Одноклассники бывшими не бывают (СИ) - Хаан Ашира

Я всегда завидовала людям с богатым воображением, но вот так, чтобы представить русский блатняк, исполненный мною на флейте — это, по-моему, как раз причина, по которой у тети Вали сдохла кукушечка.

Минут через пять любопытство стало совсем невыносимым, и я со вздохом накинула на себя многострадальную рубашку, чтобы пойти посмотреть но Илья наконец нарисовался в дверях с парой бутылок шампанского в руках.

— Я решил, раз Париж отменяется, то почему бы нам не устроить Париж прямо тут? Ты проголодалась? Я заказал кое-что из французского ресторана. Имитируем поездку без этих скучных самолетов.

— Ты тоже думаешь, мы бы не выбрались дальше номера? — я улыбнулась, позволяя рубашке соскользнуть с одного плеча.

— Можем наклеить табличку с названием гостиницы на дверь, — предложил он, не делая никаких попыток воплотить это в жизнь. У него были другие планы: — Я не понял, почему ты опять одета? Я хочу ту прекрасную женщину в одном белье среди простыней.

Мы успели и пообедать, и снова накормить Писклю, которая никак не могла понять, в чем секрет, почему мама-утка в одном месте, а еда в другом, и снова оказаться в постели. Соболев оценил по достоинству не только кружева, зацеловав каждый сантиметр кожи под ними, но и нежно-розовый лак на пальцах ног, оттенок которого подбирала лично Раиса. Я еще поспорила с ней, утверждая, что ни один мужчина не обратит внимания, есть ли у меня вообще педикюр, а тем более не заметит цвет лака. Но она только загадочно улыбнулась.

Сейчас, когда Илья обнимал пальцами мои щиколотки и мурлыкал, целуя каждый пальчик, я понимала, что проиграла ту битву вчистую.

Это был нежный и долгий день — нам не нужно было ни торопиться обратно к одноклассникам, ни куда-то ехать, ни думать о грустном. У нас было все, что нужно для счастья: мы сами, еда, шампанское и крошечный бело-рыжий котенок.

Без котенка это счастье было бы не таким полным, даже в Париже.

На закате, когда солнце золотыми лучами пробило насквозь легкие светлые шторы, Илья хитро улыбнулся, достал планшет и вывел на нем фото с Эйфелевой башней. Пристроил его на подоконнике, открыл еще одну бутылку шампанского и вручил мне бокал.

— Видишь, мы вообще ничего не потеряли, — сказал он, с тихим звоном касаясь своим бокалом моего, а потом потянулся за поцелуем.

Кажется, я все-таки не прогадала, согласившись дать ему шанс.

«Я на рождающуюся луну — загадаю,

Чтобы любовь твоя ко мне рождалась…»

Никогда не верила в магию. Но почему-то тоненький серпик новорожденной луны заставлял меня вспоминать сочиненное больше пятнадцати лет назад заклинание. Тогда я так легко разбрасывалась словом «любовь», а сейчас его мучительно страшно было произнести даже в мыслях.

Ведь если это любовь — то все меняется. Все становится серьезным.

Если это любовь — то нельзя просто сказать: «Уходи» и выключить телефон, как в юности.

Мы стали взрослыми людьми, на которых любовь накладывает обязательства, даже если предмет любви ничего не требует.

Нельзя сказать: «Сейчас мы вместе, а там посмотрим» и просто выбегать гулять по улицам за руку и целоваться, прячась за деревьями.

Надо как-то вмещать человека в свою жизнь. Выделять ему полку в шкафу и место для бритвы в ванной.

Если это любовь.

Когда-то я его любила. Так сильно, как умела.

Но и мужа я любила тоже. Иначе, более приземленно и реально.

А сейчас?

Люблю ли я его сейчас?

Тоненький серпик плыл по темно-синему небу и был точно таким же, как полтора десятилетия назад. И так же ничего мне не обещал.

Илья набрал в шприц подогретое молоко и склонился к коробке, где у Пискли уже поселилась не только мать-уточка, но и наполненная теплой водой хирургическая перчатка, которая была назначена мамой номер два.

— Пей, котинька… — он гладил малышку по чистенькой и уже начавшей сиять шерстке. — Расти большой и самостоятельной кошкой. А как вырастешь, все-таки отпустишь нас в Париж, да, халёсенькая?

Я прижалась к его спине, целуя горячую кожу гладкого плеча.

