Вера для чемпиона (СИ) - Винд Дасти

Открою - буквально впущу его в свою жизнь.

Нет - так и не узнаю, что такое моя жизнь.

И я решилась - нажала на ручку и потянула на себя.

- Не разбудил?

- Нет, не могу уснуть.

- Поговорим? - он отступил и кивнул в сторону кухни.

- Сейчас, только тапочки надену.

Я прошла мимо Михаила, но направилась не на кухню, а на веранду. На кушетке, где обычно сидела Маргарита Васильевна, лежал теплый плед. Я отодвинула его и устроилась в уголке. Михаил включил тусклый торшер и сел рядом, на край, положив локти на колени и сцепив пальцы в замок.

- Не скажешь, по какому вопросу вы ездили в медцентр?

- Нет, - глядя в окно, ответила я. - Я не имею на это право. Только Маргарита Васильева может тебе все рассказать.

- Она заявила, что записалась на плановое обследование. Но в этот центр не ходят на плановые - не тот статус заведения. Разве я не прав?

- Прав, - я кивнула.

Михаил посмотрел на меня.

- И почему она врет?

- Ты же ничего не говоришь ей о своей болезни. Почему она должна докладывать тебе о своем здоровье?

- Я не говорю, потому что она будет переживать и делать из мухи слона. А мне переживания даются легче, чем ей.

Я подумала о своей бабушке. Она тоже долго молчала. Но и сама ничего не делала. Из-за меня.

- Ладно, - Михаил вздохнул, явно раздосадованный. - Я тебя понял.

Я думала, он уйдет, но Михаил расцепил пальцы и откинулся на спинку кушетки, обложенную маленькими подушками.

- Что-то ещё? - спросила я.

- Да. Ты хочешь летать?

- Не знаю, - я взялась за уголок пледа и стала перебирать бахрому. - Мне очень стыдно, что из-за меня Маргарита Васильевна не увидела родственников.

- Ну... Они и мне были не очень рады.

- Как так?

- Вот так. Даже в квартиру не пригласили, пока я не сказал про подарки.

- Они разве не знали, что ты приедешь?

- Нет. Бабушка сказала, что позвонит им. Но, наверное, забыла. Вера, у нее Альцгеймера?

Я вскинула брови и не нашлась, что ответить. Догадка Михаила застала меня врасплох. А он наблюдал за мной и все видел.

- Значит, я прав...

- Не легче дождаться, когда она будет готова говорить?

Михаил опустил голову на грудь.

- А ты?

- Что "я"? - и почему-то вопрос мой прозвучал испуганно.

- Готова говорить?

- О чем? Я все сказала. Я не могу сесть на самолет, потому что, когда мне было пятнадцать, мои родители погибли в авиакатастрофе. Мы с бабушкой приехали их встречать, но рейс задерживался. А потом мы увидели зарево. Самолет разбился при заходе на посадку. Мы согласились ехать к месту крушения, но близко нас не пустили. Родителей хоронили в закрытых гробах, а у меня брали кровь, чтобы понять, где именно... они.

- Сочувствую.

Я не смотрела на собеседника, поэтому его прикосновение стало для меня неожиданным. И коснулся он шрама, который я не успела спрятать под волосами.

- А это что?

Я дернулась, отшатнувшись от его руки и тут же принялась закрывать письмо на моей коже свободными прядями.

- Извини. Не хотел тебя смутить.

- Это... - я отвернулась - продолжение.

Михаил молчал, а я не знала, стоит ли вдаваться в подробности.

- Почему ты решил заниматься боксом? - я посмотрела на него.

Он прищурился, кивнул, поняв, что о себе мне пока говорить трудно.

- Мне хотелось борьбы, какого-то противостояния. Короче, я хотел драться.

- Почему?

- Бабушка говорит, я - злой, - он усмехнулся. - Возможно. Я пошел в секцию в десять лет, после того, как от нас свалил отец. Не было желания идти домой. Я и дрался - во дворе, по дороге в школу, на переменах. Мне лепили выговоры, вызывали родителей. Бабушка сходила к директору пару раз, а на  третий заявила, что либо я займусь делом и возьмусь за голову, либо она сдаст меня в заведение для трудных детей. Я туда, конечно, не хотел... Зато в бокс пошел. Меня там, правда, поначалу лупили...

- Как новичка?

