Жизнь после Жары (СИ) - Стилл Оливия

Придя домой, Олива приняла ванну и молча заперлась на кухне. Не хотелось ничего.  

Никки, проводив Кузьку, тоже была не в настроении. Во время прогулки Кузька рассказал ей про Мими, в которую он был безответно влюблён, и по ходу дела не забыл её до сих пор. Никки не могла понять, какую же она сама играет роль в жизни Кузьки. «Если он хочет быть со мной только для того, чтобы забыть Мими, как Даниил, когда перебежал ко мне, чтобы забыть Оливу, — размышляла она, сидя в своей комнате, — То он явно обратился не по адресу…»  

В колонках играл Бумбокс — Та, что. Никки гоняла эту песню до одури, слушала и депрессовала. Ей вспомнился Даниил. И с ним была любовь, а теперь и Даниила нет в её жизни. Кузя, конечно, хороший парень, с ним тепло, но он — не Даниил. А она — не Олива.  

«Всё-таки, никого никем нельзя заменить, — думала Никки, — Даже одного парня другим…»  

То же самое, сидя на кухне с журналом Cosmopolitan, думала и Олива. Из комнаты ей была слышна песня, и песня эта как ничто другое подходило сейчас к её настроению.  

— …В гости к тебе идти  

По парапету,  

И не верить бреду, что тебя нету…  

Депрессовое настроение чувствовалось даже в воздухе самой квартиры, и Хром с Флудманом благоразумно решили уйти. Ярпен, уставший в походе, лёг спать в большой комнате, а Даниил, чувствуя себя как никто другой лишним в этом доме, всё же не уходил. Он стукнулся в спальню Никки — та лежала ничком на постели. Даниил прилёг рядом с ней.  

— Иди, — сказала Никки, — Оля там, на кухне.  

— Я там не нужен, — сказал он, — Там сейчас Салтыков.  

— Поэтому ты пришёл ко мне?  

— Нет…  

— А почему?  

— Потому что тебе плохо…  

— Да, мне плохо. Но я не нуждаюсь в твоей помощи.  

— Жаль, — горестно произнёс Даниил, — Я-то думал, что я тебе ещё нужен…  

— Ты мне не нужен.  

— Я никому не нужен, — печально заключил он, — Даже самому себе…  

Даниил встал и вышел в коридор, прикрыв за собой дверь спальни. Он снял с крючка свою джинсовую куртку, и хотел было уйти, но полоска света из кухни остановила его. Даниил немного подумал и направился к кухне, где сидела за столом Олива, листая журнал.  

— Пожарь мне пельмени. Пожалуйста, — сказал Даниил, заходя на кухню.  

— Пожарить пельмени? — удивлённо переспросила Олива, — Вообще-то я всю жизнь имела дело только с варёными пельменями, а не с жареными.  

— Ну свари. Пожалуйста.  

Олива хмыкнула, однако поставила кастрюлю на плиту и снова села читать свой журнал. Даниил потоптался немного в кухне и, видя, что Олива не замечает его, пошёл в комнату Ярпена.  

— Что это ты так рано улёгся? — заметил он, присаживаясь к Ярпену на кровать.  

— Я устал с похода, — сказал Ярпен, открывая глаза, — Девчонки наши сегодня что-то не в духе…  

— Видимо, пмс у обеих, — усмехнулся Даниил, — Ты ноги, что ли, натёр? — спросил он, кивнув головой на истёртую в мясо ступню Ярпена, высунувшуюся из-под одеяла.  

— Ага…  

— А я послезавтра на новую работу заступаю, — Даниил тяжело вздохнул.  

— Кем устроился-то?  

— Охранником, кем же ещё…  

— Пельмени готовы, — сквозь зубы бросила Олива, заглянув в комнату.  

Даниил оставил Ярпена и пошёл на кухню. Олива молча наложила ему пельменей в тарелку и так же молча достала вилку и положила перед ним.  

— А сметана?  

— Сметаны нет. Майонез в холодильнике, — сухо сказала она.  

Даниил молча съел пельмени и положил голову Оливе на колени. Она не шелохнулась и молча продолжала сидеть, не сгоняя его со своих колен, но и не трогая руками его волосы, как любила делать это когда-то, будучи ещё влюблённою в него.  

— Ты всё ещё в обиде на меня? — спросил её Даниил.  

— Нет, — помолчав, сказала Олива, — Дело давнее... К тому же, ведь это ты спас меня тогда; правда, не знаю, зачем...

— Я спас тебя, а ты меня спасла сегодня на Медозере, — ответил он, — Так что мы квиты.

