Училка - Львова Марина

Настя вздохнула. С одной стороны, ей было страшно оставлять мальчика одного, а с другой — не хотелось унижать ребенка, так переживающего за свою непутевую мать.

— Ты помнишь номер моего телефона? Давай я напишу его тебе на бумажке и оставлю на кухне, на случай если ты забудешь. Договорились?

Кир облегченно кивнул, а Настя с тяжелым сердцем стала собираться к себе.

Хорошо еще, что в сумке у нее лежала недочитанная книга, это помогло отвлечься и не думать о мальчике, оставленном в пустой квартире. Настя не замечала, что ее толкают со всех сторон, что какая-то тетка уперлась ей в спину своей туго набитой сумкой.

— Она так и не появилась? — спросила Калерия Андреевна Настю прямо в коридоре, услышав, как та открывает дверь своим ключом.

— Нет, мам, и мне почему-то кажется, что ее опять не было несколько дней.

— А Кир?

— Ему стыдно врать, но еще страшнее ему признаться в том, что он стал ей не нужен.

— Что же ты будешь делать?

— Немного подожду, а потом придется забрать его на время к нам, если ты не будешь возражать.

— А почему ты считаешь, что я обязательно буду возражать?

— Спасибо, мама.

— Ты поешь?

— Нет, спасибо, мы ели с Киром. Пойду отдохну немного. Завтра вечером привезут Марьяшку.

— Интересно, что же она там у них опять отчебучила?

— Мама, тебе это так интересно? Лучше вспомни, что она творила на этой неделе. Сомневаюсь, что она могла придумать что-нибудь новенькое.

— Мне кажется, ты глубоко заблуждаешься на этот счет.

Предположения Калерии Андреевны оправдались полностью. Валерий приехал сильно раздраженный и обиженный. Марьяшка с достоинством прошествовала в квартиру, изо всех сил изображая идеального ребенка.

— Анастасия Григорьевна, я хотел бы с вами поговорить.

— Проходите. — Настя распахнула дверь к себе в комнату.

— Если вам не трудно, давайте поговорим в моей машине. Вы можете спуститься во двор?

— Конечно. — Настя накинула пальто, надела сапоги и вслед за Валерием вышла из квартиры.

— Садитесь. — Валерий помог Насте сесть в машину и захлопнул дверцу. Обойдя машину с другой стороны, сел за руль. — Я никогда не думал, что это окажется для меня так трудно — быть отцом собственного ребенка.

— Вы не должны забывать, что девочка фактически вас не знала и выросла без вас, без вашего влияния.

— Она дерзит мне и окружающим, она стремится рассорить меня с моими друзьями. И постоянно наговаривает на них.

— Но она ваша дочь…

Настя внимательно смотрела на сидящего перед ней мужчину. На лице его застыло выражение обиды и искреннего недоумения. Почему его обижают? Он же такой хороший. Ей было понятно, что он просто не услышит сейчас ее возражений и доводов. Единственное, что его волновало, — это он сам и его хорошо устроенное существование, поставленное под угрозу неожиданным появлением в его жизни строптивой девчонки. «Как же это так получается в жизни, что мужчины стали слабее женщин? Это просто невозможно себе представить. Интересно, что он от меня хочет: чтобы я приняла его сторону и стала сочувствовать и гладить его по головке, как маленького мальчика? Спросила, где бо-бо, и подула на ушибленный пальчик?»

— Вы представляете, ей совсем неинтересно то, чем я занимаюсь. Она говорит, что компьютеры — глупые холодные машины. С ними скучно! Немыслимо!

— А еще она не любит манную кашу, — мстительным тоном добавила Настя.

— Оксане она заявила, что она некрасивая и злая.

— Недоеденный суп она тайком выливает в раковину, — ответила Настя, старательно копируя обиженный тон великовозрастного мальчика, сидящего перед ней.

— Она бывает порой просто жестока и цинична. Она абсолютно не ценит заботу близких ей людей.

«Почему бы этим людям сначала не завоевать доверие ребенка и доказать тем самым, что они действительно ее искренне любят?» — подумала Настя, а вслух произнесла:

— И красную икру она не ест, я сама видела, как она давила икринки пальцем и размазывала их по тарелке.

