Закрытое небо (СИ) - Ручей Наталья

Он обнажает ее, вынуждая расставаться с тем, к чему она привыкла, прикипела за лето и весну, и это так похоже на то, что чувствую я.

Просто я дольше носила на себе то, что нужно было скинуть еще два года назад. А теперь мне страшно и холодно. Я пытаюсь выжечь из мыслей предупреждения Николя, который не раз пытался отговорить меня. Все уже сделано, поздно жалеть, но перед глазами в сотый раз мелькает картинка, как мужчину, лежащего на кровати, настойчиво целуют продажные губы.

Он заслужил это. Тот, кто хранил поцелуи для избранной и только своей. Заслужил, чтобы все было именно так…

И я должна чувствовать радость или хотя бы удовлетворение, а я вместе с яблоней неимоверно дрожу и пытаюсь закрыться от дождя, который присоединяется к ветру. Мне кажется, что он хлещет не за окнами, а по мне, настойчиво пытаясь мне что-то сказать, достучаться.

Не хочу его слышать…

Не хочу понимать…

Я мысленно закрываюсь, думаю о том, что Алина была права — художник действительно оказался не бедным мужчиной, и если бы она видела эту дачу за городом…

И тут же одергиваю себя — какая разница, что у него есть и машина, и дача, которые подарили родители, если его женщины в принципе не интересуют, а Алина уже нашла свое счастье.

Пустое.

Все это лишь бы отвлечься.

Лишь бы не вспоминать, как отзывалось тело мужчины на мои неумелые ласки. И чтобы мои губы перестали гореть от тех поцелуев, которых не ожидали.

Фонарь за воротами раскачивается, рисуя с помощью ночи уродливые, пугающие тени. В одной из них мне мерещится мужская фигура, но я понимаю, что это бред. Здесь он меня не найдет.

Да и вообще не найдет. Через несколько дней, едва откроется выставка Николя, и я увижусь с подругой, я снова уеду из города. Появлюсь спустя время всего несколько раз, чтобы сдать сессию, и хватит с меня огней мегаполиса.

Они слишком жгут, выжигают наивные души, оставляя тату из света и тени. Мне достаточно метки и на лице. Хотя… он ведь ее не заметил? Мне кажется, не заметил. Он мало смотрел на лицо — все больше в глаза и на губы.

Давлю затаенную радость — к чему она, непонятная, если все дело в распущенных волосах.

А губы…

Он просто любит их трахать.

«Трахать — не целовать», — мелькает занозой еще одна мысль, и ее приходится просто выдергивать, несмотря на то, что она оставляет ноющий след.

Дождь переходит в серое полотно ливня, и я немного успокаиваюсь, расценивая это как положительный знак. Такой же ливень встретил меня на перроне, и, несмотря на небольшие шансы и страх, все у меня получилось.

Николя мог отказать, мог сдать меня Владу, но он согласился помочь. Более того, принял участие в коварном плане по громкому расторжению помолвки старшего Тихонова.

Понятия не имею, что его настроило против Влада, не хочу разбираться в чужих тенях, когда свои затмевают свет, настоящее, гасят спокойное будущее. Но то, что про ненависть были не шутки — факт, который получил доказательства.

Ливень стихает, снова стучится в подоконники, в окна отрезвляющий дождь и снова как будто пытается поговорить со мной с помощью азбуки Морзе. Беспокойный, тревожный дождь, о чем ты пытаешься намекнуть?

Мне кажется, мы с Николя предусмотрели практически все — маскарад с одеждой, которую я никогда не ношу, макияж, который показал в зеркале новое лицо, да и фигура у меня теперь значительно стройнее. Танцы вместо заедания стресса — отличное средство стать меньше на пару размеров.

Там, в клубе, с мужчиной, у которого глаза цвета стали, была даже не моя измененная копия, а просто другая. Он не мог меня узнать. С чего бы? Прошло два года, он явно все это время не мастурбировал на мою фотографию. Он не ждал моего возвращения — тот, кто сделал все, чтобы я исчезла с его горизонта.

Не мог узнать.

Осечек не было.

