Сердечные риски, или пять валентинок (СИ) - "Awelina"

И сегодня ведь морозная ночь…

Указательный палец решительно надавил на овал кнопки справа, раздался характерный писк.

— Заходите, — ровно проговорила я и повесила трубку.

Нет, речи не зайдет об уязвленном достоинстве, не будет вопросов, тем более — упреков. Это бессмысленная трата энергии, слов и проявление глупости. В произошедшем есть и доля моей вины, безусловно, ведь я практически и не пыталась остановить разгорающуюся ссору братьев и добровольно оставалась ее свидетельницей, хотя следовало бы отойти в сторону еще в самом начале их беседы, настоять на своем.

Нужно забыть. Оставить все это позади. Собраться.

Выдохнув, я отперла замок, приоткрыла дверь и осталась ждать его прихода на пороге, ощущая, как натянулись на спине напрягшиеся мышцы.

Его шаги на моей лестничной площадке, а через секунду Вадим сам, без стука, без какого-либо промедления или колебания, распахнул дверь в мою квартиру.

Состояние его одежды — красноречивое свидетельство, что Савельев пребывал в каком-то эмоциональном хаосе: кожаная куртка с не расправленным воротом не была застегнута, развязанный галстук болтался на шее, три верхних пуговицы сорочки также незастегнуты, а ткань хранила следы воды. Волосы тоже находились в беспорядке, будто мужчина часто запускал в них руки. Он оглядел меня испытующим взглядом: мои простые домашние джинсы, ступни в шерстяных полосатых носках, синюю растянутую футболку, неаккуратно собранные в хвост волосы, и я спохватилась, что не одета для приема гостей.

Что ж, сейчас и неурочное время для прихода таковых, в какой-то степени это меня извиняет.

Несколько мгновений мы безмолвно глядели друг другу в глаза, ни один из нас не двигался. Савельев не делал попытки войти, а я не торопилась приглашать его. Он выглядел усталым и нервным, что-то пытался прочесть в выражении моего лица, во взгляде. Его глаза лихорадочно блестели. Охлажденный воздух, пробирающийся в подъезд с улицы, студил лодыжки, пускал холодок по одеревеневшей спине, четко выделял запах застоявшейся сырости и вечной пыли лестничных клеток.

Сложив руки на груди, поежившись, я сдержанно произнесла:

— Проходите. — И отступила в сторону, закрыла за ним дверь, когда Вадим оказался за моим порогом.

Переступив с ноги на ногу, быстро оглядевшись по сторонам, он стянул куртку, повесил ее на вешалку и разулся. Выпрямившись, он посмотрел на меня выжидающим взглядом.

Без слов спрашивает о том, где я готова его выслушать.

Спазм сдавил горло, мешая заговорить, в висках застучала кровь, и так некстати перед глазами встала фальшивая улыбка Димы, потом — холодное, рассерженное лицо Вадима и заинтересованные, будто прилипшие к коже взгляды любопытствующих сотрудников. Я до боли стиснула пальцами плечи, прикусила губу изнутри.

— Очень вкусно пахнет, — бросив взгляд в сторону кухни, Савельев снял с шеи болтающийся галстук и, сложив его, спрятал в карман пиджака. — Я прошу у вас прощения за свой непрезентабельный вид, — мрачно усмехнулся, взглянув на меня.

— Хотите чаю? — выдавила я вопрос и, не дождавшись ответа, прошла на кухню.

— Лучше кофе, — отозвался он за моей спиной.

— Хорошо.

Все те минуты, пока я делала необходимые приготовления, Савельев молчал. Мне хотелось, чтобы он уже начал этот разговор, хотелось оставить позади этот эпизод, дать осесть этой горькой мути гнева и досады, но в то же время не хотелось говорить. Сейчас существовала вероятность, что не сумею сдержаться…

Две с верхом чайных ложки кофе, стакан теплой воды из чайника. Включить газ, чуть убавить его. Я стояла к Вадиму спиной, но ощущала и его напряжение, и каждое его движение, его постоянный взгляд на себе: сел, запустил руку в волосы, одернул себя, поерзал на стуле, сделал глубокий вдох.

Чего он хочет? Вероятно, еще раз принести извинения, почему-то считает их важными, но буквально несколько часов назад даже не подумал, что важнее владеть ситуацией и собой.

Нет, не следовало ему приходить.