— Месяца через три если только, к осени, — заметила я.

— К осени… — Илья нахмурился и так глубоко о чем-то задумался, что Пискле пришлось подцепить его руку когтем, чтобы напомнить о себе.

Неужели он беспокоится о том же, о чем и я?

Протянем ли мы так долго?

********

Пятничным утром все нормальные люди просыпаются с предвкушением праздника.

С мыслью, что сегодня можно будет наконец оторваться, не спешить домой, чтобы приготовить ужин и лечь спать пораньше.

С ощущением, что впереди целая вечность свободы и отдыха. Надо только пережить один несчастный рабочий день, с середины которого никто уже толком и не работает — шатаются по офису с неприкаянным видом и нетерпеливо смотрят на часы.

Уже выпит весь чай и подъедены печеньки, пересказаны сплетни и разложены пасьянсы, прочитаны новости, всем, кто неправ в интернете — разъяснено. Остается только смотреть, как медленно тянется последний час рабочего дня.

Зато потом — свобода!

С тех пор, как я стала заниматься украшениями, я совсем перестала следить за днями недели, только иногда удивлялась, почему так тихо на форумах — ах да, воскресенье! Или кто-нибудь из знакомых спрашивал в изумлении, что я делаю дома в субботу вечером, когда все нормальные люди гуляют и развлекаются. В целом меня устраивало так жить. К праздничному вечеру пятницы всегда прилагается траурное утро понедельника. Избавившись от одного, я получила освобождение и от другого.

В эту пятницу я проснулась с мыслью, что праздник заканчивается.

В квартире пахло свежесваренным кофе, коробки с Писклей рядом с кроватью не было, зато с кухни слышалось ритмичное мурлыканье — Илья умудрился встать раньше меня и что-то напевал, пока возился там, позвякивая посудой.

По пути в ванную я бросила всего один взгляд на залитую солнцем кухню и умерла от умиления. Маленькая рыжая кошка валялась в своем гнезде пушистым толстым пузом вверх, а Соболев в одних джинсах и босой колдовал у плиты, помешивая кофе в турке. Солнечные лучи путались в его светлых волосах, обливали золотом загорелую кожу на плечах и я не смогла пройти мимо, я должна была их поцеловать!

Илья поставил передо мной чашку кофе и нежно чмокнул в нос.

— Ужасно не хочется на работу, — пожаловался он. — Первый раз в жизни со мной такое.

— Понимаю, — кивнула я, осторожно пробуя кофе. — Это было лучше Парижа. Кстати, кофе обалденный.

— Врешь, а приятно, — Соболев отпил из своей чашки и поморщился. — Твой вчера был вкуснее.

— Даже такой наглой лестью ты меня не заставишь варить тебе кофе, — фыркнула я.

— Согласен варить его каждый день, лишь бы просыпаться по утрам с тобой.

От его прямоты у меня захватило дух.

С самого начала захватывало, но сейчас он уже не говорил намеками, как в лимузине, и его чувства не прятались за толщей лет, как в армейской истории.

Я сидела, смотрела в упор в светлые глаза, в которых резвились золотистые искры солнца, а казалось — лечу в бесконечную пустоту космоса, настолько это было нереально.

Сделала еще глоток горького кофе, даже не вспомнив о порционных сливках, которыми не решилась напоить Писклю. Надо было как-то приземлиться, вернуться в реальность. Даже моя любовь к мужу не была такой фантастической. С ним было как-то очень по-земному: страсть, секс, подписи в загсе.

А с Ильей никак не развеется эта радужная дымка первой любви.

Он тоже продолжал смотреть на меня, забыв о чашке в руках.

— Интересно, чем я заслужил это утро с лучшей женщиной в мире? Вроде не спасал от голода африканских детей и не изобрел лекарство от рака. За что такой подарок? — он смягчил слова, которые могли бы быть и моими тоже, улыбкой. — Пойти на эту встречу выпускников было лучшим решением в моей жизни.

— Ты меня даже не узнал сначала! — возмутилась я больше от смущения, чем всерьез.

— Что значит — не узнал? — переспросил Соболев. — Я обалдел! Смутно надеялся увидеть тебя там, но не ожидал, что ты войдешь в распахнувшуюся дверь по красной дорожке как королева. Невероятная, шикарная! Ни одна фотография в «Фейсбуке» меня к такому не подготовила. Я от шока забыл, что люди при встрече делают. У меня руки тряслись, я багажник с третьего раза только открыл.