И в то же время просачивается сквозь мои дырявые внутренности неприятное чувство — что-то я не учла, что-то снова забыла. Мне даже несколько раз мерещится за спиной насмешливый мужской голос, который вкрадчиво произносит:

— Маша… Маша-растеряша…

Я вскакиваю, оглядываюсь, пытаюсь рассмотреть что-то в углах темной комнаты, а потом не выдерживаю и выхожу на улицу, в дождь, в осень, которая, в отличие от мужчин, всегда отвечает взаимностью.

Подставляю лицо холодным каплям, ловлю их ртом, умываю лицо, стряхиваю с озябших ладоней, а потом замечаю свое отражение в грязной огромной луже и долго смотрю на губы, не понимая, почему они все еще жгут? И почему дождь не приносит желанного облегчения, а поджигает меня изнутри?

— Маша! — Николя выскакивает на крыльцо и с силой дергает меня под навес, всматривается в мое мокрое лицо, повлажневшие глаза, ресницы, с которых медленно стекают мелкие капли, потом прижимает меня к себе и шепчет. — Маша, ты перенервничала, тебе нужно успокоиться. И я знаю хорошее средство.

Я даже не успеваю качнуть головой, как он взмахивает возмущенно рукой.

— Не наркотики! Тот парень, который сегодня со мной… как же его? — Он трет лоб, чтобы вспомнить имя любовника, с которым провел уже не одну ночь. — А, Марк. Так вот, ты видела, что он красавчик…

Николя не помнит имени мужчины, которого раскатывал не один день, а я понятия не имею, как тот выглядит. Не обратила внимания, не до него, и вообще…

— Маша, тебе надо снять стресс, — повторяет художник, — и Марк тебе может помочь. Он тебя видел, я его укатал не на полную силу и, к твоему великому счастью и моему полному недоумению, женщины его тоже интересуют. Особенно с такими губами, как грех. Пойдем, я вас с ним познакомлю.

Николя удается невероятное — рассмешить меня. Но я хохочу так громко и долго, что он опять начинать за меня волноваться.

— Маша, — сжимает мои плечи, всматривается в глаза, задумчиво бормочет: — Ты что, напилась?

— Накурилась, — выдавливаю сквозь смех, а когда успокаиваюсь, уже я рассматриваю глаза мужчины. — Николя, мы ведь нигде не ошиблись?

— Если не считать того, что вообще это сделали… — Он качает головой и уверенно заявляет. — Нет.

Это именно то, чего мне так не хватало — еще одна уверенность, что все продумано до мелочей. На самом деле я понимаю, что мы учли абсолютно все: кадры Николя делал сам, а вот известному журналисту, охочему до сенсаций и заявившему о себе не одним громким разоблачением, фотографии отсылал знакомый айтишник художника.

И даже если допустить невероятную мысль, что в раскованной стройной девушке с макияжем-маской на новом лице без намека на щеки Влад увидел что-то из прошлого, нет ни единой нити, которая привела бы меня к Николя. И уж точно никто не сможет предположить, что я живу в его доме, за городом.

Художник долго не верит, что я не желаю расслабиться, но расстраиваться и не думает. Он достаточно отдохнул на свежем воздухе, чтобы приготовиться к следующему раунду со своим незнакомым знакомцем. Я беру сигареты из сумочки, возвращаюсь на улицу, но чтобы не гас огонек в моих руках, остаюсь на крыльце. И смотрю, смотрю на вечные капли, с наслаждением утопающие в лужах.

Сигареты и дождь помогают дожить до утра, не свихнувшись от мыслей. Рассвет дарит первую чашку кофе, но так как сигареты закончились, меня снова пронизывает сомнениями. Ничего. Осталось недолго.

Николя уезжает в город за новостями и чтобы попутно оставить любовника. И все, что мне остается — верить и ждать. Все, что могла, я сделала. Стрелки часов упрямо не поддаются, кажется, держатся на той же отметке, и все же под вечер сдаются.

Едва услышав подъезжающую машину, выскакиваю на крыльцо, и…

— Пока ничего, — качает головой вернувшийся Николя, и в качестве моральной поддержки вручает мне пачку моих сигарет.

Мы подбадриваем друг друга взглядами, наполненными уверенностью, что все получилось, просто, возможно, новостная лента на сегодняшний день уже забита сенсациями. А потом Николя уходит в мастерскую работать, а я все равно еще один, наверное, в тысячный раз прокручиваю детали нашего плана.