— То, что он наговорил там, как себя вел, — глухо заговорил вдруг Савельев, а я на миг оцепенела. — В общем, он не должен был так поступать. И я повел себя не лучше. Не должен был держать вас тогда, когда вы порывались уйти.

Вот так, без всяких предисловий, с места в карьер.

Я сосредоточилась на зашумевшей турке, чтобы не пропустить момент закипания.

— Оправданием мне может служить только то, что если бы не ваше присутствие рядом, то эта наша встреча получилась бы еще более некрасивой. И я это знал. И не позволил вам уйти. И еще потому не позволил, что он должен был понять, что вы… и что я…

Вадим осекся, минуту-другую молчал.

Резко выключив газ и накрыв турку крышкой, я развернулась, подошла к столу и осторожно, чтобы не взболтать осадок, налила кофе своему гостю, по-прежнему не желая встречаться с ним взглядом. Кекс все еще ожидал моего внимания, поэтому, вернув турку на плиту, я взяла лежащий рядом с выпечкой пакетик сахарной пудры. Вадим внезапно обхватил мою ладонь, заставив вздрогнуть и посмотреть ему в лицо. Его хватка была крепкой, пальцы — непривычно прохладными, в ярких глазах застыла отчаянная просьба, кольнувшая мне сердце. Я задрожала и, сглотнув, сделав усилие, нервно проговорила:

— Для всего есть причины и предпосылки. Если вам нужно мое прощение, то оно у вас есть. Вы просто очень импульсивны и действовали согласно импульсу. Я могу вас понять. — Его пальцы, держащие мою руку, ослабли, я высвободила ее и разорвала пакетик с сахарной пудрой.

— Импульсу? — раздраженно, недоверчиво переспросил Вадим. — Вы думаете, все дело лишь в нем?

В непонимании я взглянула на него, и вдруг адреналиновая замораживающая волна поднялась от живота к сердцу: этот разговор подвел нас к какой-то опасной грани, которую ни в коем случае нельзя переступать. Нельзя. Пусть все то, что он готовится мне сказать, что, кажется, давно хотел высказать, все то, что я могла бы прочесть в его глазах, но чего знать не желала, тот подтекст его уверенного жеста, когда на глазах брата он положил руку на мою талию, та запутанная суть его смс, полученного мною в такси, то «почему», что терзало меня совсем недавно, — пусть все это остается с ним. Пусть он молчит.

Долгое и тяжелое мгновение мы глядели друг на друга. Он ждал, я предупреждала. В горле пересохло, и холодный электрический накал между нами, словно распирал пространство кухни, мешая дышать, вынуждая мобилизоваться как перед нападением.

Совладав с собой, я перевела взгляд на пакетик сахарной пудры, взяла ситечко и спокойно пояснила:

— Хочу угостить вас кексом. Вы упоминали, что любите сладкое.

— Спасибо. Вдвойне люблю, если это сладкое домашнего приготовления, — последовал равнодушно вежливый ответ.

Все хорошо. Он остановился, сделал правильный вывод и отступил. И пусть больше не станет заводить речь о…

— А сейчас сядьте, пожалуйста, — попросил Вадим, когда я, посыпав кекс сахарной пудрой и разрезав его, придвинула к нему блюдце с двумя кусочками. — Выслушайте меня. Это очень важно.

Я не торопилась выполнять его просьбу. Покосилась на стул с другой стороны стола: сидеть напротив него, глаза в глаза? Исключено. Убрав за уши выпавшие из хвоста пряди волос, я отошла к подоконнику, присела на край. Образовавшееся между нами расстояние, похоже, чуть расслабило нас обоих.

Ненадолго. Он сделал глоток кофе и…

— Я должен объяснить вам эти обвинения Димы. Насчет Ларисы.

— Не стоит, — обронила я, скрестив руки на груди. — Попробуйте кекс.

— Эти обвинения очень даже основательны.

— Не имеет значения.

— Имеет.

Новая схватка взглядами. Его поначалу растерянные глаза теперь стали холодными.

— У вас нет причин объясняться, — процедила я.

Ситуация дошла до критической точки. Почему он просто не прекратит? Почему игнорирует то, что я всячески закрываюсь, огораживаюсь и защищаюсь? Почему не видит моих запертых внутри и клокочущих эмоций?

Как он мог устроить публичную свару с братом, чтобы поставить того на место? Что хотел ему показать?