Обман (СИ) - Субботина Айя

Как будто меня тут и нет.

— Бель, знакомься, это — вера, моя невеста. У нас свадьба через пару недель.

Марик берет меня за руку, а я, как бы невзначай, выкладываю наши руки так, чтобы Артистка погорелого театра во сей красе рассмотрела мое кольцо. Чем раньше она поймет, что тут ей ловить нечего по крайней мере в ближайшее время), тем лучше для всех нас. Потому что, хоть у нас с Червинским все странно и непонятно, по крайней мере сейчас он со мной и я не собираюсь уступать его какой-то Кукушке.

— Изабель, — представляется она, мазнув по мне все тем же непонимающим взглядом.

Видимо в ее картине мире, все должно быть по правилам и законам природы: красавчики влюбляются только в красавиц. А я, хоть и не комплексую по поводу своей внешности, все же не дотягиваю до личика «ангела Виктории-сикрет». — Елизавета у тебя? Ты ведь не отдал ее… никуда?

Марик открывает рот, но я успеваю лягнуть его под столом и заглушаю недовольный вздох громким встречным вопросом:

— Изабель, а с чего ты взяла, что твоя дочь — у Марика?

— Наша дочь, — поправляет она.

— Это еще доказать нужно, — не тушуюсь я. Ох уж эти мне мамаши-потеряшки: только что рыдала по ребенку, а теперь готова глотку порвать, доказывая, что он — из с Червинским плод любви. Причем грубо и топорно. И это тоже странно, потому что если история с похищенным подкидышем — ее рук дело, то все это можно было сделать куда изящнее. А не вот так — почти сразу выдавать свои очень недвусмысленные планы.

— Марик, что она говорит? — снова заводит старую пластинку итальянка, но Червинский играет в моей команде и просит ответить на вопрос, потому что его он тоже очень интересует. Кукушка берет салфетку и начинает энергично вытирать нижние веки, хоть слез там нет и в помине. — Моя подруга, Наташа, сделала это.

— Вот что за время, — «возмущаюсь» я. — В мою молодость подруги просили блеск для губ.

— Молька, — наклоняется к моему уху Марик, — если ты будешь так очаровательно иронизировать в ответ на каждую ее фразу, то я точно утащу тебя в туалет и совсем не для того, чтобы поговорить по душам.

Все-таки он засранец, потому что от этого хриплого баритона у меня в голове становится странно облако от разноцветного тумана, а выводок личных чертей требует продолжить нарываться, чтобы получить обещанный «душевный не_душевный разговор».

Но надо разобраться с итальянкой, пока она не переусердствовала и не поверила сама себе.

Глава тридцать первая: Вера

— Когда я узнала, что беременна, мы уже давно были не вместе и я хотела тревожить тебя, — начинает свою историю Кукушка.

Если она и дальше будет говорить таким же полуживым голосом, я просплю кульминацию и развязку, так что на всякий случай усаживаюсь в максимально неудобную позу и делаю большой глоток кофе.

— Но я хотела ребенка, — всхлипывает Изабель. — Марик, ты знаешь, что семья всегда очень много для меня значила. — Судя по выражению лица Червинского, тут Кукушка ничего не приукрасила. — Но мой отец — ревностный католик: как только узнал о том, что у меня будет ребенок без законного мужа — лишил меня денег и поддержки, и потребовал, чтобы я сделала аборт. Я отказалась, потому что любила малыша с тех пор, как узнала, что во мне поселилась новая жизнь!

Я правда очень стараюсь не зевать, но уже сейчас эта история от идо нашпигована банальностями и шаблонами. Словно однажды это чудо природы село читать тупой дамский романчик, а потом вдруг подумала: а почему бы и мне так не сделать?

— Так я осталась совсем одна: в пустой стране, без возможности оплачивать учебу и без денег, чтобы снять жилье. Я пыталась найти работу, но без образования меня взяли только на кухню, мойщицей. С трудом сводила концы и концы.

— Концы с концами, — поправляю я, и на этот раз уже Марик топчется по моей ноге.

Чтобы я не слишком терзала бедное небесное создание.

— Так я познакомилась с Наташей. — Изабель, не обращая внимания не мои слова, продолжает развес лапши. — Она работала на выдаче и искала соседку по комнате. Мы стали жить вместе. Я рассказала о том, кто отец ребенка и что я не хочу привлекать его к воспитанию, потому что гордая и не хочу обременять мужчину нежеланным ребенком.

— И великодушная Наташа просто не могла пройти мио такой несправедливости, поэтому решила стать вестником правосудия.

