Скандальный роман (СИ) - "Алекс Д"

И это будет совершенно новая история, не похожая на те, что писал я в прошлом, не похожая на то, что писала Лана. Если раньше мы творили каждый для себя, то теперь нам придется трудиться в одном потоке, друг для друга, а это совершенно иная зона ответственности. Я не имею права бросить на полпути, как это часто бывало ранее, и она тоже не сможет остановиться, чтобы не разочаровать меня. Да и себя тоже. Руслане этот опыт необходим даже больше, чем мне. Она должна научиться верить в то, что делает, и гордиться собой.

К сожалению, последнему я научить ее не могу.

Мое творчество никогда не вызвало во мне гордости. Заканчивая очередной роман, я испытывал глубокое облегчение и искренне надеялся, что новые герои не скоро посетят мою многострадальную голову, позволив какое-то время побыть в тишине, пожить собственной жизнью, провести время с близкими, не уходя в себя в тот момент, когда дети хотят, чтобы ты говорил с ними, а жена просит повесить долбанные шторы, окунуться в существующую, а не вымышленную реальность, привести мысли в порядок. Но они всегда возвращались, не позволяя мне расслабиться надолго. Я так долго отрицал наличие дара или особых способностей, считая своих героев чем-то вроде раздражающего хобби, от которого я не в силах отказаться. И когда в моих мыслях поселилась долгожданная тишина, я даже обрадовался.

Я думал, что обрел свободу. Можно же писать иначе, не сходя с ума, не исчезая для окружающего мира и близких людей. Я уверен, что не все авторы чувствуют одержимость голосами, диалогами, жизнью несуществующих людей, но они пишут замечательные книги, используя опыт, знания, образование, интуицию и воображение.

Но я так не смог. Спустя три месяца после сдачи редактору последнего романа я стал ощущать первые признаки уныния и желания чем-то заполнить образовавшуюся пустоту. Я чувствовал себя брошенным. И одиноким. Я садился за ноутбук и пытался писать по плану, строго выписывая характеры и сюжет, но через неделю стирал огромное количество написанных пустых букв. Брался за новую идею, и происходило тоже самое. Я начинал, но не мог закончить, словно внутри что-то погасло, исчезло. Меня по-прежнему приглашали на творческие встречи, брали интервью, я участвовал в публичных мероприятиях, становясь все больше медийной личностью, чем тем, кем являюсь на самом деле. Мне нравилось внимание, обожание и успех, но и они не давали и толики того удовлетворения, которое приходит, когда закачиваешь роман, который пропустил через собственную душу.

Я искал новое дыхание для своего творчества не там и не с теми, все больше погружаясь в тяжелую депрессию, отгораживаясь от Анны, которая из-за всех сил пыталась мне помочь. Но ей было сложно меня понять, и, конечно, женская обида имеет свойство накапливаться с годами, и никакие новые шубы и драгоценности, путевки на дорогостоящие курорты не способны заменить любящего мужа рядом. И ни одна женщина не простит пренебрежения своими детьми, нашими детьми. Она считала, что я предаю не только ее своими загулами по клубам, ночёвками вне дома и возвращениями под утро в неадекватном состоянии, но и наших детей. Я делал все это неосознанно, заставлял страдать свою семью, и еще больше страдал сам. Я хотел к ним вернуться. Хотел, чтобы мы были прежними, иногда я часами сидел на кроватях сына и дочери, чувствуя себя последним подонком, я мысленно просил у них прощения, а на следующий день покупал билеты в кино и вел в парк аттракционов, магазин игрушек или кафе, где позволял выбрать все, что они хотят, пока мама не видит. Вечером приглашал в ресторан Анну, оставив детей с няней, после мы снимали номер в отеле и занимались любовью, как в первые дни знакомства, но на следующий день я снова возвращался с работы к полуночи вдрызг пьяный. Все мои попытки исправиться заканчивались полным фиаско. Анна не понимала этой двойственности во мне, хотя тоже очень старалась. Я выбрал ее потому, что мы были разными изначально. Как две противоположности, дополняющие друг друга. Я знал, что, если меня будет заносить, у нее хватит сил вернуть меня в реальность. Так и было, пока я не перешел черту. Пока она не устала.

