Анна К - Ли Дженни

Дастин выдавил меда на второй чуррос. Он уплетал их до тех пор, пока не съел все. Пальцы у него стали липкими, но он удержался от того, чтоб облизать их, вспомнив, как долго ехал сюда на метро.

– Где можно вымыть руки?

Брат указал в сторону прилавка, и Дастин направился в маленький туалет для сотрудников, совмещенный с кладовкой для чистящих средств. Он избегал смотреть на себя в зеркало, пока мыл руки, быстро высушил их и прошел обратно.

Николас тем временем пялился в телефон.

– А чью вину ты принял на себя? – спросил Дастин, желая обсуждать жизнь Николаса, а не свою собственную.

Брат был скуп на слова и больше походил на задумчивого молчуна. Дастин наблюдал, как Николас достает пачку табака и сворачивает на столе сигаретку. Дастин невольно дернул губами, хотя он курил не слишком часто. Он подумал, что смолил только с Николасом и на полуночных учебных сходках, где школьники были готовы на что угодно, лишь бы не заснуть.

– Курнем? – спросил Николас, держа две идеально свернутых сигареты.

Они выкурили их перед подъездной дорожкой. Дастин прислонился к металлическим воротам, опущенным у входа в магазин, тогда как брат расхаживал по дорожке взад и вперед. Дастин смотрел на грязную улицу, на мусор, застрявший в тающей слякоти. Вскоре Николас рассказал, что в реабилитационном центре встретил девчонку из Аризоны, Наталью, и именно она попалась на наркоте. Они были вдвоем, когда ее поймали, а он взял вину на себя. Николас добавил, что чист уже два с половиной месяца и готов к тому, что его все равно отпустят. Отец был обо всем извещен, и он появился в центре на следующий день, а потом они вдвоем, отец и сын, улетели на Восток в абсолютном молчании.

Николас попытался сказать родителю, что наркотики были не его, но его объяснение не было услышано.

– Никогда не верь наркоманам, полагаю, так, – пробормотал Николас, показывая, что история окончена, и, бросив окурок на тротуар, затоптал его ботинком.

Дастин поверил рассказу брата, хотя Николас был известен тем, что приукрашивал правду в своих целях. Теперь Дастин понимал, на что способен парень ради подходящей девушки.

– Ты собираешься повидаться с ней снова? – спросил Дастин, надеясь, что, может, хотя бы у одного из них будет счастливая развязка романа.

– Она должна написать, когда выйдет. Посмотрим. Наталья – не самая надежная девушка из тех, кого я встречал, – ответил Николас, возвращаясь в ресторан.

– Никогда не верь наркоманам, полагаю, так, – добавил Дастин, пытаясь быть остроумным. Он последовал за братом и зевнул, внезапно почувствовав усталость от того, что живот его теперь полон.

Николас вытащил из кармана связку ключей и протянул их Дастину, указав наверх.

– Там моя комната. Терпеть не могу ездить на работу. Ванная – в коридоре, только тихо, парень в соседней комнате просто с ума сходит, если его случайно разбудишь. У него утренняя смена: он должен встать в четыре тридцать.

Дастин схватил свою бумажную тарелку и бросил в мусорное ведро у боковой стены, пытаясь решить, что ему делать. Он написал отцу, что будет дома утром, хотя не похоже было, чтобы его кто-нибудь ждал. Взяв у брата ключи, он вытащил бумажник.

Николас покачал головой.

– За мой счет, братишка. Иди, поспи, а утром, когда я встану, купишь мне завтрак. Где-нибудь в другом месте, где не подают тако.

Дастин заснул через несколько минут после того, как свернулся калачиком на диване, и горе накрыло его, словно одеяло. Он даже не помнил, как через несколько часов пришел брат.

На следующее утро Дастин встал и поплелся к окну, чтоб посмотреть на покрытую сажей кирпичную стену напротив вентиляционной шахты. Наступил новый день, и никто так сильно, как он, не радовался, что вчерашний день окончен. Он подумал, не рассказать ли за завтраком брату о Кимми. Дастин сомневался, что Николас отнесется с сочувствием к его ситуации, но ему было все равно. Это не было поиском утешения. Он просто хотел избавиться от всех оставшихся чувств к ней – и уже больше никогда не думать о Кимми.

