Пластырь для души (СИ) - Сегида Валентина

– Я думала, что я тут одна.

– Да ладно, ты тут всех на уши подняла этой своей внезапной болезнью. Как тебя можно одну оставлять?

– Не оставляй меня одну, – говорю я, – я по тебе скучала.

– Когда успела?

Со смехом я сажусь обратно на ступеньку. Это какая-то новая для меня реальность.

– Расскажи, что произошло. Я плохо помню последние дни, – говорю я и кладу голову на его мокрое плечо. Мне приятно касаться его своей горячей щекой. Мы сидим рядом на ступеньках крыльца. Я вспоминаю подвал в сарае, и память последних дней кусками начинает возвращаться ко мне.

– Да что рассказывать. Я получил от тебя сообщение, что нужен тебе срочно. Сначала разозлился, потом понял, что ты не такая. Когда второй раз не смог тебе дозвониться, решил вернуться раньше. Приехал ночью. Ты в бреду и с высоченной температурой. Я вызвал знакомого врача. Ты не помнишь?

– Нет, а должна?

– Да. Он тебя разбудил, осмотрел и что-то вколол. А еще оставил какие-то таблетки, которые стоит пропить. После этого бред прекратился, а температура снизилась, и ты спала еще почти сутки. Как ты себя сейчас чувствуешь?

– Выспавшейся, – отвечаю я, – а еще чертовски голодной. Мне кажется, я сейчас могу съесть слона.

– Сейчас все будет, – говорит Валера и идет в дом. А я иду за ним следом. – Я знал, что ты захочешь есть, и захватил еды из дома, она в твоем импровизированном холодильнике.

Еда. Волшебная Зоина еда очень быстро появляется на столе, а потом исчезает у меня в желудке. Я не жую еду, я ее заглатываю. И вместе с тем пытаюсь рассказать Валере о своем открытии.

– Я видел коричневую тетрадь около твоей кровати. И даже прочитал. И сразу понял, что ты уже придумала себе детективную историю.

– А ты нет?

– Я нет. Это старый послевоенный дневник какой-то женщины, найденный… Кстати, где ты его нашла?

– Это неважно, я тебе позже покажу. А сейчас расскажи мне все, что знаешь про хозяйку дома. Я не могу понять, это дневник Бабани? Ты хорошо знал хозяйку этого дома? Расскажи мне про нее, что знаешь.

– Моя покойная теща с ней дружила много лет. Они были соседками. В те времена этот поселок был небольшим и все друг друга знали. Дружили. Я здесь бывал не часто, много работал. Когда купил первый участок, ее муж уже умер. Я хорошо помню ее дочь. Она же продавала мне участок с домом. В документах о купле-продаже можно посмотреть фамилию Бабани, дочка по доверенности мне этот дом продавала. Саму Бабаню я помню плохо, ну не до того мне в те времена было. А пять лет назад, когда я последний раз подходил к ней с предложением купить ее дом, она сказала, что умрет здесь и чтоб я больше к ней не подходил. Через три года позвонила ее дочь и сказала, что у мамы инсульт и они готовы продать дом. Я купил. Знаю, что ее тут все любили и уважали. Она была детским врачом, и к ней ходили люди со своими болячками.

– А она похожа на женщину с фотографии?

– Оль, ты что, смеешься надо мной? Я саму ее помню с трудом, а еще и сравнить со старой черно-белой фотографией столетней давности?

– Понимаешь, я не хочу показаться сумасшедшей, но я с первой минуты почувствовала связь с этим домом. Я нашла этот тайник. А потом я прочитала дневник, и мне приснился ее сын. Я понимаю, как безумно это звучит, но я уверена, что он жив. Но я не понимаю, как этот дом связан с дневником. Но очень хочу узнать.

– Оль, ты сама себя слышишь? Зачем тебе все это?

– Я не знаю. Я чувствую, что должна что-то сделать. Ты же тоже не смог снести этот дом. И любишь это место. У тебя же есть связи и возможности? Давай разберемся в этой истории.

– Как? Одного дневника недостаточно, чтоб найти ее владелицу.

– А еще я хочу познакомиться с Бабаней, – не слушая Валеру, продолжаю я гнуть свою линию. – Ты можешь сказать телефон ее дочери? Он мог у тебя сохраниться?

– Ты сумасшедшая, но если хочешь, то я тебе его дам, – говорит Валера, а я слышу столько скепсиса в его голосе. Он меня не понимает.

