Акт бунта (ЛП) - Харт Калли

— Что ты собираешься делать с этими фотографиями, если я это сделаю? — спрашиваю я.

Пакс определенно выглядит зловеще.

— Разве это имеет значение? Если ты не боишься меня, почему боишься того, что я могу сделать с несколькими фотографиями?

Какой хороший обратный аргумент. Конечно, мне следует бояться того, что он планирует с ними сделать. Я была бы не в своем уме, если бы не беспокоилась. Но перед моими глазами мелькает наихудший сценарий: он расклеивает их по всей школе. Все их видят. Директор Харкорт видит их. Она показывает их моему отцу. Парни из Бунт-Хауса уже вытворяли подобное дерьмо раньше. Вполне возможно, что Пакс сделает миллион копий этих фотографий и расклеит их по всему Маунтин-Лейкс к завтрашнему утру. Но… каким-то образом… мне, блядь, все равно.

Я раздвигаю ноги.

Пакс шипит сквозь стиснутые зубы.

— Иисус, блядь, Христос. — Парень отступает назад, сверля взглядом самую интимную часть моего тела, странный румянец пробегает по его шее, и я чувствую себя невероятно живой. Даже более живой, чем в тот раз, когда очнулась из мертвых и обнаружила, что он тяжело дышит надо мной, весь в моей крови, прямо перед тем, как ушиб мне ребра. — Не двигайся, — рычит он. Подняв камеру, подносит ее к лицу и смотрит в камеру.

Никогда раньше я не оказывалась в таком положении; не уверена, что с собой делать. Прятаться кажется хорошим вариантом, но к черту это. Я уже зашла слишком далеко. С таким же успехом могла бы довести это дело до конца. Я смотрю прямо в объектив камеры, отказываясь даже моргать.

— Черт, — шепчет он.

Звук открывающегося и закрывающегося затвора слышен даже сквозь грохот хэви-метала. Парень делает еще три снимка, подходя ближе, а затем приседает, чтобы сделать еще один под более низким углом.

А потом Пакс делает то, что останется в моей памяти до конца гребаных дней: он опускает камеру. Затем подходит ко мне, прямо между моих ног, кладет ладони на мои бедра, скользя ими внутрь, и раздвигает мои ноги настолько, насколько это возможно. Мое сердце бешено колотится, когда тот наклоняет голову, чуть пригибаясь, поджимает губы и выпускает изо рта струйку слюны… которая приземляется прямо на мою киску.

Он удовлетворенно хмыкает, глядя на слюну, которая медленно стекает по моим половым губам, теплая и влажная, и… Святое гребаное дерьмо, что происходит прямо сейчас?

Пакс смотрит на меня из-под полуприкрытых век, внимательно наблюдая за мной, пока скользит рукой вверх, вверх, вверх по внутренней стороне моего бедра, затем прижимает ко мне подушечки среднего и безымянного пальцев, растирая влагу, которую он оставил там, по всей моей плоти.

Святой…

…ад…

О…

…мой…

Бог…

Еще неудовлетворенный своей работой, он раздвигает меня, вдавливая в меня пальцы, втирая свою влагу в мою влагу…

Блядь. До сих пор я даже не осознавала, что промокла насквозь.

А я действительно влажная.

— Похоже, тебе не нужна моя помощь, — хрипло произносит Пакс.

Ошеломленная, совершенно потрясенная происходящим, я могу только покачать головой. Впиваюсь ногтями в край комода, когда парень, злобно ухмыляясь, находит мой клитор и начинает тереть его.

— А-а-а! О боже мой!

Пакс наклоняется еще ниже, изгибаясь надо мной, пока его губы не оказываются в опасной близости от того, чтобы коснуться моих.

— Ты пришла сюда потрахаться, Файер? — шепчет он. — Думаешь, один поцелуй на больничной койке дает тебе право на это?

Затем рукой находит мою. Он направляет ее к своему члену, заставляя меня обхватить его, сомкнув пальцы вокруг его твердой длины.

Испуганный вздох вылетает из моего рта. Я прикасалась к нему на вечеринке, в лесу. Кажется, да. Все, что произошло с той ночи, как в тумане. Однако об этом невозможно забыть. Мои пальцы не нуждаются в дальнейшем поощрении. Я крепче обхватываю его плоть, сильно сжимая, и улавливаю легкую дрожь, которая пробегает по телу парня.

— Тот поцелуй ничего мне не дает, — выдыхаю я. — Но у меня такое чувство, что ты все равно хочешь отдать мне это. — Я впиваюсь в него ногтями сквозь ткань его спортивных штанов, и Пакс обнажает зубы. Однако не убирает мою руку.

