадовали. Я и вправду хочу с ним увидеться. И чем дальше — тем сильнее это желание.

До сих пор не могу забыть, как он целовал меня, поставив на колени посреди Маринкиной кухни. И эти жесткие пальцы, лежащие на моей шее — не делающие ничего страшного, но будто напоминающие, в чьих руках я нахожусь, кому принадлежу.

Принадлежу…

Звучит странно, звучит непривычно, и я ни за что в жизни не согласилась бы сказать про себя вот так, но…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Меня все никак не отпустит, и я не могу понять, хорошо это или плохо.

Как мало мне, оказывается, нужно было, чтобы потерять контроль над собой и над ситуацией. Всего лишь один на всю голову долбанутый мужик.

— Я тоже соскучился, ушастая моя, — почти шепчет мне в трубку Дягилев, и этот его приглушенный хриплый голос нужно объявить запрещенным видом оружия. — Так что до вечера. Надеюсь, что платьице тебе понравится.

Честно говоря, мне даже становится любопытно. У Дягилева довольно специфичный вкус, если припомнить мой “заячий” костюмчик. Поэтому, честно говоря, мне и любопытно, и страшновато-то разом. А вдруг там что-нибудь такое, что я ни в жизнь не осмелюсь надеть?

Первый раз в жизни я испытываю такое волнение от распаковки пакетов со шмотками…

Честно говоря, просмотрев все “мелочи”, что приложил мне к платью Дягилев, я, во-первых, пожелала Вадиму Несторовичу всего хорошего, а если конкретно — чтоб ему икалось весь вечер, и желательно до утра. Во-вторых, мне пришлось терпеть гнусное хихиканье Маринки, которая, естественно, пришла понаблюдать за распаковкой пакетов, и естественно, не могла остаться равнодушной.

Да-да, помимо туфель тут были и чулки, и белые кружевные стринги, раздери их конем, это даже не белье, а ниточки какие-то. И… И вот их я почти не хотела надевать, но Маринка покосилась на платье и сообщила мне, что если я собираюсь надеть “вот это”, то трусы — самое меньшее, что должно волновать чувство моего приличия. Можно и не надевать трусов вообще, так будет даже эпичнее.

Ну вот на такие безумства я, если честно, была не готова. Хотя… Нет, не готова, я сказала! Но… Человеку, который на полном серьезе собирался на оргию… И вправду, наверное, не стоило так краснеть при взгляде на стринги.

Папа меня убьет, если узнает. Или его хватит удар, он явится ко мне с того света и утащит меня за собой. Короче говоря, все равно меня убьют, так хотя бы будет за что!

Маринка в общем-то была права со своим мнением о платье. И я никогда не надевала таких вещей. Вот за них бы папа точно вырвал моему стилисту и руки, и ноги, и глаза, которые смотрели куда-то не туда при покупке. Потому что при длине и монотонном белом это платье скромным и невинным назвать было ну никак нельзя.

Белое!

Почему белое, блин? У меня с учетом того, как “феерично” закончилась моя свадьба, на белый цвет нервно подергивался глаз. Я бы предпочла черное. Я вообще всему на свете предпочитала черные платья. И в принципе, наверное, я бы нашла что-то именно черного цвета в нашем общем с Маринкой гардеробе, но…