(Не)милая Мила (СИ) - Жилло Анна

Вот тут меня разобрал идиотский хохот.

Что, вселенная, ты против? Намекаешь, что секс лучше, чем ничего? Ну ладно, как скажешь. Тебе виднее.

«Приеду сегодня?»

Голубые. Десять секунд. Полминуты. Минута.

«Приезжай».

И на хера, спрашивается? Ну, кроме самого буквального, конечно?

Вопрос риторический.

Вечером, когда ехал к ней, на глаза попался цветочный магазинчик. Сбросил газ, высматривая место для парковки, но тут же прибавил снова. Какие цветы, какие конфеты? Только хардкор.

Милка встретила меня в шелковом халате. Гладкая, скользкая, холодная. С милой улыбкой — но… совсем не милая. Я постарался вписаться в этот мод. Мы ведь не ссорились, правда? И выяснять нечего. Сидели за столом, ели, разговаривали — так же гладко и холодно, как ее халат. Потом легли в постель.

Я хотел ее адски. Но все удовольствие сосредоточилось в одной локации. На душе было так же адски тяжело. Какой-то древний мудрец сказал, что всякая тварь после соития печальна. Как-то по-латыни. Правда, забыл добавить, что тварь печальна, если трахает ту, которую любит без взаимности. И отказаться от этого наркотика не может. Иначе чего печалиться-то?

Раньше одним разом мы не ограничивались. Лежали в блаженной расслабленности, ласкали друг друга лениво, пока не заводились снова. Сейчас Мила поцеловала меня, едва коснувшись губами, и нырнула под одеяло.

— Давай спать, Леш. Вставать рано.

Я даже не был уверен, кончила ли она или притворилась. Как-то так у нас шло с Майкой перед разводом. И на фига ж мне это снова? Мил, ну скажи тогда уж прямо, как в ноябре про минет: все, Леша, хватит, надоело. У твоего вибратора сели батарейки, не пробирает. Чего ты боишься? Все лучше, чем тянуть кота за яйца.

Уснул я ближе к утру, решив, что надо заканчивать. Все-таки вселенная ошиблась. А может, и не было никакого знака. Просто не отправилось сообщение, бывает. Кстати, стекло надо заменить.

Но когда, притормозив у поребрика, открыл рот, сказал вовсе не то, что собирался:

— В пятницу не получится, Мил. Еду в Приозерск по работе, приеду поздно.

У меня действительно была важная встреча в области, но вернуться я рассчитывал где-то после обеда. И если бы она хоть как-то показала, что огорчена…

— Жаль, — это прозвучало без малейшего намека на сожаление. — Ладно, удачной поездки.

— Пока, — я поцеловал ее так же вскользь, как она меня ночью.

Ну вот и все, говорил я себе всю дорогу до работы, вот и все. И обещал, что больше ни звонить, ни писать не буду. А если позвонит или напишет сама, просто не отвечу.

Эта неделя, как и предыдущая, прошла в тумане. Два раза я капитально напился: в четверг и в субботу. В четверг дома вечером и в Приозерск ехал на электричке с дубовой башкой. А в субботу — в баре после волейбола. Причем конец той серии из памяти выпал. Кто-то из мужиков, походу, привез меня домой. Проснулся после полудня с ушанкой из спящего на голове Мяфа и с болью на порядок сильнее. Плюс все прочие прелести бодунища.

Похмелье прошло, миладоновая ломка — нет. И, похоже, становилась только сильнее. Я пытался спрятаться в работу, и если днем суета еще худо-бедно отвлекала, вечером тоска наваливалась с новой силой.

Надо перетерпеть, скоро станет легче, говорил я то ли себе, то ли Мяфу, слушавшему мои излияния с протокольной мордой. Говорил много и долго, запивая ромом. Когда что-то проговариваешь вслух, становится хоть и не намного, но легче. Был бы один в квартире — вряд ли стал бы все это выплескивать, а коту — запросто. Вот теперь понимал, зачем одинокие тетки заводят котов.

Снова наступила среда.

Ничего себе, думал я, разглядывая трещину-молнию на дисплее, уже неделя прошла. Надо все-таки стекло поменять.

Да, пожалуй, надо, согласился, пискнув, телефон и вывалил на экран пуш воцапа.

Мила.

«Приедешь?»