— Осторожнее, Файер. Ты хоть представляешь, что делаешь?

Нет. Я понятия не имею, что делаю. Но разберусь в процессе, если понадобится. Я слишком долго ждала этого. И здесь, в спальне Пакса, с его мозолистыми пальцами, исследующими самые интимные части моего тела, умело пробуждающими меня, заставляющими меня ожить… Я действительно чувствую себя живой. И не чувствую, что умираю. Я не хочу умирать, и облегчение, которое испытываю из-за этого, просто безумно.

Я сжимаю сильнее, и Пакс одаривает меня опасно-довольной улыбкой.

— Это твой выход, Чейз. Ты знаешь, где дверь. Если хочешь уйти, отпусти мой член, хватай свое барахло и уходи отсюда прямо сейчас

— Нет.

Он проводит языком по моей верхней губе.

— Нет?

Я качаю головой.

— Нет.

— Тогда ладно.

Его руки оказываются на мне в мгновение ока. Пакс поднимает меня с комода, подхватывает на руки, и моим ногам некуда больше деваться, кроме как обвиться вокруг его талии. Моя грудь прижимаются к его груди, а скользкое влажное тепло между моих ног прижимается к его твердому, как камень, животу.

Мои волосы занавесом спадают ему на лицо, когда парень поднимает меня выше, заключая в объятия, и рычит, откидывая голову назад, чтобы завладеть моим ртом.

— Поцелуй меня так, как будто ты, блядь, это имеешь в виду, — приказывает он. — Поцелуй так сильно, как хочешь, чтобы я трахнул тебя.

Я реагирую. Сейчас, когда парень держит меня, я выше его и опускаю свой рот на его с отчаянной потребностью. Почти четырехлетнее сдерживаемое желание вырывается из меня подобно цунами. Я заставляю его открыть рот и провожу языком по его губам, и Пакс хмыкает, возможно, немного сбитый с толку моим напором. Потом облизываю и пробую его на вкус, целуя так глубоко и отчаянно, что Паксу на самом деле требуется секунда, чтобы сориентироваться.

Когда он это делает, то превращается в лавину. Внезапный прилив. Непреодолимая сила природы, с которой я не могу не считаться. Правой рукой парень зарывается в мои волосы, сжимает пальцы, чтобы собрать в кулак мои густые локоны, и следующее, что я помню, Пакс бросает меня на кровать, на спину, и срывает с себя спортивные штаны. Мои ребра все еще болят, грудь чертовски кричит от грубого обращения, но мне все равно. Я почти не замечаю боли.

Член Пакс высвобождается, гордо стоя, и у меня перехватывает дыхание. Дело не в длине. Не поймите меня неправильно, у него есть солидные шестнадцать сантиметров. Вообще не на что жаловаться. Это из-за его обхвата я с трудом сглатываю. Никогда раньше не видела такого толстого члена. Я никак не могла сомкнуть свою руку вокруг него должным образом. Ради бога, я ни за что не смогу засунуть его в рот. Что, черт возьми, мне с этим делать?

Пакс тяжело дышит; его плечи поднимаются и опускаются, когда парень прислоняется к краю кровати, упираясь бедрами в матрас.

— На четвереньки. Прямо сейчас. Я хочу увидеть твою задницу.

Мои щеки пылают. Жар взрывается у меня в животе, распространяясь вниз между ног и поднимаясь к задней стенке горла. У меня такое чувство, будто я только что самопроизвольно воспламенилась, и в любую секунду кровать может вспыхнуть.

Пакс бросает на меня нетерпеливый взгляд — он не привык ждать того, чего хочет. Однако я никогда просто так не выставляла свою задницу на всеобщее обозрение. Ничто из этого мне не знакомо. Я как рыба, вытащенная из воды, и мне сейчас требуется колоссальное усилие воли, чтобы держать себя в руках. Я медленно переворачиваюсь на живот. Пакс издает гортанный звук признательности, когда я поднимаюсь на колени.

— Такая хорошая, блядь, девочка. Так хочешь сделать меня счастливым. Это очень хорошо.

Тепло разливается по моей груди от его похвалы. Никогда раньше не испытывала ничего подобного. Я хочу больше этой похвалы. Так что дам ему все, что он захочет, если тот добавит в свой голос больше этого успокаивающего одобрения. Я сделаю все, что он мне скажет. Буду унижать себя всеми возможными способами, если он просто…