Такое кино (СИ) - Тартынская Ольга

Однако в Италии я не почувствовала ничего опасного, зловещего. Отчего же сейчас я испытываю тревогу? Психоз заразен. Да в Италии Артем был счастлив, вот почему!

- Шампанское, вино, виски? - спросил Ненашев.

Стол был накрыт, от тарелок исходил изумительный дух.

- Виски, - ответила Аня. - Все остальное сразу меня усыпит.

Они пили виски и уплетали вкусную еду. Аню отпустили все тревоги и страхи. Горели свечи, создавая интимность и уют, зеленые глаза неотступно следили за ней, но уже не пугали.

- По какому поводу этот ужин? - решилась все же спросить она.

- Ничтожный повод. Мне исполнилось тридцать лет, - с улыбкой ответил Артем.

- Сегодня? - удивилась Аня.

- Да.

- Поздравляю! - спохватилась она и подняла граненый стакан с виски. - За тебя.

Аня почувствовала укор совести, поэтому выпила сразу все налитое виски. Этим решительно приблизила момент, когда начинала говорить с акцентом. Артем предложил с деланной небрежностью:

- Если хочешь, останься у меня...

- Мне надо еще стирать, - слабо возразила Аня. Ей не хотелось трогаться с места, но медлительность ее могла быть неправильно истолкована.

Артем тоже охмелел и теперь не казался железобетонным. Глядя на Аню, он говорил:

- Знаешь, я думал, добившись твоей любви, я успокоюсь. По идее, так должно было произойти. Так всегда было. Приходило некое удовлетворение. С тобой все по-другому. Жажда не проходит, а, наоборот, только обостряется. Если ее не утолить, остается ноющая рана или пустота...

Эти слова отрезвили Аню. Она с грустью и сожалением посмотрела на потерянного мужчину, но, едва он поднял на нее свой взгляд, она отвернулась и произнесла:

- Я поеду домой. Ты меня проводишь?

Артем кивнул и улыбнулся. Лучше бы он не улыбался. Однако он не выглядел жалким, скорее растерянным. Артем задержал свой взгляд на ней, когда помогал надеть пальто, затем притянул к себе и поцеловал.

- Я буду ждать тебя, - проговорил он, крепко сжимая ее плечи.

Они молча ехали до Потылихи, Артем попросил таксиста подождать и проводил Аню до дверей квартиры. Только после того, как за ней закрылась дверь, он вошел в лифт.

Аню встретила сияющая Женя.

- Ань, нас снова прикрепляют на "Жуковского"! Для съемок мне нужно нашить фартучков и чепчиков, ткань выдали. Ты мне поможешь, если будет время?

Аня чувствовала себя разбитой, измотанной, еще сказалось выпитое. Однако ответила с улыбкой:

- Конечно, помогу. Мам, у меня тут стирка, заложишь в машину, а? Мне надо еще кофту почаить...

Женя великодушно предложила:

- Я все сделаю, ложись спать. Ты же с ног валишься, я вижу.

Аня благодарно поцеловала маму и пошла к себе. Прежде чем включить свет, она зачем-то выглянула в окно и увидела Артема. Тот стоял у такси на проезжей части и смотрел на ее окно. 

Слава и ничтожество

 В новостях культуры рассказывали о премьере нового фильма Виктора Туринского "Первое затмение". Картине уже прочили международное признание и награды. Сообщалось, что "Первое затмение" выдвинуто на Каннский и Берлинский фестивали.

Вернувшись со смены и переработки в несколько часов, Мордвинова наскоро закусывала на кухне, включив телевизор. Хотелось поскорее в душ и спать. Выходных нет уже три недели. Даже после ночной смены не давали отсыпного. Ада Васильевна спешила поскорее завершить свой шедевр и распустить группу. Задолжав уже за два месяца, она избегала разговоров о зарплате. Женя была злая на весь свет, а тут еще самодовольная физиономия Туринского, который важно вещал о высоких задачах, которые он ставил перед собой, работая над фильмом.

- Ну-ну, - ворчала Мордвинова. - Какой художественный свист! Сам-то ты веришь в то, о чем говоришь?

Она затосковала, невольно прилипая взглядом к изображению Туринского на экране. Все, как назло, напоминает о нем. Откроешь один журнал, там в светской хронике его снимки, другой - фотографии домашнего интерьера, его образцово-показательная жена - новоявленная звезда последнего "шедевра" знаменитого режиссера. Молодая, красивая, яркая брюнетка...

