Закон Моисея (ЛП) - Хармон Эми

— Она исчезла. Мы даже не знаем почему. Она справлялась лучше всех остальных. Я думаю, она приняла немного моего дерьма. Я не только пил. У меня были тайники с таблетками повсюду. Я не знаю, почему она взяла их. Может быть, ее проблемы были серьезней, чем я думал. Может, она приняла их, чтобы мне не досталось.

Я ждал, давая ему возможность выговориться. Я знал о том, как она умерла не больше него самого. Это было не тем, чем мертвые хотели бы делиться. Они хотели показывать свои жизни. А не свои смерти. Всегда.

— Она мертва, так ведь? Ты можешь видеть ее, а это значит, что она умерла.

Я кивнул.

— Мне нужно, чтобы ты сказал мне, где она, Моисей. Нужно, чтобы ты выяснил это.

— Это так не работает. Я не вижу всю картину целиком. Только обрывки. Я даже не всегда знаю, к кому именно имеют отношение эти люди. Если я в группе, это может быть кто угодно. Они не разговаривают. Совсем. Но даже, если это не так, то я не могу слышать их. Они показывают мне разные вещи. И я даже не всегда знаю почему. Фактически, я никогда не знаю почему. Я просто рисую.

— Но с доктором Анделин ты знал!

— Его мертвая жена крутилась возле него в течение всего группового сеанса! И она показывала мне, как они занимались сексом, ясно? Не сложно было догадаться!

Я все больше становился взволнованным, и Тэг двинулся ко мне, словно готовый затеять драку.

— Они показывают мне обрывки воспоминаний, и у меня не всегда получается истолковать их. Я вообще этого не делаю, знаешь ли. Я не Шерлок Холмс.

Он толкнул меня, и я подавил в себе желание ответить.

— Итак, ты утверждаешь, что видел мою сестру прежде и понятия не имеешь, что она моя?

— Я видел Молли задолго до того, как встретил тебя!

Озарение словно ударило меня обухом по голове.

Я увидел Молли задолго до того, как встретился с Давидом Тэггардом.

И это не имело никакого смысла. Подобного никогда прежде не случалось. Появление мертвых людей всегда являлось результатом моего контакта с теми, кто был близок им.

— Она ушла. Я нарисовал ее лицо в туннеле, и она ушла.

Я видел ее в ночь смерти Джи. Но это не считается. В ту ночь я видел лицо каждого умершего, который когда-либо появлялся в моей жизни, начиная с рождения. Я только не увидел Джи.

— И она вернулась?

— Да. Но я думаю, она вернулась из-за тебя.

— И что она делает?

Теперь Тэг кричал, находясь на грани срыва, и с пылающими зелеными глазами сжимал в кулаках свои темные волосы. Я знал, что он хотел кинуться в драку. Не потому, что в действительности был зол на меня, а потому что понятия не имел, что делать со своими эмоциями. И я его понимал.

— Она показывает мне разные вещи. Так же, как делают все остальные.

Я понизил голос и продолжал смотреть спокойным взглядом. Было немного странно обсуждать это с кем-то еще.

— Пожалуйста. Пожалуйста, Моисей.

Неожиданно глаза Тэга наполнились слезами, которые он сдержал, и я подавил в себе порыв броситься на него с кулаками, спихнуть вниз и колотить до тех пор, пока он бы снова не стал прежним Тэгом, который хотел избить меня и называл сукиным сыном.

Я отвернулся от него и опустился на корточки, опираясь о стену, и мои глаза наткнулись на рисунок Молли, чьи глаза смотрели с листа из альбома для рисования, который я бросил на пол. Она улыбалась мне в ответ — душераздирающая иллюзия долгой и счастливой жизни. Я закрыл глаза и накрыл голову руками, блокируя Тэга и смеющееся лицо его мертвой сестры. И я пробудил воду.

Я сфокусировался на Молли Тэггард и на ее развевающихся светлых волосах таких же, как у Джорджии. Я тут же потерял концентрацию и ощутил уже так знакомую мне резь в животе, которая появлялась всегда, когда бы я ни позволял себе вспоминать о ней. Но с мыслями о Джорджии туннель, который я разрисовал, возник прямо у меня перед глазами — место, где я забрал девственность Джорджии и необратимо потерял часть себя.