— Вера, я же серьезно говорил насчет «уединения», — еще более низким голосом напоминает Червинский, и на этот раз у меня приятно теплеет в области затылка. — Еще пара словечек — и, обещаю, завтра ты просто не сможешь сидеть.

Надо бы напомнить ему об этом обещании в более подходящей остановке.

А пока подпираю щеку кулаком и снова пытаюсь делать вид, что хотя бы что-то в этой сказке похоже на реальную историю.

— Она говорила, что я должна найти тебя и обязательно рассказать о ребенке, что ты обеспеченный мужчина и можешь позаботиться о нас с Елизаветой, но я отказалась и просила ее не вмешиваться в твою жизнь. А когда неделю назад меня уволили из кафе, и я оказалась без денег с малышкой на руках, Наташа сказала, что либо я сама найду тебя, либо это сделает она.

Кукушка снова вытирает несуществующие слезы, а потом выразительно втягивает капучино через трубочку, как будто это самое вкусное, что она ела за последние дни.

Правда, если уж на то пошло, одета итальянка в самом деле скудно: это даже не сток, а что-то мешковатое, что явно не по размеру и уже кем-то ношеное, причем лет сто назад.

Но я лучше откушу язык, чем озвучу выводы вслух, чтобы эта аферистка думала, будто кто-то здесь может повестись на ее маскарад. В наше время «секонд-хендов» на каждом углу, одеться бомжом — дело пяти минут и тысячи рублей.

— Пару дней назад я очень сильно отравилась, у меня держалась высокая температура, и я попросила Наташу присмотреть за Елизаветой. Крепко уснула, а когда проснулась, то моей дочери… уже не было!

Снова град слез и удачная попытка схватить Марика за руки. Если она и дальше будет так же лихо подсекать, то у меня уведут жениха прямо из-под носа.

К счастью, Марик сам освобождает руки, и нарочно придвигается плотнее к моему бедру.

— Так это Наташа сказала тебе, куда и кому отнесла Лизу? — уточняет Марик.

— Нет, Наташа куда-то пропала! — энергично мотает головой итальянка. — Ее вещей нет, и она не отвечает на звонки. Но когда я поняла, что Елизаветы нет, то у меня словно… сделалось темно в голове!

— Разум помутился, — снова исправляю я.

— Я написала заявление в полицию, а потом подумала, что Наташа могла просто отнести ребенка тебе. — Темные и влажные, как у лани глаза, смотрят на Червинского с благоговением, словно от него зависит — жить ей или умереть. — Поэтому позвонила. Я просто хочу вернуть свою дочь, мне ничего не нужно! Я хорошая мать!

— Без работы и без денег, — обозначаю самое малое, что уже развенчивает ее образ.

— Она у тебя?! — вдруг начинает голосить Кукушка, пытаясь то ли перетянуть на себя Марика, то ли вскарабкаться на стол. — Я хочу видеть дочь! Где она?! Я умираю без нее!

Мое сердце болит!

Я качаю головой, прикладываю ладонь ко лбу, изображая тех чуваков с демотиваторов «фейспалма» и замогильным голосом говорю:

— Проверь чек, Червинский: сто процентов тебе всучили бесплатных клоунов к десерту.

Одно я вынуждена признать со всей ответственностью: девушка явно хорошо подготовилась. Не будь у Червинского тяжелой артиллерии в моем лице, она бы давно развела его этими трагическими слезами и большими печальными глазами. Не зря же она даже сейчас, пытаясь повиснуть на локте Марика, нет-нет — да и посмотрит в мою сторону. Как одна актриса всегда оценивает игру другой, мы хорошо понимаем друг друга.

На самом деле, у моего поведения есть цель, хоть высмеивать этот цирк мне искренне понравилось. Когда-то вычитала уже и не вспомню где, что лучший способ вывести человека на его истинные эмоции — выгнать его из зоны комфорта. Аферисты, которые разводят несчастных пенсионеров, разыгрывая перед ними заранее спланированный сценарий, явно забудут реплики по списку, если после милой бабульки на порог выйдет зловредный дедок с охотничьим ружьем. С итальянкой все то же самое: она видит, что ее спектакль на грани краха, начинает нервничать, пытаться что-то исправить и, в итоге, совершает ошибки. Вот, например, одна из самых главных — она уже нее смогла скрыть, что оценивает мою реакцию. Какая мать, потерявшая ребенка, будто заморачиваться такой чушью, как мнение совершенно незнакомой ей тетки? Я бы точно всех слала лесом и перегрызла глотку любому, кто хоть на минуту задержит меня вдали от малыша.