Чокнутая будущая (СИ) - Алатова Тата

— Инна приходила к тебе? Ты поэтому такая странная?

— Инна приходила, да. Но я сказала ей, что ты от меня ни за что не откажешься, пусть оставит свои притязания.

При-тя-за-ния.

Я действительно выговорила это слово без заминки.

Такое сложное, такое старомодное.

Сейчас, с длинными распущенными волосами и в пестрой бабушкиной шали, я и чувствовала себя средневековой чертовкой, заговаривающей зубы молодому купцу.

Позолоти ручку, и вся неправда моя, все лукавство и вся злокозненность будут твоими.

Я поделюсь с тобой отравой своего сердца.

Наполню ядом дурных мыслей, жестоких желаний, порочных фантазий.

Где найдешь ты еще такую?

Антон шагнул ко мне — ошарашенный, встревоженный, сбитый с толка. Положил руки мне на плечи, заглядывая в глаза.

Но там тебе ничего не увидеть — черное языческое пламя всего лишь.

— Мирослава? — позвал он беспокойно. — Ты сердишься на меня? Кажется, я ничем тебя не обидел.

— Ни словом, ни делом, — согласилась я, — разве что мыслями.

— А?

Да что ему объяснять!

У меня тут разыгрывался спектакль для одной-единственной актрисы, где зрители даже мешали.

— Ну, не бойся ты так, — холодно проговорила я, брезгливо, за кончики рукавов пиджака подняла его руки и сбросила со своих плеч. — У тебя же принципы, а у меня — фокусы, что между нами может быть общего. Инна ушла, уверенная в твоей непорочности. Та-дам! Теперь ты должен мне.

— И чего же ты хочешь?

— А если тебя? Что будешь делать?

Он усмехнулся — откровенно и зло.

Снял свои маски.

— Что в тебе есть, кроме провокаций? Вышла замуж за человека почти вдвое старше себя и заскучала? Развлекаешься?

— О, да, — согласилась я. — Ты очень потешный. Но сможешь ли ты защитить своего братца от такой неприятной женщины, как я?

— Даже не подумаю. Никто не заставлял Леху жениться на ком попало.

— В таком случае, давай больше никогда не встречаться наедине. У меня нет столько терпения, чтобы выносить такого зануду.

— Как скажешь, Мирослава.

Он все-таки остановился на пороге. Посмотрел на меня на прощание — с некоторым расстройством.

Ну, знаете, как будто человек ожидал получить качественный товар, а пришла подделка.

Как будто Антон все-таки ожидал от меня чего-то другого. Лучшего, большего.

Как будто был разочарован.

Что же, нас таких тут двое.

Через несколько дней случилось страшное: театр предложил Алеше сыграть Фамусова.

Я находилась в его квартире, меланхолично раскладывала сложный пасьянс на обычных игральных картах.

Грустная и злая.

Что толку знать свое будущее, если от этого никакого веселья и сплошные хлопоты?

Если бы я не гадала на Антона, то явно была бы сейчас счастливее.

Вероятнее, я бы до сих пор даже не взглянула бы в его сторону, а он — в мою.

Может, я изменила ход событий? Слишком активно вмешалась в предсказанное и тем самым перечеркнула расклад?

И теперь мы на всю жизнь останемся в разладе?

Алеша прошел в комнату, не разуваясь.

Рухнул на диван прямо в пальто.

— Моя жизнь кончена, — сообщил он. — Фамусов! Фамусов!

Мне понадобилось несколько минут, чтобы вникнуть в суть трагедии.

— Ну, для Чацкого у тебя все же фактура не та, — произнесла я осторожно.

— Миллионы пьес! Множество ролей! Но мне предложили Фамусова! Фамусова! — взорвался он и начал задыхаться.

Я побежала за его каплями от давления.

— Может, — капая их в стакан с водой, спросила я робко, — тебе тоже перейти в экспериментальный театр, где служит богическая Римма? У них репертуар шире классического.

— Ни за что! Они играют в торговом центре! Там всего сто зрительских мест! Это вообще не театр!

— Но Римма кажется счастливой.

— Что ты мне о ней талдычишь, — рассердился Алеша еще пуще. — Я высказал руководству театра все, что думаю про этих мерзавцев. Всю жизнь на сцене… Да я… Да они… Фамусов!