Возможно, именно успех спугнул мою музу, хотя я сам бы не назвал особое состояние, когда руки, голова, мысли и сердце находятся в одном состоянии, которое не отпускает тебя до последней страницы. Это нечто большее. Глубокое. Муза звучит слишком банально, недостаточно мощно. Иногда я думаю, что смог бы писать даже с закрытыми глазами, если бы снова испытывал это ощущение.

И вчера оно вернулось. Справедливо ли то, что именно двадцатилетняя девочка вернула мне желание писать. А не родные люди, которые прошли вместе со мной долгий путь. Я искренне хотел бы, чтобы все было иначе... Но сложилось именно так. Вдохновением нельзя управлять, это я понял на собственном опыте.

Хорошее настроение с утра для меня огромная редкость. И меня даже не раздражает утреннее столпотворение на Манхеттене. Двигаясь в людском потоке, глядя по сторонам, я внезапно проникаюсь духом приближающегося праздника. Возможно, виной тому сверкающие украшения в витринах магазинов и расставленные перед ними фигурки сказочных героев, украшенные гирляндами дома и деревья, аниматоры, разгуливающие в костюмах персонажей Диснея. Я вспоминаю, как мы готовились к Новому году в Твери, но кроме искусственной елки в гостиной и пары украшений, тянущихся от люстры к углам комнаты, в памяти ничего особенного не возникает. Город тоже не сильно наряжали, традиционная высокая ель с гирляндами на центральной площади, фонарики на деревьях, рассыпанное по асфальту конфетти. Новый год и Рождество давно для меня, как и для большинства взрослых людей, стали не столько праздником, сколько данью традициям. В детстве я недолго верил в Санту или Деда Мороза (если по-русски), но для своих детей старался как можно дольше сохранить сказку. После переезда в Америку мы еще ни разу не отмечали Новый год здесь, в Нью-Йорке, предпочитая встречать его в Твери в кругу семьи. Дети всегда с нетерпением предвкушают путешествие на родину, где их ждут с подарками бабушки и дедушки. В прошлом году мы с Анной уже были не вместе, но ради детей сохранили видимость семьи и новогоднюю ночь провели у моих родителей в разных спальнях. Мы еще не обсуждали планы на этот год, но я уверен, что поездка в Россию отменяется. Анне там больше нечего делать. Ее мать и новый мужчина живут здесь. Я попробую ее уговорить отпустить со мной детей, но сомневаюсь, что она согласится.

Рабочий день проходит без происшествий, и мне удается сохранить бодрый настрой до самого вечера. В обед я встретился со Стейси, сообщив, что начал писать новый роман, не вдаваясь в детали. Она пытала меня как могла, но я остался непреклонным. Сдавшись, Стейси заявила, что попробует довериться мне, но в последний раз. Она всегда так говорит. Стращает, что уйдет, но всегда остается и дает мне вторые шансы. Видимо, по-настоящему верит в меня, раз до сих пор не послала к черту. Такая преданность дорогого стоит.

— Если через месяц у редактора не будет хотя бы трети нового романа, он выставит неустойку, и тебе придётся пересмотреть свой бюджет, причем кардинально, — на всякий случай напомнила она мне прежде, чем покинуть кафе.

Вот стерва. Не даст расслабиться ни на минуту, ухмыляюсь про себя, провожая обтянутую узкой юбкой задницу и длинные ноги в тонких чулках, обутых в коротки кожаные сапожки. Смотрю, как Стейси ловит такси, вытягивая руку, а потом одергивает ее, раздраженно заправляя за ухо выбившийся локон волос. Она поднимает воротник пальто, когда желтое такси проносится мимо, сердито топая ногой. Стейси выглядит усталой. Как же я измучил всех, кому приходится иметь со мной дело. Даже не представляю, что она говорит издателям, чтобы те продлевали сроки. Стейси Риз настоящий боец, и мне с ней очень повезло. И глядя на нее сейчас, я думаю, что определенный этап наших взаимоотношений необходимо оставить в прошлом. Нам не стоило начинать. Я очень надеюсь, что она разделяет мои мысли на это счет, и переход обратно во френд-зону и исключительно рабочие взаимоотношения не оскорбят ее женскую гордость.