- Да не совсем... Чтобы не нарывался и знал свое место. Первое, чему учат в боксе, это не боятся боли, а больно будет всегда. И если об этом думаешь постоянно, не можешь вести бой.

- Когда бьют - это больно, - на автомате отметила я.

- Конечно. Но это не должно останавливать.

- Боль не должна останавливать, -  повторила я, прикрывая глаза, а потом встряхнулась и растерянно спросила. - Слушай, но как? Как ты каждый раз выходишь на ринг среди толпы народа, которой так хочется видеть все это?

- Что это?

- Чужую боль, кровь. Избиение. Твое, в том числе.

- Ты утрируешь. Бокс - это спорт. Профессиональный бокс - это ещё и большие деньги и серьезные контракты. Это не избиение. Менеджеры и промоутеры работают над тем, чтобы подобрать тебе соперника для зрелищного боя. А также место, обстановку и образ.

- Но итог один.

- Послушай, это не гладиаторские бои. Это состязание. Возможность помериться силами один на один, проверить себя, свою технику, понять, что ты можешь быть сильнее.

- Потому что кто-то слабее?

- Потому что ты можешь.

Я вздохнула.

- Хочу тебя понять и не выходит. И твой последний бой... - я запнулась. Слишком поздно осознала, что этот случай приводить в пример не стоит.

Михаил скрестил руки на груди.

- Договаривай, все нормально.

- Твой соперник умер.

- Иногда ты настолько увлечен боем, что о боли забываешь. Совсем.

- Настолько увлечен боем или победой?

- Суть - одно.

Я вздохнула.

- С Эмилем мы были знакомы, - тихо добавил Михаил. - Хорошо знакомы. Он меня предупредил, что пояса не отдаст, чего бы ему это не стоило.

- Ты был сильнее?

- Выносливее. И да. Он умер из-за меня. Из-за моих ударов. И потому, что не хотел сдаваться.

- Прости.

- Мы знаем, на что идем.

- И оно того стоит? Эти награды?

Михаил молча пожал плечами. Он не знал, что ответить.

Я снова перевела взгляд на окно. Руины среди снега казались черными. И голые яблони тоже.

- После смерти родителей я переехала к бабушке. И школу поменяла тоже. Я с детства была знакома с мальчишкой из квартиры напротив. Его родители помогли мне попасть в его класс. Мы не то, чтобы дружили, но в школу ходили вместе и обратно тоже. Иногда. Его отец был заместителем администрации района. Хорошие люди. Внимательные. Тот парень в одиннадцатом классе предложил мне встречаться. А мне было не до этого, я хотела поступить в медицинский ВУЗ, училась вовсю, ботанила, - я едва заметно усмехнулась, вспоминая то время. - Он даже ухитрился поцеловать меня пару раз, а потом забил, и все стало как раньше. Мне зимой исполнилось восемнадцать. И первое, что я сделала - продала квартиру родителей. Сказала своему другу-соседу, когда пила у них чай, что, как стану совершеннолетней, продам квартиру и куплю себе машину. Или мотоцикл. Короче, Саня все знал. Я после дня рождения пошла открывать карту, а когда возвращалась домой, меня за остановкой поймали трое парней. Думали, у меня деньги. Денег не было. Двоих я не знала. Сумку вырвали, я хотела отобрать обратно. Повалили в снег. Били, но не сильно. А потом... Когда двое смотались, я поднималась уже, как меня по голове стукнули. Со всего маха. Я почти сразу слышать перестала, но, когда упала, увидела, кто это был. Вот...

Я тронула шрам.

- Ублюдок, - тихо заметил Михаил и сжал челюсти. Злился. За меня.

- Потом операция, кома около недели, - я поджала губы. - Реабилитация, полиция, суды. Ему бы дали условку, потому что тех двоих нашли. Наркоманы с соседней улицы.  Неоказание помощи, кажется... И чего бы я там не говорила, меня никто не слушал. Кроме СМИ. Моя подруга, журналистка, помогла мне. Ко мне приехала съемочная группа местного телеканала, я показывала им копии заявлений, дублировала показания, осветили они и то, что мои родители погибли. Мне стали писать те, чье родственники были в том самолете. Возмущение, статьи, посты в соцсетях. Резонанс. И Саня сел на пять лет за разбой. Как ненавидили меня его родители... Боже... Его мать плевала мне вслед. Решила, что я все выдумала, чтобы они дали мне денег. Только и другие свидетели были. Их сразу услышали, когда этим занялся следственный комитет...