Лекарство от одиночества (СИ) - Резник Юлия

– Что такое, Эль? Плохо? – моргает, разрывая контакт.

– Нет. Наоборот. Я Мишку проверить. Извини, что тебе пришлось с ним возиться.

– Мне в радость.

Бросаю на Жорку полный сомнения взгляд. И тут у меня предательски начинает урчать в животе.

– Та-а-ак, кажется, кто-то проголодался. Пойдем.

Бутенко решительно встает, отбросив в сторону простынь, и только потом вспоминает, в каком он виде. Я тоже пораженно застываю. Почему сейчас? Я ведь однажды уже видела его голым. Но как-то тогда я его не рассмотрела совсем. А сейчас, вот, неловко пялюсь. Он в одних боксерах – реплике на Келвин Кляйн, плохо скрывающих утренний стояк. Да и как тут скроешь, когда природа его настолько щедро одарила? От этой мысли к остывшим было щекам приливает горячая кровь. Я отворачиваюсь, чтобы Бутенко ничего такого обо мне не подумал. Устремляю взгляд в окно, но вместо пейзажа вижу его кряжистую массивную фигуру в отражении.

– Пойдем, поешь. Я сварил бульон.

– Разве тут были продукты?

– Нет, я заказал их доставку.

Здесь напрашивается вопрос, почему Жорка, собственно, не заказал готовое блюдо, но ведь ответ понятен. Он хотел обо мне позаботиться сам…

На столе передо мной материализуется парующая тарелка с бульоном, щедро притрушенным зеленью.

– Жора, спасибо, – шепчу, облизав губы. – Ты меня опять спас.

– Да погоди, тебе до выздоровления еще неделю болеть. Это пока температура спала, но она скоро вернется.

– Ты понимаешь, о чем я.

Он садится напротив, опираясь широкой ладонью на стол, а я, поддавшись какому-то совершенно необъяснимому порыву, тут же накрываю ее своей. И замираю, опасаясь, что он как-то неправильно это расценит.

– Да, понимаю.

– Я так тебе благодарна! Ты будто мой ангел-хранитель.

– Эля, – вздыхает он. – Мне не нужна твоя благодарность.

– А что нужно? – шепчу, отведя взгляд.

– То, что ты, наверное, не захочешь мне дать.

– Откуда ты знаешь?

– А если захочешь, то руководствуясь вовсе не теми чувствами, которые мне бы хотелось видеть.

Он прав. Он чертовски прав… Я ведь просто использую его любовь ко мне как инструмент, позволяющий выбраться из-под навалившегося на меня ощущения ненужности и бессилия. Ну, или как подпорку в новой жизни. А Жорка… Он и правда достоин большего. Как никто достоен.

– Прости меня, – повторяю в который раз. На глазах, устремленных к тарелке, собираются слезы.

– Ты ж не виновата, что я так вперся.

А ведь это первое его признание – вдруг понимаю я. Такое нескладное, но от этого как будто еще более наполненное. Смыслом. Чувствами. Истиной, как она есть.

– А давно ты… – замолкаю, потому что мне, опять же, потешить самолюбие, получается, надо, а ему… зачем вспоминать? – Прости, – прячу лицо в ладонях.

ГЛАВА 22

ГЛАВА 22

Бутенко, конечно же, оказался прав. Колбасило меня еще неделю. И это было особенно обидно, потому что неделя эта была последней неделей лета.

– Давай, беги, не мерзни.

Киваю, наклоняюсь к Мишке, чтобы еще раз потискать сыночка.

– Спасибо, Юра, что помог с ним, – бормочу, осторожно захлопывая дверь. Поднимаю глаза и ловлю на себе пристальный взгляд мужа. Точней, мужчины, который им вскорости перестанет быть, а я все никак не привыкну.

– Эля, он мой сын. Конечно, я буду помогать. Во всем. Можешь на меня рассчитывать.

И нет лжи в чистых Юркиных глазах. Они такие искренние, в них столько боли, что мне ему все на свете простить хочется. И мысли мелькают всякие… трусливые, приспособленческие. О том, что он был несколько не в себе, когда мы поссорились. А значит, я с большим пониманием должна была отнестись к его метаниям. Лояльнее. В конце концов, для Юры эта история с тестами стала и впрямь огромной трагедией. А я, получается, не нашла в себе сил его поддержать.

– Тогда я заберу Мишку из сада.

– Не надо. Отдыхай. Я попрошу за ним заехать маму. Она страшно по вам скучает.

– Когда успела-то? Вчера только заглядывала с котомками, – усмехаюсь, глядя куда-то поверх Юриного плеча. В глаза не могу. В их глубине тает моя решимость.

– Ты всех нас напугала своей болезнью.

– Обычная простуда.