Несколько секунд прошло молча.  

— О чём ты думаешь? — нарушил молчание Даниил.  

— Сам знаешь...  

— Так ты скажи.  

— Я думала о нём, почему он поступил так со мною...

Свет был выключен. В кухне Никки сидела Олива, на коленях у неё лежала голова Даниила. И Олива изливала ему душу, она говорила о Салтыкове ему, тому, кого любила когда-то больше жизни и которого потом так же горячо ненавидела.  

— Знаешь, может, он был послан мне, ведь я многое поняла на самом деле... И я уже давно не держу на тебя зла... То зло, которое причинил мне он, не сравнится ни с чем...

— А может, он и не виноват, — сказал Даниил.  

— Как же не виноват...  

— Может, он хотел сам себя убедить в том, что он способен любить по-настоящему. Но не смог...  

— Может, и так... 

А за окном безмолвно стояла белая ночь. 

Глава 48

Белая ночь безмолвно стояла за окном. В квартире было тихо. Стрелки на часах, слабо чернеющиеся в отблеске светлых сумерек, показывали четверть второго.  

— Век бы так пролежал у тебя на коленях, — сказал Даниил, — Но надо бы спать уже. Пойду, душ приму…  

— Иди.  

Он нехотя встал и отправился в ванную. Олива подумала и, вспомнив, что Ярпен сегодня вечером так и не поужинал, пошла к нему в спальню.  

Ярпен лежал у себя в кровати, но не спал. Облокотившись на подушку, он писал что-то ручкой в своём блокноте и задумчиво смотрел перед собой, шевеля губами.  

— Струна гитары лопнула натужно…  

Сердясь, отброшу инструмент, такой ненужный…  

И в сердце зазвучит по-новому струна…  

Тебя я вижу... Выходи, моя весна…  

— Не спишь? — спросила Олива, садясь к нему на постель, — Вирши сочиняешь?  

— Пытаюсь, — застенчиво улыбнулся Ярпен.  

— Покажи, — попросила она, заглядывая к нему в блокнот.  

— Нравится? — осторожно спросил он.  

— Очень…  

— Тогда возьми их себе… на память…  

— Ты даришь мне эти стихи? — Олива была растрогана.  

— Если они тебе нравятся… — Ярпен опустил глаза.  

— Спасибо, — она вырвала листок из блокнота и спрятала его за ворот ночнушки, — Пойдём на кухню, я тебе пельменей наложу. Чаю попьём…  

Ярпен встал с постели и попытался пройти, как почувствовал, что у него адски болят мозоли на ногах.

— Ты чего хромаешь? Ноги натёр? — спросила Олива.  

— Да…  

— Погоди, я лейкопластырь поищу.  

Олива порылась у себя в сумке и, вытащив оттуда несколько пластырей, протянула Ярпену.  

— Спасибо, — поблагодарил он, — Ты очень хорошая…  

— Да ладно тебе, — отшутилась она, ставя перед ним тарелку с пельменями, — Ешь быстрее, а то они и так уже почти остыли.  

Ярпен положил на стол вилку и, не отрываясь, смотрел на Оливу.  

— У тебя потрясающие волосы, — тихо произнёс он, — Ты как львица…  

Почувствовав, что разговор пошёл не в том направлении, Олива сухо спросила Ярпена, почему он расстался с Региной.  

— Видишь ли, — вздохнув, ответил он, — Я думал, что я в неё влюблён. Вернее, сам себе пытался это внушить. Но не смог…  

— А зачем же надо было себе это внушать? — строго спросила Олива.  

— С Региной мы познакомились на форуме, — сказал он, — У неё был очень тяжёлый период в жизни, умерли родители. Она несколько раз вскрывала себе вены. И я подумал, что смогу чем-то помочь ей. Так мы начали с ней встречаться…  

— Но полюбить по-настоящему ты её не смог, — сказала Олива, — Выходит, ты был с ней только из жалости…  

— Выходит, что так, — ответил Ярпен, — Но я пытался полюбить её. Не знаю, что это, может быть, леность души, но не было у меня этого чувства… Регина не виновата, она прекрасный человек, виноват только я один, что не смог полюбить её по-настоящему, и у меня не хватило мужества вовремя признать это.  

— Значит, выходит, что ты ей оказал медвежью услугу, — сделала вывод Олива, — Встречаться с человеком из жалости, не из любви, но из желания только помочь — всё равно, что нищему подавать. Жалость унижает — я тебе это говорю, потому что знаю на собственном примере. Думаешь, человек тебе за это будет благодарен?