Беспринципная (СИ) - Резник Юлия

— Можешь говорить что угодно, но я для себя все решила. Это мое тело. Моя жизнь. И только мне решать, как ею распоряжаться. Я банально хочу окончить учебу! — приводит она еще один аргумент. Я хмурюсь, прикидывая примерные сроки…

— У тебя какой срок?

— Уже шесть недель. Тянуть и дальше нет никакого смысла.

— Срок рожать в мае, правильно?

— И что?!

— А то, сдашь сессию экстерном — это вполне возможно. Побудешь три самых первых и важных месяца с малым, а с первого сентября вернешься к учебе. Няню я найму, расходы покрою. Что еще? Ах, да. Квартиру? Ну, тут, как я и сказал — куплю. Еще какие-то возражения? Ты говори, хорошо? Я ведь готов обсуждать…

Глава 21

Зоя

В моменте других возражений у меня не находится. Я вообще не понимаю, как же так влипла. Облегчения во мне нет. Это только в дурацких сериалах, которые так любила пересматривать моя мать, героини спят и видят, когда примчит их оступившийся милый, спасая от осуждаемого широкой общественностью шага. А дальше слезы счастья и… титры. Потому что вряд ли кто захотел бы узнать продолжение. Я же очень хорошо понимаю, каким оно будет. В реальной жизни нет понятия «хеппи-энд», она просто несется дальше!

Так что нет. Я не хочу… И не соглашусь никогда, как бы складно он не стелил, какие бы не приводил доводы. Это не истерика залетевшей по глупости малолетки. Это взвешенное решение женщины, вынянчившей четверых. Я очень хорошо осознаю, в какую попадаю ловушку, родив, и каких наживаю проблем. Для меня не секрет, какая это ответственность, и одновременно с тем какой мощный рычаг давления. С появлением общего ребенка Гаспарян станет не просто моим любовником, от которого я в любой момент смогу уйти. Он станет неотъемлемой частью нашей с малышом жизни. Человеком, с которым мне придется согласовывать каждый свой шаг, учитывать его мнение и постоянно сверять с ним свой жизненный компас. А кроме прочего я попаду в тотальную зависимость от его щедрости и настроения. Стоит мне родить, и всё, конец моей свободе. Нет уж. Спасибо.

Но как же страшно и горько, мамочки…

— Зоя!

— Что? — слизываю катящиеся по губам слезы.

— Пожалуйста. Дай мне слово, что ты ничего не сделаешь.

— Не могу, — всхлипываю я.

— Пожалуйста, хотя бы просто обдумай мои слова, не то…

Арман Вахтангович осекается, а я, напротив, вскидываюсь, бегая настороженным взглядом по его застывшему, будто маска, лицу. Не то что?! Он мне угрожает, да? Не то выставит меня из квартиры… Не то не заплатит за следующий семестр… Зависимость, говоришь, Зой? А ты разве уже в ней не по уши?

От страха и полного неприятия такого насилия над собой к горлу подкатывает тошнота. В отчаянии хватаю ртом воздух.

— Не то что? — сиплю.

— Да нет, ничего. Я ведь тебя понимаю на самом деле. И аргументы твои… Они, конечно же, справедливы. Просто…

Да твою же мать! Как это невыносимо. Глаза эти его больные…

— Просто что? — вытягиваю из него буквально каждую букву.

— Я очень прошу тебя все же родить. А не захочешь воспитывать — отдашь мне.

— Интересно, как ты себе это представляешь? Вот тетя Ануш с Седкой обрадуются, когда ты им припрешь нагулянного на стороне ребенка!

— Ну, это будут уже исключительно мои проблемы.

— Ага. Думаешь, они не перемножат дважды два? Я не хочу терять подругу! И вообще то, что ты предлагаешь — какая-то дичь! Не знаю, почему ты решил, что я способна бросить собственного ребенка. Если такое даже моей непутевой матери не приходило в голову!

Меня потряхивает. Хотя непонятно, с чего вдруг меня так пробрало, что зуб на зуб не попадает. Арман Вахтангович, глядя на это дело, прижимает меня к себе и, зарывшись носом в волосы, шепчет:

— Тише, тише… Ты не волнуйся так, Зой. Не надо. Это же просто один из вариантов. Альтернатива, да? Я не настаиваю. Если захочешь оставить мелкого, я буду только рад. Матерью покойной клянусь… Никто у тебя его не отнимет.

— Потому что он не родится! — реву в истерике.

