Немного о потерянном времени (СИ) - Шабанн Дора

Кормят нас зачетно, но как будто мы сами безрукие. У меня вон бро начал лепить пельмени и готовить морепродукты. Мы теперь мать можем пастой с креветками встречать. Так сказать, наш ответ ее болоньезе.

За отца переживаем, причем вместе. И это приятно.

— Думаешь, долго еще, — за ужином тянет Никитос.

— Смотря что. Если про возвращение родителей, то, наверно, пару-тройку недель, и они будут здесь. А если про батину реабилитацию, то мать его полгода точно будет по врачам таскать.

Вздыхаем хором, потому что понятно: просто не будет. Папа Влад так легко не сдастся и лечиться добром не пойдет.

Значит, будем уговаривать.

Мира и покоя у нас в ближайшем будущем не предвидится.

— Ты когда по врачам сам?

— Как вызовут. Жду. Не бо и сь, я к тебе Гаухар вызову с Марком или к тете Лей в Центр отвезу. Не брошу.

Треплю Ника по вихрастой макушке. Он уже не шугается. Прогресс, ёпта.

Смотрит только с надеждой и предлагает:

— Давай я дома, а?

— Ну, давай, — киваю согласно.

Так даже лучше.

Дома нам всем лучше.

Всегда.

Глава 38

Влад

Лежу. Третью неделю.

Вся эта муть с давлением, конечно, говно, но есть и хорошие новости.

Изрядно простимулированные обоими министерствами, местные стражи порядка нашли-таки доказательства, что клофелина мне жахнули Анна и Дина. Заходил ко мне на днях следак с фотографиями с их паспортов. Просил опознать, снял показания и весьма обнадёжил. То есть картина складывается чуть лучше, чем безрадостная.

Домой, естественно, хочется жутко, но Рус рапортует, что с Ником они справляются, поэтому можно немножечко полежать.

Любимая купила мне новый телефон, я восстановил контакты, как смог, но в целом — хреново. Но мой аппарат — вещ.док и мне его не видать пока вся эта тягомуть не закончится.

Гад-наш-проректор быстренько оформил Марго командировку и организовал несколько семинаров с круглыми столами, которые она проводит в здешнем гостеприимном чересчур университете.

Душа моя, вообще-то, занята каждый день, но это не мешает ей быть целиком и полностью в курсе моего лечения и перспектив реабилитации. И, конечно же, сценариев нашего возвращения домой.

Все мы здесь слегка задолбались. Можно и подремать, наверное.

А когда я просыпаюсь после очередной капельницы, понимаю, что сегодня настоящий день подарков и приятных сюрпризов, похоже.

Супруга моя несравненная вернулась уже, находится в благодушном настроении, и вот, вдруг берет телефонную трубку.

А оттуда просто ангелы Господни поют голосом Марковой матушки:

— Риточка, ты бы там присела, может? Боюсь спугнуть, но ты не представляешь, что у нас тут творится. Такое дело, что даже напиться не грех. Пляши, на нашей улице наконец-то перевернулась фура с валидолом!

Марго недоумевает, очень заметно так:

— Лен, а что случилось-то, откуда столько радости?

Веселое хихиканье женщины, что дружит с моей женой без малого десяток лет, удивляет меня изрядно.

— А случилось дивное. Мы с мужем решили тут случайно раньше запланированного вернуться с дачи, а дома у нас сюрприз.

— Боюсь представить. Рус с Ником там тусят, что ли? Прощения просим тогда у вас с Костей, — милая очень хорошо знает старшего сына с его лучшим другом, ну и действия мелкого уже может изредка предсказать.

Хохот из трубки удивляет нас обоих.

— Представляешь, только мы в дверь, а нам на встречу из коридора прекраснейший Бриллиантик выплывает. А следом сыночка наш несётся с воплями: «Да люблю я тебя!» На что волшебная восточная красавица заявляет: «Кого ты там на самом деле любишь, я за десять лет уяснила. Хотел? Тогда малюй себе на борт ещё одну звёздочку, да я пойду!» И ушла, ты не поверишь! Марк носится, злится, рычит. Разговаривать с нами не желает.

— Цирк, — заключает Марго, но судя по робкой радостной улыбке, ей все нравится.

Потом уже, попрощавшись и положив трубку, жена повернется и тревожно заметит:

— Беспокоюсь.

