Кладу ладони ей на лицо.
— Я люблю тебя, — шепчу ей на ухо.
Она улыбается:
— Я тебя тоже люблю.
Еще несколько минут нежно целую ее и понимаю, что для нее это очень важно. Я нервничаю, что испорчу ее первый раз. Она раздвигает мои губы и усиливает поцелуй. Я несколько месяцев фантазировал об этом моменте, чтобы увидеть ее почти голой, лежащей рядом со мной.
Мои нервы берут верх.
— Ты уверена?
У нее спокойный голос, когда она говорит:
— Я никогда не была так уверена.
Беру ее лицо в свои ладони, как в колыбель.
— Я не хочу сделать тебе больно.
Она шепчет:
— Ты и не сможешь. Я верю тебе.
Я бормочу:
— Это твой первый раз, так что мог бы.
Она придвинается ближе.
— Я не боюсь. Все хорошо.
Она наклоняется и расстегивает мои штаны. Я снимаю их.
Когда она сбрасывает лифчик, с другого конца комнаты доносится пронзительный звонок.
— У тебя звонит телефон, — говорю я.
Говоря об обломах.
— Пусть просто пересылает на голосовую почту, это, наверное, Гэбби.
Так что мы оба его игнорируем. И это не тяжело, особенно когда она кладет руку себе на талию.
Я наклоняюсь к карману пиджака, висящему над кроватью, и достаю один из десятка принесенных мною презервативов. Не знаю, как много нам бы понадобилось. Я разрываю упаковку, надеясь, что все делаю правильно.
Она лежит подо мной на спине, и я наклоняюсь, чтобы поцеловать ее в шею.
— Уверена насчет этого, да?
— Да, Камерон. Я в порядке. Я лучше, чем в порядке.
Когда мы начинаем, я ищу любые признаки боли, которую мог ей причинить, но не нахожу их. Только тихие стоны, исходящие из ее и моего ртов. Когда она прослеживает пальцами вниз по моей спине, моя эмоциональная сторона постигает все самое лучшее. И я начинаю задыхаться, когда исследую линии ее лица.
— Не думаю, что смогу когда-нибудь тебя отпустить, — шепчу я, все еще неровно дыша.
Она притягивает мои губы к своим, не позволяя мне больше говорить. Но я не против, особенно когда ее язык встречается с моим. И у меня учащается пульс, когда она говорит:
— Не хочу, чтобы ты меня отпускал.
Даже за миллион лет я бы ни разу не подумал, что в восемнадцать лет я мог бы найти девушку и хотеть, чтобы она лежала рядом со мной целую вечность.
***
В середине ночи нас будит звонок телефона, лежащего на прикроватной тумбочке. Нетвердо держась на ногах, отвечаю и слышу на другом конце:
— Полагаю, это Камерон? Это Ребекка Шилдс... Мне нужно поговорить с Кэт.
— Да, конечно, подождите минутку.
Кэт садится, подтягивая простыни, и смотрит мне в глаза.
— Кто это?
Пропускаю пальцы через волосы, думая о миллионе разных причин.
— Это тебя, — говорю я, протягивая ей телефон.
Она шепчет, кладя руку на верхнюю часть телефона:
— Кто это?
Я хмурюсь.
— Это подруга твоего папы.
Она не отвечает, просто держит телефон, покусывая ноготь, после чего прижимает его к уху.
— Привет.
Короткая пауза, после чего она снова говорит:
— О чем ты говоришь? Что с папой?
Смотрю на ее лицо, и у нее начинают течь слезы, но она не вытирает их.
Она говорит:
— Я уже еду, — и бросает телефон на кровать.
Ничего не говоря, она бежит в ванную. Я боюсь спросить, что случилось. Единственное, что я могу понять, — это что с ее отцом что-то случилось. И вся ночь, наша идеальная ночь, вылетает в трубу.
Она возвращается полностью одетой, как и я, к тому времени. И, все еще плача, говорит:
— Можешь отвезти меня домой? Папа... Не уверена, что случилось.
Я подхожу к ней и вытираю слезы, льющиеся из глаз.
— Что такое?
— Я пока не знаю. Я не вынесу, если еще кого-то потеряю, — всхлипывая, говорит она.
— Твой папа, да? — боясь ответа, я запинаюсь на каждом слоге.
— Она говорит, что я ему нужна, что-то случилось. Я чувствую.
— Кэт, все хорошо, — говорю я, хватая ее сумку, беру ее за руки и веду в коридор.