Он выпил лекарство залпом, повернулся лицом к спинке дивана и накрылся пальто с головой.

Я стащила с него ботинки.

Долго сидела рядом и гладила по спине.

Какие слова можно найти для того, кто никак не смирится с реальностью?

Алеша старел, но отказывался это признавать.

Вступал в новую полосу своей жизни, но цеплялся за прошлую.

Будь он обычным человеком, то этот переход давался бы ему проще, но для артиста, привыкшего к поклонницам, все казалось куда мучительнее.

Глядя на своего мужа, я поняла, что популярность — самая сильная зависимость в мире.

Вызывает стопроцентное привыкание.

Ночью Алеша разбудил меня, жалуясь на боль в груди.

Я вызвала Скорую.

О том, что надо позвонить кому-нибудь, подумала только утром.

Ветер гонял редкие тучи по серому хмурому небу.

В больничном скверике деревья теряли свою листву.

Половина седьмого. Еще слишком рано, или у нормальных людей уже прозвенел будильник?

Я вздохнула и набрала Антона.

— Мирослава? — совсем недружелюбно буркнул он.

— Ночью у Алеши был обширный инфаркт, — устало сообщила я. — Делали коронарное шунтирование. Сейчас он в реанимации, меня туда не пустили. Если все будет нормально, то в палату его переведут через пару дней. Сейчас я еду домой, пятая горбольница.

— Он в порядке? — быстро спросил Антон.

— Прогнозы хорошие.

— Понял. Еду.

— Ага, — я отключилась и побрела к остановке.

После длинной бессонной ночи меня чуть знобило. Мысли метались бестолковые, отрывочные. Надо ли отменить всех моих клиентов? Смогу ли я добиться, чтобы мне позволили остаться у Алеши в палате? После шунтирования нужен уход, я знала об этом многое — бабушка тоже сильно болела. Как устроить все наилучшим образом? Сколько денег у меня отложено?

В теплом троллейбусе меня разморило. Я клевала носом и даже не собиралась реветь.

Всякое ведь случается, и такое тоже.

Глава 18

Как человек влюбляется в человека? Я имею в виду, должна же быть какая-то внятная причина.

Люди говорят о неуловимой химии, например. Запахе или выражении глаз, улыбке или ямочках на щеках, тембре голоса или еще каких-то глупостях, от которых екает сердце.

У меня оно екало, когда Антон произносил мое имя. У него это получалось невероятно интимно и в то же время так, как будто я была действительно важна.

Но, разумеется, это не могло быть причиной для любви.

Я влюбилась в него из-за еды.

И если вы себе сейчас представили что-то романтичное, вроде ужина в Париже или завтрака в Венеции, то немедленно перестаньте. Это была безвкусная и диетическая еда, без соли и на пару. И она предназначалась не мне.

По правде говоря, в эти месяцы я влюбилась в Антона трижды, и каждый раз у меня была вполне конкретная причина.

Тогда, когда у Алеши случился приступ, Антон приехал в больницу и сразу все разрулил. Договорился о платной палате, пообщался с лечащим и главным врачами, подкинул медсестрам и санитаркам конвертики на шоколадки.

— Ты можешь остаться сама с Лехой, — сказал он мне, — а можно нанять сиделку. Как тебе будет удобнее?

Мне?

Удобнее?

Разве сейчас время задавать такие вопросы?

— Я останусь сама, конечно, — ответила я, — не волнуйся, у меня есть опыт ухода за больными.

— Позвони, если тебе куда-то понадобится или если устанешь, я на подхвате, — попросил Антон и повесил трубку.

Это было непривычно.

Когда заболела бабушка, я была совсем одна — юная, все время напуганная и ничего не понимающая.

Оказывается, это очень важно — не оставаться одной в беде.

Я и раньше знала, что Антон очень ответственный человек, но знала это теоретически. На практике оказалось, что это как огромный зонт, который прикрывает тебя от ненастья.

Через пару дней Алешу перевели в палату, и я переехала туда. У меня была вполне сносная кушетка и сотня книжек на читалке, которые я все планировала прочитать, но все время откладывала.