Я живу в этой истории уже несколько дней. Я прониклась ей, пропиталась чувствами к женщине с фотографии. Я чувствую себя причастной к этой истории. А Валера нет. Стоп, он же еще не все видел.

– Пошли я кое-что тебе покажу. Ты же не был в сарае? – говорю я и выбегаю из дома.

– Нет, мне не пришло в голову туда идти. Я подумал, ты нашла дневник где-то в доме.

Мы вышли на улицу. Все та же тишина, но не так темно. Рассвет. Я пытаюсь вспомнить, где мой фонарь. В сарае полный кавардак. Доски, банки, лопаты с граблями и еще какой-то хлам вперемешку валяется на полу. Как после урагана. Я поднимаю с пола фонарь и надеваю себе на голову. Включаю его и спускаюсь в яму.

– Ничего себе ты тут поработала, – говорит Валера, едва переступив порог сарая. – Как тебе вообще в голову пришло взять топор и рубить дно?

– Тогда мне это показалось хорошей идеей. Других вариантов у меня не было, а я точно знала, что там что-то есть. Я чувствовала. Меня не отпускает эта история. Я верю, что она еще не закончилась. И мне судьбой в этой истории отведена какая-то роль. Я просто пока еще не поняла, какая именно.

– Ты странная.

– Не спорю, вполне может быть, но посмотри, – отвечаю я Валере и протягиваю ему винтовку. Так, чтобы он увидел гравировку на стволе.

– Снайперу Е. И. Щегловой, уничтожившей 175 фашистских захватчиков, от Военного Совета Ленинградского фронта, – читает он вслух. – Ничего себе. Я и представить не мог, что у дневника такие аргументы.

– Я хочу узнать ее историю. Смотри, тут еще ее ордена и медали, – говорю я решительным голосом и протягиваю Валере увесистый мешочек. – Есть имя и медали, ты сможешь узнать, кому они принадлежали и что с ней стало? Мы должны узнать все и очистить ее имя, если потребуется. Наша страна должна знать каждого своего героя. Это важно для следующих поколений.

Валера берет холщовый мешок и разворачивает его. Потом какое-то время рассматривает содержимое и совершенно другим голосом говорит:

– Ничего себе! Да эта винтовка и медали стоят целое состояние на черном рынке. Кто-то их хранил и не продавал. В одном ты права – такую память нужно передавать своим детям и внукам. А они должны жить и знать, что их бабка Герой Советского Союза. Что бы тогда ни произошло, это было давно. В то время попасть в лагерь было проще простого. Но потом, в середине пятидесятых, многих реабилитировали. Сейчас архивы все оцифрованы, там точно есть списки всех награжденных снайперов. А еще по орденам и медалям можно поискать. Если у нее остались родственники, им следует передать эти вещи. Не уверен, что можно найти ее сына, но попробовать стоит обязательно. Я найду телефон дочки Бабани, вдруг Бабаня жива и прольет свет на эту историю?

Мы еще какое-то время стоим в сарае, а потом забираем реликвии и идем в дом.

– Я завтра позвоню одному человеку, и он найдет все, что есть про Щеглову Е. И. Точнее, уже сегодня. Уже пять утра, – говорит Валера, когда мы возвращаемся домой. – Мне скоро на работу. Пошли спать.

Как только моя голова коснулась подушки, я заснула мгновенно. И в первый раз за последние три дня без снов, бреда и кошмаров.

А проснулась я от настойчивого жужжания телефона где-то на полу. К тому моменту как я его нашла, он уже перестал звонить. Это была Машка. А еще пропущенные звонки от мамы и Олега. Я написала всем звонившим, что со мной все хорошо и я скоро буду на работе. Девять утра показывали часы на телефоне. Я чувствовала себя полной сил и пошла умываться. Пора возвращаться к нормальной жизни и идти работать. Как там мой сад?

ГЛАВА 10

Дни, наполненные томительным ожиданием, потянулись один за другим. После моей находки Валера дал мне телефон. «Светлана Павловна» было написано на клочке бумаги – так звали дочку Бабани. Я позвонила ей, но никто не взял трубку. А потом пришла смс: «Я в Анапе. Вернусь в начале августа». Это стало полной неожиданностью для меня. Сейчас только начало июля. Тысяча вопросов крутились в моей голове, но они точно не для переписки по смс. Оставалось только ждать.