Незамедлительно у меня возникла потребность рисовать, и я зло выругался, крича Тэгу бросить мне альбом и карандаш. Это было не совсем то, в чем я нуждался. И все же это лучше, чем ничего. Мои руки стали ледяными, а шея, наоборот, горела. В своей голове я наблюдал, как полоса земли становилась бледной и размытой, а вода разделилась пополам и вытянулась в две возвышающиеся стены, не оставляя не единой капли на влажной земле.

Они заставили закрасить рисунок Молли в туннеле. Департамент шерифа снабдил меня галлоном (прим. пер — примерно 3,78 л) светло-серой краски, под которой скрылась печальная правда, что дети исчезают бесследно, и мир — пугающее место. И пока я смотрел, краска начала слезать, словно невидимые руки стерли ее, снова открывая Молли, и изогнутые линии, и сверкающие глаза, и улыбку, которая, как теперь я мог заметить, была такой же, как у Тэга. Мы не замечаем очевидных фактов, пока нас не ткнут в них носом.

А затем образы начали заполнять мой разум. Все те же образы, которыми Молли насыщала меня.

— Она всегда показывает мне этот долбаный математический тест!

Мои руки замелькали, и я сделал набросок теста с именем Молли, написанным сверху ровным плавным почерком.

Тест по математике улетучился, словно Молли вырвала его из моих рук. Я не проявлял должного уважения за отметку «А» красного цвета, обведенную в кружок. По всей видимости, Тэг был не единственным членом семьи с характером. Обведенная в круг «А» превратилась в звезду. Всего лишь в простую золотую звезду, которая затем трансформировалась в ночное небо, усеянное вспыхивающими и разрывающимися звездами, словно Молли смотрела на световое шоу. Оно было настолько великолепно и насыщенно цветом, что я выругался, что в моей руке всего лишь карандаш, и попросил Тэга дать мне что-нибудь еще.

Затем Молли показала мне поля, которые выглядели в точности как те, что окружали автостраду, и я еле сдержал проклятия от разочарования. Вместо этого я зарисовал длинные золотистые колосья пшеницы, подбирая оттенок, соответствующий цвету волос Молли, в то время как она заполняла мой разум до тех пор, пока пшеница не превратилась в заросли сорняков возле бетонного тоннеля.

— Остановись! Моисей! — Тэг тряс мое плечо и хлопал меня по лицу. — Какого черта, чувак. Ты рисуешь на стенах! — где-то на фоне звучал голос Тэга. — Хотя мне насрать, что ты рисуешь на стенах.

Но связь была потеряна, и я находился в каком-то оцепенении. И был зол. Я отступил на шаг от усеянного звездами неба передо мной, размытого и затененного, и только наполовину законченного.

Я тяжело дышал, и Тэг тоже, словно он вместе со мной перешел на другую сторону и бегал в поисках своей сестры сквозь поля, которые простирались в никуда и не имели для меня абсолютно никакого смысла.

Он опустил взгляд на рисунки, которые я разбросал по полу, и начал по одному поднимать их.

— Тест по математике? С оценкой «А», обведенной в круг?

— Она красная. Оценка написана красным.

У меня не было возможности проиллюстрировать это с помощью простого карандаша.

— А это эстакада в Нефи?

Я кивнул.

— Нефи всего в часе езды от Санпит. Ты ведь знал об этом?

Я снова кивнул. И Нефи был в пятнадцати минутах севернее Левана. Все дети из Левана ездили на автобусе в школу Нефи. Это был практически один город. И я не собирался приближаться ни к одному из них. Тэг мог просить и умолять, а его обозленные зеленые глаза хоть лопнуть, но я по-прежнему не собирался обратно.

— Что насчет полей?

— Эти поля окружают эстакаду. Там есть стоянка для грузовиков, пара заправок, дешевый мотель и закусочная дальше от съезда, но это все. Это всего лишь поля и автострада, и, пожалуй, на этом все.

— А это что?

Тэг указал на стену, где мой карандаш удручающе недостоверно передал все буйство цветов и вспышек света.

Я пожал плечом.

— Фейерверк?

— Это был праздник в честь четвертого июля, — прошептал Тэг.

Я снова пожал плечом.

— Я не знаю, Тэг. Я не знаю ничего, кроме того, что она показала мне.