— Зой! Ну… Подумай еще, а? Хотя бы пару дней.

А дальше он делает то, что вышибает из меня напрочь дух. Поворачивает к себе спиной, крепко прижимает к груди, а низ живота почти весь накрывает своей ладонью. Машинально кладу руку сверху. Она такая маленькая на фоне его огромной лапы. Такая светлая на контрасте с его загоревшей едва не дочерна кожи. Мы такие разные… С точки зрения генетики — лучший вариант из возможных. Ведь как раз в разнообразии кроется залог процветания нашего вида. Интересно, на кого бы был больше похож наш малыш? Наверное, на него. Темные волосы, глаза — это все вроде бы доминантные признаки. А там, конечно, возможны любые сочетания и…

«Так, стоп, Зой. Ты вообще о чем думаешь?!» Тряхнув головой, заставляю себя вырваться из этой странной, пугающей паутины, но тело, предательски задрожав, не спешит подчиняется. Внутри поднимается буря. Тошно от собственной уязвимости, от того, что он так легко пошатнул мою уверенность. В горле плещутся страх, горечь, злость — убийственное месиво!

Я же всё для себя решила! Я не справлюсь. Не вытяну. Мне это не надо. Даже если закрыть глаза на мои чувства и думать лишь о ребенке! Как быть, если я не смогу его полюбить?! Вдруг он станет постоянным напоминанием о моей глупости, слабости и никчемности? Вот что страшно на самом деле. Я реально боюсь, что стану отвратительной матерью. Всегда уставшей, раздражённой, озлобленной на весь мир. Такой, от которой хочется бежать, не оглядываясь.

Арман за спиной тяжело дышит, из последних сил сдерживая свой атомный темперамент.

Я до боли закусываю губу, чтобы не разреветься. А он… он осторожно поглаживает мой живот, и меня снова до костей пробирает. Потому что я дура набитая, да… Потому что мне так отчаянно хочется верить, что для нас все возможно…

— Мне нужно время, — шепчу, с трудом справляясь с комом в горле.

— Сколько угодно.

— Это не означает, что я соглашусь! — чащу, не желая обнадеживать мужика понапрасну. — Подумаю — да, но не более.

— Ясно.

— Отвезешь меня домой? Или тебе к Ануш?

— Есть еще полчаса. Поехали.

Мы выходим на улицу. Здесь даже дышится как-то свободнее. Несмотря на то, что сейчас ноябрь, самый безжалостный его отрезок, когда всё кругом серо и безрадостно. С неба лениво сыплются снежинки, тают на щеках. И хоть до Нового года еще больше месяца, витрины магазинов и кафе уже начинают потихоньку украшать к праздникам.

Легкая неуютная тишина повисает между нами с Арманом Вахтанговичем, как иней на тонкой проволоке. Он протягивает руку, чтобы открыть для меня дверь. Никогда так не делал — и вот как стремительно все меняется… Правда, радости от этого никакой. Мне хочется развернуться и побежать куда глаза глядят, лишь бы только не садиться в машину, в которой Гаспарян сделал мне ребенка.

Ну, вот как он себе это представляет? Вот как?! Что я скажу Седке, когда живот полезет на нос? А тете Ануш? Я уж молчу о Машке и Ане, которые еще до конца не переварили мой переезд. Опять врать? Множить ложь, в которой я все сильнее увязаю?

Если бы он все не усложнил, уже бы, наверное, и думать не о чем было…

От этой мысли низ живота сводит. Нет-нет-нет! Куда делась моя решимость?! А-а-а!

Сжимаю в зубах кулак и, стараясь не показать своих истинных чувств, приваливаюсь лбом к прохладному стеклу. Только даром все. Арман Вахтангович чутко улавливает, как меня начинает шарашить. Сгребает мою ладошку, подносит к горячим губам…

— Я к тебе был несправедлив. Резок… Знаю. Ненавидел собственную беспомощность, а зло срывал на тебе. Если ты боишься, что я и дальше буду относиться к тебе именно так — не бойся. Теперь все будет иначе. Ты никогда не пожалеешь о своем выборе. Я кля-а-нус, Зоя! На руках тебя буду на-асит, только нэ руби сгора-ача.

Тихо плачу. Его волнение, выраженное в чудовищном просто акценте, обезоруживает, превращает меня в неспособную к сопротивлению тряпку. Верю ли я ему? Не знаю. Хочется ли, чтобы кто-то носил меня на руках? О, да… Я же тогда… Я же взамен… отдам ему всю себя!