Женя достала из холодильника бутылку водки, которая хранилась для всяких технических целей. Водка была хорошая. Мордвинова наполнила граненую стопку и выпила. Туринский давно исчез с экрана, а она все сидела, подпершись рукой, и смотрела в телевизор ничего не видя...

А на другой день, на съемках, "Бабушка" в кругу "приживалок" вещала опять о нем же, о Туринском. Женя просто оторопела. Ада Васильевна, оказывается, побывала на премьере.

- Он, конечно, мастер, - важно выговаривала она, - но редкостный кобельфо. Я его спрашиваю как-то: "Витька, и не надоело тебе жен менять?" А он и отвечает: "Адочка, ты знаешь, что говорил "красный граф" Алешка Толстой Михаилу Булгакову? А он говорил: `Надо менять жен, батенька! У настоящего писателя должно быть три жены'. А чем режиссер хуже писателя?" А я и говорю: "Так у тебя не три, а тридцать три жены!" Он подмигнул мне: "Три, Адочка, всего три! Остальные - одалиски и наложницы!"

Женя горько усмехнулась: стало быть, ее он зачислил в одалиски. Ну, Туринский, только появись на моем горизонте, я тебе все скажу и даже больше!

- Конечно, в обаянии ему не откажешь, - продолжала "Бабушка" терзать сердце Мордвиновой. - Он интересный мужик, красивый. Нынешняя его жена, Анжела - дочь режиссера Гарина, его приятеля. Влюбилась в Витьку как кошка, сама на шею вешалась. Отец рвал и метал, когда узнал об их связи.

- А что Туринский? - спросила одна из "приживалок".

- Да что Туринский? Он сроду еще ни одной юбки не пропустил, а тут само в руки идет. Отец был взбешен и вынудил его жениться. Я говорю как-то: "Витька, на что тебе эта девчонка? Умрешь со скуки!" А он: "Адочка, да разве не все равно кто? А тут тело молодое". Старый похабник!

Тут Жене страстно захотелось завесить самой Адочке оплеуху. Вот бы она удивилась. "Не тебе судить!" - хотелось крикнуть при этом. А возмутись Адочка: "За что?", Женя бы ответила чужой фразой: "За то удовольствие, с которым ты это говоришь!"

Вот-вот прозвучит команда "Мотор!", а Мордвинова никак не могла справиться с собой. Она сидела за декорацией, изображавшей дюссельдорфскую квартиру Жуковского, и дошивала чепец. Не успела дома дошить, что делать, времени совсем не было. "Бабушка" с утра успела пройтись по этому поводу:

- У нас костюмеры не умеют ни стирать, ни шить.

Женя промолчала, а вот ассистент Марина не выдержала, заступилась:

- Зря вы так говорите, Ада Васильевна! У нас вполне компетентные, профессиональные костюмеры, они прекрасно справляются со своими обязанностями.

- Ладно, ладно! - отмахнулась дама-режиссер.

Мордвиновой, по правде говоря, было не до ее капризов. Она шила и думала о Туринском. Ее вдруг посетила мысль, что Виктор Алексеевич может быть несчастен в своей семейной жизни. Вспомнился его безликий дом с современным дизайном, его вполне холостяцкие навыки... Да ведь пришел к ней ночью "на автопилоте", стало быть, не так уж сладко ему живется в его "карцере" (кажется, так он выразился).

Вот, вот, пожалей его, пожалей. С этого всегда все начинается, мне ли не знать? У него этих жалельщиц! Очередь, как у Мавзолея, выстроится, свистни он только...

Ну, вот зачем он опять появился? Только я подумала о свободе, о каких-то возможностях (если они, конечно, еще остались), и он тут как тут. Колдовство, не иначе. Женя чувствовала, что опять попадает в зависимость от Туринского. Вчера перед сном вспоминала ночь после юбилея. А ведь думала тогда: случайность это или начало нового этапа. Да какой тут может быть новый этап, когда три жены и тридцать одалисок! Слеза капнула на чепчик.

- Жень, ты чего? - услышала она и подняла глаза. Над ней склонился администратор Вова, симпатичный парень. Сколько ему, лет тридцать пять?