Дерево убрали с железнодорожных путей через двадцать минут, колеса медленно ожили и начали двигаться вперед. Анна была рада, что поезд снова тронулся в путь, но в то же время чувствовала острые уколы тревоги, не уверенная в своих чувствах по поводу того, куда они ее действительно приведут.

Тысячу раз она ездила в Гринвич на поезде, но это была единственная поездка, которую она могла вспомнить, когда ее переполнял страх. «Забавно, как одна ночь может все изменить, – подумала она, и тотчас последовала другая мысль. – Нет, ничего подобного. Скоро я буду на привычной станции, где бываю всегда. Мой парень будет ждать меня с горячим кофе и шоколадным круассаном, чтобы извиниться за телефонную перепалку. Он отвезет меня домой, а собаки будут прыгать на окна холла, пачкая носами стекло. Мне придется прислониться к двери, чтобы они не сбили меня с ног от счастья».

Но, даже когда она думала о предстоящем, тайная ее часть гадала, в каком он вагоне. Убрал ли Вронский пролитый ею горячий шоколад, или просто ушел оттуда.

Он все убрал, она знала, что он сделал это. Граф, как и все они, избалован деньгами и слугами, но, когда появлялся на людях, хорошие манеры требовали избавиться от любого беспорядка – или даже намека на него. Технически, это был ее беспорядок, но произошло все именно из-за Алексея. Он был тем самым, кто заставил ее говорить откровенно, выплескивать свои чувства, не думая о последствиях. Анна напомнила себе, что никогда ни на что не соглашалась, никогда не отвечала ему взаимностью. Она ничего не сделала, чтобы поощрить Вронского к подобным признаниям. На самом деле она старалась сделать так, чтобы они вообще не прозвучали, сбежав из города, не попрощавшись.

Если бы она осталась в клубе, чтобы поговорить, что бы случилось? Понял бы он, что ей нужно вернуться в Гринвич? Что ей нужен покой в собственной постели после целой ночи танцев с ним. Анна не могла вспомнить, когда в последний раз бодрствовала всю ночь. Даже на пижамных вечеринках в детстве она была девочкой, которая засыпала первой. Она не боялась ничего упустить и никогда не стеснялась оставлять подруг посплетничать о милых учительницах, новых нарядах и тусовках, на которые их пускали.

А ведь она даже не была на новогодней вечеринке собственного брата. Анна решила остаться на Мауи с родителями и Александром. Они лишь созвонились тридцать первого числа, когда она купалась в теплом соленом бассейне на роскошном курорте рядом с виллой ее родителей, расположенной у пляжа. Теперь она вспомнила, что Александр даже не поцеловал ее в полночь. За минуту до этого тропический бриз бросил в бассейн пляжный мяч, и бойфренд погнался за ним. Он всегда поступал правильно, ее парень. Собирал мусор и выбрасывал его. Поддерживал переработку отходов для спасения планеты. Он лично позаботился о том, чтобы в кафетерии начали перерабатывать пищевые отходы: одно из его многочисленных решений в качестве президента школы. Когда она увидела, что пляжный мяч приземлился в бассейне, то сразу же подумала, какой звук он издаст, если она ударит по нему.

Итак, когда наступил Новый год, она была на одной стороне бассейна, а бойфренд – на другой. Анна вспомнила сентенцию о том, что не поцеловать кого-то в полночь – плохая примета. Она рассказала Александру об этом позже, когда они брели по темному пляжу к вилле ее родителей.

Он ответил, что такой вещи как невезение не существует, но затем повернулся и спросил, поддразнивая: «А кому-то нужен поцелуй?» Анна вспомнила, как ей хотелось, чтобы Александр схватил ее и поцеловал прямо на пляже, вместо того чтобы постоянно все обсуждать.

Анна удивилась, что Александр решил приехать из Бостона (точнее из Кембриджа, входящего в агломерацию Бостона, где располагался университет), чтобы повидаться с ней сегодня. Ему были не свойственны спонтанные поступки, обычно он планировал любые мелочи вплоть до минут. И нынешняя его поездка наверняка испортит все выходные. Анна подумала, уловил ли он что-то в ее голосе, когда звонил перед тем, как она отправилась на вечеринку.