– Обычно ты не болеешь, – возражает Юра. И мне на это нечего ответить. Ведь я действительно крайне редко простуживаюсь. А тут, вероятно, на нервной почве произошло ослабление иммунитета. Что же мы с нами сделали? Хочется сказать себе: «Стоп! Хватит…». Я даже к нему шагаю, но тут противно пищит домофон, дверь в подъезд открывается, являя миру расфуфыренную Елену, и я шарахаюсь в сторону, проклиная себя за слабость. Но так же понимая и то, что мой порыв все отыграть назад, наверное, далеко не последний…

– Ладно. Пойду.

И я сбегаю, опасаясь обернуться и прочитать в Юркиных глазах интерес к другой. В конце концов, всему можно найти оправдание. Всему, кроме его измены. Может, если вспоминать об этом почаще, искушение его простить со временем сойдет на нет? А пока это такая борьба с собой! Каждодневная изнуряющая борьба. Хватит ли на нее моих сил? Я не знаю. И надо ли бороться с собой?

Поднимаюсь в квартиру. Готовлю кофе из капсул, которые позавчера мне привез Бутенко. Я, конечно, возмутилась, что сама могу купить нам с Мишаней все необходимое. Вот только чуть лучше станет! Но Георгий съехал на то, что машина у него редкая, и капсулы на нее довольно трудно найти. Может, и так, конечно, откуда мне знать? Я же их еще не искала. Но говяжья вырезка, которую он притащил вместе с капсулами, в числе дефицитных продуктов точно не числилась. Как и овощи, продающиеся в палатках на каждом шагу. Я открыла было рот, чтоб поспорить, ну или, на худой конец, договориться о компенсации затраченных на нас средств, но Бутенко, не иначе как прочитав мои мысли, так зыркнул, что я тут же затолкала кошелек обратно в сумочку.

Так и жила. Отвлекаясь на редких гостей, сына и полоскание горла. И с виду, наверное, казалось, что я держусь огурцом. Вряд ли кто догадывался, что со мной происходит на самом деле. Скольких сил мне стоит даже просто встать утром с кровати.

Машина пищит, сигнализируя о том, что мой напиток готов. Подношу чашку к носу, принюхиваюсь. Так и есть… Ко мне потихоньку возвращается обоняние. Наконец-то. В блаженстве жмурюсь. Телефон оживает, как раз когда я ставлю чашку в раковину. Звонит Вера, зовет на пляж.

– Давай, Эльвира. Проводим последний день лета достойно.

– Ну, давай. Ты с Семеном будешь?

– Нет. Но если хочешь, бери с собой Юру.

– Да ну. Рабочий день ведь, – бормочу я, а поймав себя на том, что выдумываю какие-то мало относящиеся к делу отмазки, решительно добавляю: – Да и расстались мы, Вера.

Вот и все. Теперь и друзья в курсе. А для меня это, поверьте, большой шаг. Все равно, что признаться в том, что по всем фронтам проиграла…

– Значит, ты от него ушла.

– Да. Бутенко пустил в свою квартиру пожить.

В трубке немым укором повисает молчание. Да знаю я, знаю! Неправильно это. Но тогда я меньше всего о том думала, а сейчас… Ну, какой у меня выход на самом деле?

– Ясно. Тогда будь готова, я заеду за тобой сразу после заседания кафедры, где-то около двенадцати.

Прощаемся. Торопиться мне некуда, но ведь я так и не распаковала чемоданы, и бог его знает, есть ли среди собранного барахла купальник? Я так спешила, что банально не помню. В памяти то утро запечатлелось смазанным черно-белым пятном, перечеркнутым Юркиным «узкоглазый».

Открываю молнию на самом большом чемодане. Сглатываю. Пока те стояли в ряд у стеночки, как будто еще оставался шанс все переиграть. А разобрав их, я словно сжигаю за собой мосты. Глупость, конечно. Что стоит собрать их снова? Казалось бы, нет ничего проще, тогда какого черта мне в этом обыденном действии видится что-то фатальное? Злясь на себя, вытряхиваю шмотье на пол. Что-то распихиваю по полкам, что-то кладу в комод. Нахожу злосчастный купальник, шорты и футболку, которые вполне подойдут для поездки на пляж. Достаю сланцы. Все выходит быстрее, чем я думала. Когда Вера звонит сообщить, что подъехала, я уже одеваюсь. Бросив ей, что бегу, еще раз прохожусь взглядом по выпирающему из чашечек верху груди. И почему только мне этот купальник казался приличным? Примеряю другой – та же история. В конце концов, сдаюсь и, оставив все как есть, надеваю поверх футболку. В канун первого сентября вряд ли на косе будет много отдыхающих. Глядишь, никто не пристанет.