— В ней полностью отсутствует чувство прекрасного, она не видит красоты окружающего мира, но она душу готова отдать за яркую конфетную обертку.

«Судя по интонации, это уже, несомненно, цитата, — решила Настя. — Пожалуй, мне даже удастся угадать автора. Взрослым легко говорить о красоте, они могут себе позволить свысока, несколько высокомерно и снисходительно осуждать детей за их любовь к ярким этикеткам. Но что делать, если маленький человек обычно считает красивыми самые яркие вещи? Грустно только, если с возрастом у человека так и не вырабатывается чувство прекрасного, если он так и остается маленьким ребенком в душе, готовым душу продать за яркую тряпку или обертку».

— А еще она подслушивает чужие разговоры.

— И даже на пытается это скрыть, — с огорчением подхватил Валерий.

Настя на секунду задумалась, не зная, что бы такое еще сказать, но, вспомнив, с радостью пожаловалась:

— А еще она любит протыкать иголкой тюбик с зубной пастой и проводить ногтями глубокие бороздки на туалетном мыле.

Валерий внезапно замолчал и внимательно посмотрел на Настю:

— Тебе не кажется, что всего перечисленного хватит с лихвой для характеристики отъявленного рецидивиста?

— А не шестилетнего ребенка.

— Мы утратили чувство реальности.

— Мы просто необъективны.

— Так, значит, дело не в ребенке, а в самих нас?

— Конечно.

— Ты думаешь, у меня еще есть надежда наладить нормальные отношения с дочерью?

— Несомненно. Время еще не упущено, ей же всего шесть лет, и она сможет воспитать тебя.

— Меня?!

— Конечно, родители воспитывают своего ребенка до трех лет, после трех лет начинается обратный процесс: ребенок начинает влиять на своих родителей. Хотя с этим можно поспорить. Когда у моей сестры Галки родился Кирилл, то он умудрился очень действенно влиять на всю нашу группу. Мы по очереди сидели с ним, когда Галка сдавала экзамены. Я прихожу к мысли, что дети начинают приспосабливать родителей и окружающих к своим нуждам уже с рождения.

— Странно, эта парадоксальная мысль никогда не приходила мне в голову.

— Вот видишь, тебе еще предстоит узнать так много, что временные трудности просто не должны тебя смущать.

Внезапно Валерий расхохотался. Он закинул назад руки и положил на них голову, потом чуть скосил глаза и с улыбкой посмотрел на сидящую рядом Настю:

— Тебе кто-нибудь говорил, что ты очень забавна и неординарна?

— Нет, да и дело не во мне. Просто я очень много общаюсь с детьми и они на меня влияют.

— Удивительно, но у меня давно не было так спокойно и радостно на душе, как после разговора с тобой.

— Просто с тобой мы говорили о вещах, которые тебя волнуют в данный момент.

— Нет, не потому. Ты особенная. Когда ты со мной рядом, мне опять захотелось работать, появились новые идеи…

— Замечательно, только я уже ничего не понимаю, и меня совсем это не радует. Больше всего на свете мне бы хотелось, чтобы ты больше времени проводил с дочерью и забыл хоть на время о своей работе. А пока получается все наоборот.

— Ты не поняла. Работа для меня — смысл жизни, но в последнее время она перестала приносить мне радость. И тут появилась ты с Марианной. Я стал больше отрываться от работы, тратить время на другое. Но случилось совершенно непонятное: работать мне стало легче.

— Все объясняется просто: ты настолько закостенел на своей работе, что ничего кругом уже не видел, тебе стало скучно жить, а Марианна внесла новую, свежую струю. Она очаровательный ребенок.

— Марианна? А может быть, дело не в ней, а в тебе? В сущности, мы с тобой совершенно одинаковые: оба думаем только о работе. Ты будешь мне возражать?

— Я думаю о людях, а не о машинах, — наконец удалось возразить Насте.

— А когда ты будешь думать о себе? Я все время пытаюсь перевести разговор на это. Когда ты будешь думать о своих проблемах?

Насте внезапно почудилось, что в машине стало трудно дышать. Сердце гулко застучало в груди, а щеки покраснели. Валерий протянул руку и кончиками пальцев коснулся ее судорожно сжатых рук, лежащих на коленях. Настя вздрогнула, настолько обжигающим было это прикосновение.