— Ты слишком о нем беспокоишься, милая, на мой взгляд, — цежу сквозь зубы.

— О Гохе беспокоюсь, — вздыхает любимая. — Она девочка сложная, жизнь у нее не дай Пресвятые Просветители никому. А тут этот кадр. Ох, намается она с ним.

— Пусть их. Вам же, девочкам, надо вечное преодоление, выживание, метание и фейерверк чувств, да? Марк ей это обеспечит.

— Нам нужна любовь, безопасность и комфорт, — перебивает меня дражайшая половина и смотрит при этом очень неодобрительно.

А меня как-то опять накрыло. Все же годы рядом с потомком римских императоров меня задолбали сильнее, чем казалось.

— Не-не, я же вижу. Вот сейчас ты вся в заботах: лекарства, схемы капельниц, мониторинг, массажи прочая укрепляющая лабудень… ты занята этой хренью все время, которое не работаешь. Я от тебя столько внимания не получал уже лет пять, наверное.

То, что я охренел, стало ясно лишь только Марго, прищурившись, уставилась на меня не моргая:

— Погоди-погоди, я что-то не поняла. Давай уточним: то есть ты сейчас сердишься на меня за то, что твоя сестра накачала тебя неведомой химозой, ты чуть не умер, я тебе не дала сыграть в ящик и пытаюсь по мере сил помочь с восстановлением? Я еще и виновата?

— Нет, просто ты относишься ко мне, как инвалиду.

— Неправда, но ты вполне можешь им стать, если продолжишь вести себя так, как сейчас. Тебе нужно восстановиться, пройти курс поддерживающей терапии и спокойно жить дальше ещё пару десятков лет, естественно, относясь к себе бережно.

— То есть завернуться в саван и ползти на кладбище, — почему меня так несет, я не понял, но мысли притормозить или сменить тональность не приходит.

Жена, продолжая всем видом выражать неодобрение направлению, которое приняла беседа, сухо отрезает:

— Про кладбище сразу мимо. И тебе рано, и денег лишних нет. У нас, мало того, что два сына растут, так, глядишь, скоро ещё и внучка нарисуется. А ты на кладбище собрался? Хочешь оставить меня с этим шапито одну?

— Не совсем въехал про внучку, ну да ладно. Почему ты считаешь меня беспомощным⁈

— Я просто хочу позаботиться о тебе. И о себе.

— А о тебе-то каким боком?

— Мне, знаешь ли, не понравилось провожать на тот свет мужей. Хотелось бы ограничиться уже развеянным.

С этими словами моя снежная девочка, моя фурия, моя Королева вылетает из палаты, чуть не вынеся дверь.

Что вновь подтверждает истину — я дебил.

Когда позже, вероятно, проветрившись и переговорив с врачом, Марго являет себя пред мои, почти закрывшиеся от препаратов, очи, я понимаю, что с ней сейчас молчать нельзя:

— Извини, я растерян. Наши отношения с родителями простыми не назовешь, ведь я всю жизнь доказывал им, как они были не правы. Хотел, чтобы они сожалели, жаждал признания, мечтал быть для них важным.

— Ну, сейчас ты очень для них важен, они нуждаются в тебе, — спокойно глядя на меня заявляет мое сокровище.

Это больно. Я понимаю, что заслужил, но оказалось тяжело.

Выдыхаю. Вдыхаю.

Не даю сбить себя с мысли, на те рельсы, где она меня уделает, не напрягаясь:

— Важен, конечно, для статуса и кошелька. Вон, они даже придумали, в какие хорошие руки меня пристроить.

— Что в этом плохого? Будете юной гармоничной парой, — отточенный преподаванием и общением с коллегами сарказм капает с клычков. Моя маргаритка хочет быть грозной гадючкой. Забавно. Такая милая.

Это я некстати улыбнулся, походу. Да.

Надо срочно реабилитироваться и конкретно:

— Нахрен эту дуру и идеи моей био-семейки! У меня есть любимая жена, дети и больше мне ничего ни от кого не нужно. Да, и по-хорошему детям нашим такие бабка с дедом не упали вообще ниоткуда и никуда. И низачем.

— Влад, отвлекись на секундочку от своей главной жизненной цели — добиться признания родителей. Пойми, если ты сейчас не восстановишь здоровье, то ты этой цели достичь просто не успеешь.