Я останусь (СИ) - Черная Лана

— Интересно-интересно, — он вдруг замирает, прислушиваясь к каждому моему слову, словно боится упустить хоть одно.

— Хочу посмотреть на грозу с маяка. Представляешь, стоишь на его макушке, под ногами море, а над головой – молнии танцуют. И каждую потрогать можно – настолько высоко. Красотища!

… — Маруся, — голос Игоря выдергивает из сна. Оказывается, я задремала, пока мы ехали.  А сон какой странный приснился. Нигде покоя от Грозовского нету, даже во сне притопал и прошлое с собой приволок.

Хмуро смотрю на улыбающегося Игоря.

— Ты такая красивая, когда спишь, — вздыхает он, большим пальцем касаясь щеки. Полувздох-полустон. И замершее в груди сердце.

— Мы уже приехали? — спрашиваю, выглядывая в окно, но вокруг нас лишь лес темной громадиной, а впереди – серая лента шоссе. Не приехали. Тогда почему стоим? — Тебе плохо? — и страх наливается тяжестью в затылке.

Игорь отрицательно качает головой.

— У тебя телефон звонит. Долго звонит, — я достаю из кармана мобильный. Сорок пропущенных, десять из которых от Фила. Ох, черт! Совесть колет виски чувством вины. Я совсем забыла о Филиппе! Торопливо выбираюсь из машины и набираю номер.

— Мари, тебе не стыдно? — вместо приветствия укоряет Фил. Стыдно. Тру лицо ладонью, собираясь с мыслями. Как же врать противно, но как иначе объяснить Филу, где я и что делаю? Краем глаза отмечаю, что Игорь стоит у машины, запрокинув голову, подставляя лицо закатному солнцу. Широкий разворот плеч, перевитые мышцами руки, такие сильные и нежные до боли. И жар плавит тело, румянцем опаляет лицо от одной мысли о его волшебных руках, дарящих нереальное наслаждение. А ведь нам еще ночевать вместе в доме его отца. Закусываю губу, сдерживая невольный стон.

— Мари! — зовет Фил в трубке.

Тяжело выдыхаю, отвернувшись от Игоря. Нет, врать Филу бесполезно. Да и зачем? Мы не влюбленная парочка – у нас просто договор. И предстоящий брак фиктивный, так что я ни в чем не провинилась перед ним. Ни в чем.

— Фил, привет.

— Хвала Богам, у тебя прорезался голос, — наигранно восклицает он. — У тебя все в порядке? — с неподдельным волнением.

— Не знаю, Фил. Все сложно.

— Ну… - протягивает он задумчиво. — У тебя есть две недели, чтобы все разрулить.

— В каком смысле?

— Свадьбу придется перенести, — теперь он разочарован.

— Что-то случилось? — страх расплавленным шаром катается в затылке, муча нестерпимой болью.

— Ничего серьезного, Мари, не волнуйся. Я уже со всеми договорился. И твоих предупредил. Твой отец все понимает.

— Кто бы сомневался, — фыркаю я. — Ладно, Фил. Две недели так две недели.

— Не передумаешь? — с затаенной надеждой.

— Я всегда держу свое обещание. Не волнуйся, я тебя не подведу.

— Хорошо, — кажется, теперь в его тоне облегчение. — И еще. Мари, я вынужден улететь дней на десять. Ты не обидишься?

— Что ты! Нет, конечно. Решай свои проблемы, Фил, и не переживай обо мне. Я в надежных руках, — усмехаюсь, косясь на хмурого Игоря, буравящего меня недобрым взглядом.

— Очень на это надеюсь, — весело отвечает Фил и быстренько прощается.

Я задумчиво верчу в руках широкую трубку, размышляя, кому еще перезвонить и стоит ли. И не замечаю, как рядом оказывается Игорь.

— Мы можем вернуться, — предлагает он.

Вскидываю на него глаза и тону в янтарных омутах, согревающих нежностью и пониманием.

— Ну уж нет, — фыркаю, не сдерживая озорной улыбки. — Мне просто не терпится поглядеть на твои рукоделия.

Теперь не сдерживается Игорь, смеется, прижимая меня к себе.