Глава 21

Мила

Это было как две болезни, которые, вместо того чтобы скооперироваться, дрались между собой за право спровадить клиента на тот свет. Я пряталась в поиск нового места от мыслей о Лешке, а от тоски по нему — в переживания по поводу работы. Конец января и февраль утонули в беспросветном мраке, и всей моей силы воли хватало лишь на то, чтобы жизнерадостно скалиться на людях.

«Улыбайтесь, господа, улыбайтесь!» — это стало моей повседневной мантрой.

Сколько раз я говорила себе, что нужно закончить этот фарс, и обещала, что так и сделаю. Сколько раз писала сообщения — и не отправляла. Сколько раз выбирала из контактов его номер — но не могла нажать на соединение. Однажды даже закинула в черный список, но через полчаса вернула обратно.

Я смирилась и признала: да, влюбилась. И на полной скорости проскочила точку невозврата, до которой еще можно было отступить с минимальными потерями. Теперь — только отдирая с мясом и с кровью. Будет больно. Очень больно. Наверно, именно страх этой боли не позволял мне сделать рывок.

Не сегодня, говорила я себе. Завтра. Или послезавтра… Или после встречи — последней.

Меня тянуло к нему страшно. И хотела его чем дальше, тем больше. Но никакого удовлетворения, кроме физического, эти встречи не приносили. Да и физическое без обмена эмоциями стало каким-то… ущербным. Ведь был же он сначала — обмен!

А может, просто_секс — это иллюзия? Или иллюзия конкретно для меня? Ведь мне еще не доводилось ложиться в постель с мужчиной, который не вызывал хотя бы симпатии. Да, наверно, и не смогла бы. Может быть, я с самого начала обманывала себя, убеждая, что не хочу любви?

Это не только аморально, но и глупо, сказала мама.

Сейчас я бы сделала поправку: не столько аморально, сколько глупо.

А ведь сначала все было прекрасно. И вряд ли он так резко и быстро обожрался. Скорее, действительно почувствовал, что для меня все начало выходить за те границы, которые сама же и установила. А поскольку никаких чувств не хотел, ни со своей стороны, ни с моей, оперативно построил на этих границах заградительную полосу из противопехотных мин и бетонных надолбов.

Вот только одного я не могла понять: зачем Лешке эти уродливые отношения. Ведь и ему от них никакой радости, это же очевидно. Ждет, когда точку поставлю я, чтобы не чувствовать себя виноватым?

И все-таки мы встречались еще целый месяц. Нечасто — раз или два в неделю. Заранее не договаривались. Кто-то из нас писал: «Приедешь?» Или: «Приеду?» Никакой другой переписки между встречами, никаких звонков. Да и вообще разговоры свелись к минимуму.

Подписались на onlysex? Значит, only.

А может, я никак не решалась с ним порвать, потому что на что-то еще надеялась? Потому что иногда ловила в его глазах что-то от того прежнего Лешки — до староновогодней ночи? Или это тоже был самообман?

День святого Валентина расставил все на свои места. По правде, я побаивалась, как бы Лешка вдруг не заявился с цветами, конфетами или плюшевым сердечком. Потому что не знала, как реагировать. Ведь это праздник всех влюбленных. А какие мы влюбленные? Мы даже не пара. Вообще друг другу никто и звать никак. С Котом мы хотя бы о любви говорили. И ребенок у нас родился.

Но боялась зря. Потому что ничего не случилось. Вот вообще ничего. Ни звонка, ни сообщения. Как будто не было и самого праздника. И уже привычно облегчение мешалось с разочарованием и обидой.

Двадцать третье февраля мы все-таки отметили. Выпало на четверг, мама запланировала с подругами театр, пришлось оставить Инку с няней. Пошли в «Легран», где хотя бы можно было отвлечься на еду, чтобы не ловить скуку в Лешкиных глазах. И где-то посреди утиной лапы с цитрусовым соусом и такого же скучного разговора ни о чем я поняла, что больше не могу.

Все, бобик сдох, Мила кончилась.

Уже открыла рот сказать об этом, но зацепилась взглядом за волчий прищур его глаз и упустила момент.

Ну что ж, сделаем по-другому. Восьмое марта — женский день, женский праздник, ход белой королевы. Отметим его — попрощаемся. Так, чтобы было о чем вспомнить.