– Ясно.
Агата больше ничего не говорит, только смотрит, и этот взгляд меня раздражает.
– Чего? – взрываюсь.
– Сама все испортишь.
– Что именно?
– Ты еще недавно рыдала в туре, хотела домой. А теперь…
– Теперь я поняла, насколько была глупой. Мне такие перспективы светят, такие проекты…
– Деньги…
– Да, деньги. Что в этом плохого?
– Все прекрасно. У тебя телефон звонит.
Кошусь на экран. «Ванечка». Брать не собираюсь, пусть теперь он помучается.
От Агаты еду домой, правда, по пути звонит Ерохин и говорит, что мне не помешает посветить лицом. Сегодня как раз кинопоказ. Пройти по красной дорожке будет нелишним.
Забежав домой, беру парочку платьев и еду на макияж. Вечер проходит насыщенно. Я много улыбаюсь и разговариваю. В общем, вливаюсь в тусовку по самую макушечку.
…пару минут ковыряюсь ключом в замке и, о чудо, попадаю домой. Скидываю сапоги, там же, почти у самой двери, бросаю шубу. Щелкаю кнопку громкости на телефоне, чтобы подсветился дисплей. Время близится к утру. Пять часов.
Заворачиваю в кухню и зажигаю свет.
Поворачиваю голову чуть в сторону, подпрыгивая на месте.
Токман сидит за столом. Смотрит на меня очень пристально. Прожигает взглядом до самых костей.
– Привет, – взмахиваю рукой, поджав губы.
– Где ты была?
– Ездила развеяться…
– Развеяться? Я сорвался, вернулся раньше, приезжаю домой, а тебя нет. У Агаты, между прочим, тоже нет. Зато ты являешься домой под утро, в самом коротком платье из гардероба, и целый день не берешь трубки.
– Меня спонтанно пригласили на премьеру. А потом я поехала в клуб с парочкой знакомых.
– И конечно же, не видела, что я звоню.
– Видела, но ты мне тоже как-то про Карину не рассказал. Один-один.
– Про ко… – Токман сжимает пальцами переносицу. – Ты серьезно сейчас?
– А что мне думать? Я просыпаюсь, а она тут как у себя дома расхаживает.
– Не ты ли последний раз сокрушалась, что тебе тяжело и было бы классно найти помощницу?
– Да, классно найти тетеньку лет сорока пяти, а не восемнадцатилетнюю вертихвостку!
– Что ты несешь?
– То, что думаю!
– И в этом твоя проблема, Тата. Я спать.
Ванька обходит меня стороной и громко хлопает дверью в спальню.
Вот и поговорили.
49
Утром Ваня уходит на работу, пока я еще сплю.
Когда разлепляю глаза, долго лежу на спине и смотрю в потолок.
Внутри все скукоживается, я сжираю сама себя. Думаю, думаю и никак не могу остановиться. Вчерашний приход стал эпичным, но гадким.
Токман сорвался ради меня, вернулся раньше, а я… я повела себя как припадочная дура.
Всхлипываю и сворачиваюсь в клубочек. Не знаю, сколько точно я валяюсь в постели, но за окном снова начинает темнеть.
Ничего не хочется. Совсем.
Константин Евгеньевич звонит больше сотни раз, но трубку я не беру. Не хочу. Сил нет. Я вымотана морально, а еще раздавлена.
Чувство вины перед Ваней поглощает каждый закуток души.
Вздрагиваю, когда хлопает входная дверь, и трусливо прячусь под одеяло. Слышу шаги, как течет вода в ванной, как Ваня говорит с кем-то по телефону, и продолжаю отсиживаться в своем убежище.
В какой-то момент его шаги становятся ближе и Ваня сдирает с меня огромное одеяло. Резко тянет на себя, обнажая не просто тело, но и душу.
– И долго ты будешь здесь прятаться?
– Я не прячусь, – снова подтягиваю одеяло к самому подбородку, – я восстанавливаюсь после гастролей. Отсыпаюсь.
– Ну да, ну да.
Токман садится на край кровати, упираясь ладонью в матрац.
– Не смотри на меня так, Ваня.
– Как?
– Будто это я виновата во всех грехах.
– Ты воображаешь.
– Конечно. Я всегда воображаю... прости меня. Я веду себя как последняя дрянь и не знаю, как это контролировать. Понимаешь? Я не знаю... и так боюсь тебя потерять. Скажи, что я больная, покричи или не разговаривай со мной неделю. Слышишь? Только не уходи.