В дом генерала (Игорь по дороге обмолвился, что отец его военный, правда уже много лет как в отставке) Грозовского мы приезжаем с вечерними сумерками. Большой двухэтажный дом, сложенный из бревен, окружают разлапистые яблони. От ворот к дверям дома тянется тенистая аллея, чуть в сторону уходит широкая дорога. Видимо, к гаражу. Вдоль яблоневой аллеи стоят кованые лавочки, а в самой гуще сада – качели. Я останавливаюсь возле них, борясь со странным желанием – улечься на них и тихо раскачиваться, ощущая теплые сильные руки на своем теле. Игорь не загоняет машину во двор, хотя ворота приветственно распахнуты. Он ведет меня меж яблоней, показывает качели и спрятанный в укромном месте гамак. И улыбается, наблюдая, с каким трепетом я провожу ладошкой по плетеной цепи, удерживающей широкую скамью качелей.

— Садись, покатаю, — не выдерживает он.

Я вздрагиваю, отпрянув от качелей. Румянец вспыхивает на щеках и я мысленно радуюсь, что сумерки скрадывают мое смущение. Странно, я ведь не сделала ничего постыдного, но жутко неудобно, как будто я выложила нечто сокровенное.

— Давай-давай, - он плюхается на скамью и хлопает ладонью рядом с собой.

— Неудобно как-то, — продолжаю упрямиться. — Нас, наверное, ждут.

— Ну подождут еще, — пожимает плечами и протягивает мне руку. И я принимаю ту, тут же оказавшись на коленях Игоря, зарывшегося носом в мою макушку. Он прижимает меня к себе, тяжело дыша, и раскачивает качели, отталкиваясь ногами. Легкий ветерок обнимает мое лицо, и я забираюсь на Игоря с ногами. Удобно устроившись, кладу голову ему на плечо и затихаю, наслаждаясь. Слушаю ровное биение сильного сердца и тихий шорох раскачивающихся качелей. Так бы и сидела здесь целую вечность.

— Я последний раз катался здесь с сестрой лет эдак… — он задумывается, видимо, припоминая количество лет, — много, в общем. Она тогда совсем кроха была. Забиралась на меня и требовала покатать. Мы с дедом эти качели и поставили ради нее, собственно. На этих качелях она мне рассказала о своем первом мальчике… — Игорь вздыхает.

— А где сейчас твоя сестра? — спрашиваю осторожно, помня, что он ни разу не упоминал о сестре. О брате рассказывал, а о сестре – ни слова.

— Тая живет с дедом в деревне. Когда родители развелись, дед забрал ее себе, потому что отец не позволил маме воспитывать его дочь. Тогда мы узнали, что Таю родила другая женщина. Знаешь, а ведь мама никогда не обижала ее и любила, даже больше нас, своих сыновей. Тайка всегда для нее принцессой была, — я слышу, как он улыбается. А в груди щемит тоска. Что-то слишком часто за последние дни его тянет на откровения.

— У тебя потрясающая мама, — улыбаюсь я, опуская «была», чтобы не тревожить боль.

— Восемь лет назад у мамы диагностировали порок сердца, — заговаривает он снова после долгого молчания. — А два года спустя отец ушел от нее. Он женился почти сразу после развода. Его жена неплохая женщина, искренне заботится о нас, хотя мы уже давно взрослые все. И  Тайку балует…Правда сейчас у нее своих забот хватает…

— Гарри! — радостный вопль оглушает. Я резко поднимаюсь, в один момент оказавшись стоящей рядом с Игорем. А вокруг – никого.  — Гарри! Ты приехал! — снова детский крик, а следом из-за яблони появляется рыжий мальчуган лет восьми. Со всех ног он несется на нас и в считанные секунды виснет на Игоре, закрывшего меня своей спиной. — Ура! Я знал! Знал, что ты приедешь! — радуется мальчуган, обнимая Игоря за шею и не забывая трясти ногами, видимо, от радости. И тут мальчишка замирает, заметив меня. Он тут же скатывается с рук Игоря и подходит ко мне. А взгляд-то какой серьезный. Я невольно сдерживаю смех, но улыбка все равно растягивает губы.

— Привет, — протягиваю мальчугану руку. Он продолжает меня рассматривать, и я спешу представиться: — Я  Маша.

Но мальчуган словно не слышит меня, он смотрит на Игоря и вдруг выдает:

— Зачетная девчонка, Гарри! Это твоя Гермиона?

Я округляю глаза, совершенно растерявшись от происходящего. А Игорь с серьезным видом качает головой и, подхватив мальчишку на руки, усаживает его на свои плечи и убежденно заявляет:

— Нет, мой друг, это моя Джинни, — и подмигивает мне.

И я взрываюсь хохотом.

Мальчишка с изумлением оборачивается ко мне, согнувшейся пополам от смеха.

— Ой, не могу… — сквозь смех и слезы. Вдох-выдох. Но стоит взглянуть на изумленного рыжего мальчугана, как смех накатывает снова. Надо же! Поклонник Гарри Поттера!