Кэт
Камерон заезжает на подъездную дорожку и поворачивается ко мне:
— Хочешь, чтобы я зашел с тобой?
Я не отвечаю, только качаю головой.
Он берет меня за руку и, целуя ее, говорит:
— Позвони мне, если тебе что-то понадобится... ладно?
Полностью онемевшая, я киваю.
Смотрю, как он отъезжает, и когда я иду в дом, у меня скручивает живот оттого, что могло случиться. Я хочу крикнуть и попросить его остаться, но он уже уехал.
Когда иду по подъездной дорожке, я вижу, как Ребекка открывает переднюю дверь моего дома, ее лицо освещает кольцо света.
— Кэт... мне так жаль, что я испортила твой выпускной вечер. Но у меня не было другого выхода, — говорит она.
Я тороплюсь внутрь и осматриваюсь на первом этаже, ища любые признаки отца. Но его нигде нет. Когда у меня в голове проносятся различные сценарии, то у меня начинают дрожать руки.
Я поворачиваюсь:
— Где папа?
Она указывает на лестницу:
— Он в твоей комнате. И был там всю ночь.
Я бросаю сумку, из которой выглядывает бледно-лиловое платье.
— В моей комнате? — спрашиваю я.
— Да, в твоей комнате, — говорит она, вытирая слезу, катящуюся по моему лицу.
Я ненавижу эту женщину, а она так по-матерински ко мне прикасается. Она последний человек, которого я хочу сейчас видеть. Почему она все еще здесь?
С каждым шагом мои колени все больше становятся похожи на желе. Чувствуя, что в любую минуту могу рухнуть, я подхожу ближе к своей комнате. Толкаю дверь и заглядываю внутрь. Единственное облегчение состоит в том, что я вижу отца, сидящего на краю моей кровати. Он явно расстроен, но, по крайней мере, он в порядке, в том смысле, что он здесь.
Я не двигаюсь.
— Папочка, что случилось?
Он поворачивается всем телом, у него красные и опухшие глаза, и похлопывает по кровати:
— Кэт, присядь. Мне нужно тебе кое-что рассказать.
Я так и делаю.
Сажусь возле него. У меня опущено лицо, а взгляд прикован к ковру, и я боюсь услышать то, что он собирается сказать.
Он берет меня за подбородок и поднимает его так, чтобы я смотрела на него.
— Это о твоей маме.
— Что с ней?
Он отпускает:
— Кэт, я не знаю, как тебе это сказать. Так что просто скажу, ладно?
Я киваю в знак согласия.
— Она ушла.
— Что ты имеешь в виду под «ушла»... куда ушла? — спрашиваю я нервно. Я знаю ответ прежде, чем он заканчивает, но мое сердце жаждет другого ответа.
— Сегодня ночью мне позвонил дядя Фрэнк. Кэт, твоя мама покончила жизнь самоубийством.
Самоубийство — единственное слово, которое я услышала. Не может быть. Она оставила нас, потому что была несчастна из-за болезни. Как, черт возьми, это произошло? Я едва слышу, что мне говорит отец:
— Мне так жаль. Я чувствую ответственность... Я должен был сделать все, что угодно, лишь бы она осталась с нами.
Я качаю головой.
— Что? Как это могло случиться? Это неправда, это не может быть правдой.
Он плачет, даже всхлипывает.
— Я несколько лет знал, что она была больна. Если бы я настоял на лечении, может, все было бы иначе, — говорит он, выворачивая руки.
— Папочка, пожалуйста, это не твоя вина. Перестань себя винить, — говорю я, хватая его за запястье.
— Она была так больна... сильнее, чем я даже мог представить. Когда она уехала, чтобы ей помогли, я думал, что ей станет лучше.
— Но это не так. Это ее вина... она нас оставила, помнишь? А теперь она мертва. Я даже не знаю, что сказать, чувствовать или делать.
Он встает и притягивает меня к себе.
— Знаю. Даже за миллион лет, я никогда не думал, что она сделает с собой такое. Ты в порядке?
Я не отвечаю. Отталкиваю его и плюхаюсь обратно на кровать. Качаю головой, пытаясь перед ним не потеряться полностью. Ответ на его вопрос «нет, не в порядке», но я не говорю этого вслух.
— Кэт, я на два дня поеду на похороны. Тебе решать, ехать тебе или нет. Все поймут, если ты не сможешь.