Не могу сдержаться. Слезы прорываются наружу, и я начинаю рыдать. Что мне делать? Как с этим жить? Как правильно?
Ваня касается моей спины. Притягивает к себе и обнимает, как маленькую девочку, успокаивает.
Он ухмыляется, а после как-то странно осматривает комнату. Чуть дольше задерживает взгляд на нашей фотографии.
– На самом деле мне нужно сказать тебе кое-что важное.
– Что?
– После Нового года я улетаю.
– Надолго?
– Не знаю, надолго ли…
– Куда?
Он словно пытается запомнить каждую деталь. Сидит неподвижно.
Меня начинает потряхивать. Я уже знаю ответ и то, что он не смотрит мне в глаза…
Тру щеки, пытаюсь успокоиться, но процесс уже запущен. Я взрываюсь, ору как ненормальная.
– В горячую точку? Скажи. Я знаю, скажи мне правду!
Ваня только кивает.
– Это самоубийство!
– Это моя работа.
– Работа? А твой Женька? Он тоже летит?
– У него ребенок скоро родится…
– Правда? А ты, видимо, хочешь лишить и меня, и себя этой радости.
– С чего это?
– Потому что тебя убьют.
– Тат…
– Что «Тат»? Боже, я замуж за тебя хотела. Я ребенка от тебя хотела… а ты...
– Все будет. Но мне необходим этот опыт для продвижения по слу…
– Опыт? Какой опыт? Могила и похоронный марш? – вскакиваю с кровати. – Я видеть тебя не хочу. Работу твою ненавижу. Слышишь? Убирайся, пошел вон! Воин. Кому нужна твоя преданность? Предатель. Ты меня бросаешь. Ненавижу тебя, ненавижу.
Я мучилась пол-утра. Не знала, куда себя деть, а он… вот так просто готов отказаться от всего, что у нас есть. Рискнуть жизнью. Рискнуть всем.
Ненавижу его. Боже, как я его ненавижу. И как сильно я его люблю…
Убегаю в ванную. Плачу. Нет, вою там в свои ладони, с какой-то долей мазохизма рассматривая свое красное лицо в зеркале.
Вздрагиваю, когда хлопает входная дверь. Едва остывшие слезы новым потоком прыскают из глаз, и я медленно оседаю на пол.
Он ушел. Теперь он еще и ушел.
Все дни до Нового года я нахожусь в шоковом состоянии. Только лежу на кровати и иногда пью воду из стоящей рядом бутылки.
Мы не созванивались ни разу. Никто не посмел сделать этот первый и такой обоюдно ожидаемый звонок.
Утром четвертого января меня приводит в чувство громкий голос Агаты. Она отпирает дверь своим ключом и вваливается в мою спальню без спроса.
Открывает шторы, впуская в комнату свет.
– Он сегодня улетает.
– И пусть, – бормочу в подушку, – пусть улетает. Он сделал свой выбор.
Боже, я настолько замкнулась в себе, что забыла – сегодня Ваня улетает!
– Что ты вообще городишь? Ему нужна твоя поддержка, а все, что ты можешь, это лежать и жалеть себя!
– Нет.
– Да, – Агата не повышает голос, но давит на меня одним взглядом. – Умойся, надень чистую одежду, и поехали.
– Я никуда не поеду. Ясно? Он сделал свой выбор.
– Дура! Какая же ты беспросветная дура.
Тетушка так громко хлопает дверью в спальне, что у меня начинает болеть голова. Виски сдавливает, а к горлу подступает тошнота.
Сползаю с кровати, быстро переодеваясь в спортивный костюм. Бегом миную лестничные пролеты, полностью игнорируя лифт. Во дворе трясущимися пальцами снимаю машину с сигнализации и срываюсь с места, вдавливая педаль в пол.
Он уезжает в шестнадцать ноль-ноль. Ровно до этой цифры я гипнотизирую часы в своей машине, стоя у подъезда Токмана.
Со слезами на глазах наблюдаю, как Ванька садится в подъехавшее авто, и скулю в собственные ладони.
Что я наделала? Снова!
Так и не смогла к нему подойти. Дура.
Барабаню по рулю, вымещая злость на ни в чем не виновной кожаной оплетке.
В моей голове все еще не укладывается весь этот ужас. Зачем? Зачем он это сделал? Такой глупый, ужасный шаг. Если его убьют? А я… я даже не соизволила попрощаться…
50
Тата.
