Мой муж — зомби (СИ) - Траум Катерина

Ну уж нет. Подтянувшись к его руке, я принялась наматывать на рану бинт, моментально пропитавшийся алым. Это точно было не в порядке нормы — казалось, что порезана как минимум вена, чего не могло и быть. Затянув потуже повязку, я обхватила пугающе холодное лицо Матвея в ладони, пытаясь привести в чувство.

— Ну же, очнись…

Его веки слабо затрепетали, но открыться не спешили.Чертыхнувшись, я попробовала легонько похлопать его по щеке, и тут до меня донеслось лёгкое сопение.

Так он что, уснул?!

Приложив ухо к его груди, убедилась в чётком, ровном биении пульса. Умирать никто точно не собирался, но силы зомби он отдал до дна. К слову, тот как будто даже с любопытством сел на полу и наблюдал за мной, так что пришлось резко осадить перепачканного до самой макушки муженька:

— Вадим, иди в душ. Прямо, где вода, где мы с тобой мылись. Сейчас уложу этого Гарри Шпроттера и займусь тобой. Ясно?

Не знаю, как много он понял, но всё же неуклюже поднялся и потопал, куда было велено. За ним на кафеле оставались красные следы ступней.

Матвей не просыпался, но когда я осторожно развязала жгут, больше крови на бинте не было. Добавив еще пару слоёв в повязку для верности, закинула левую руку горе-колдуна себе на плечо и медленно подняла его с пола. К моему удивлению, весил он куда больше, чем казалось на вид.

Проглотив возмущения, я полностью приняла его вес на себя и как могла потащила из ванной. Если он и спал, то точно не обычным сном. Отдал все силы и не мог теперь даже глаз открыть — похоже, знал, что так и будет. Что цена исправления ошибок довольно высокая и неприятная. Я и сама устала до жути, и волочить его дальше собственной спальни точно не была способна: пусть поспит тут ночь. С трудом скинув с себя безвольное тело бокора на мягкий матрас своей постели, на мгновение замерла от ощущения странно-перевёрнутого дежавю.

Поменялись ролями за сутки. Супер. Вот только больше — никаких потаканий желаниям, если ещё собираюсь стать хозяйкой «Райстар». Матвей громко, расслабленно выдохнул, когда его голова коснулась подушки, и у меня пропали мысли, что о нём стоило волноваться.

Зато перехватило дыхание, когда взгляд зацепился за эти длинные ресницы. Умиротворённо расслабленное лицо бокора виделось ещё бледнее, чем обычно. Скулы острее, а сам он — беззащитнее. Во рту пересохло. Нельзя быть таким… притягательным, когда пару минут назад проводил ритуалы над трупом. Это не стыковалось, как летающие в потоке смертельного урагана плюшевые мишки.

Пульс снова застучал быстрее. Глупая, глупая Юля со своими глупыми желаниями: откинуть с его лба чёлку, накрыть одеялом, выключить в комнате свет. Зачем мне заботиться о его удобстве?

И всё же спустя короткий миг колебаний я это сделала — прикрыла Матвея пледом, щёлкнула выключателем и вышла на балкон. Вдохнуть глоток кислорода после всех кровавых паров и аромата прелых цветов, которыми теперь будет пахнуть моя кровать.

Завтра же поменяю постельное бельё.

Голова гудела. Дурацкое ощущение, что я отделилась от своего тела, от собственного «я»: Юля Валицкая не перевязывала ничьи раны, не знала ни вины, ни стыда, и уж точно не жалела о браке, который сулил разрешение всех финансовых проблем. А той Юле, что сейчас стояла на озарённом уличным фонарём холодном балконе, было так тошно от себя самой, что хотелось взвыть на всю чёртову «Маленькую Италию».

Раздвинув створки окна, я обратила внимание на так и оставшуюся рядом стойку для презентаций, которую Матвей использовал как мольберт. Нарушать обещание не подглядывать — нехорошо, но сейчас мне до дрожи было нужно хоть что-то приятное. Он меня рисовал. Неспроста же, правда?

Скользнув к стойке, я взялась за край ткани и приподняла её. И застыла в изумлении. Ожидала, что фонарь высветит набросок настоящей красоты, эскиза мастера, но вместо этого на ватмане была странная красно-коричневая мазня, лишь отдалённо напоминающая очертания женского лица. Отдалённо — потому что у него были пугающие чёрные провалы вместо глаз… Жуткий призрак. Отпечаток какого-то уродства без яркого цвета и формы.

— Любитель? Да уж прямо скажем — талантом тут не пахнет, — задумчиво протянула я, закрыв это чудище тряпкой.

И зачем вообще тратить время и краски на такую откровенную грязь? Между лопаток скатились ледяные мурашки: казалось, то тёмное месиво с бумаги отпечаталось в памяти так крепко, что будет преследовать во снах вместе с неприятным пониманием…

То, что делал Матвей с помощью моей крови, явно не имело никакого отношения к искусству.

Глава 14

— Ну что, «Ходячие мертвецы» или «Дневники вампира»? — между дел поинтересовалась я, одной рукой закидывая в рот попкорн, а другую по-хозяйски положив на плечо Вадима.

Он кивнул, чем меня безумно порадовал: тренировки последних трёх дней давали плоды. Я больше не пыталась спрятать зомби подальше, а после визита Вики дала Нине Аркадьевне неделю отпуска. И теперь Вадим сопровождал меня постоянно. Приходилось заставлять себя не морщиться и не дрожать, прикасаясь к нему, а заодно учить его командам, которые пригодятся на приёме в честь дня рождения Владимира Сергеевича.

Почему-то тот до сих пор не звонил, хотя всё, что получил от меня — переданную через его сиделку новость об ангине сына. Это молчание казалось бы странным, если бы не всё дикое дерьмо, которое окружало мою замужнюю жизнь.

Я довольно неплохо приловчилась командовать зомби без слов. Положить руку на плечо — «кивни», взять за запястье — «топай за мной», пригладить волосы — «покажи пальцем на горло». Не сразу, но до Вадима дошёл хотя бы этот набор команд, и теперь ожидание грядущей встречи с его отцом не несло прежнего страха.

Выкрутимся. Особенно если Женька сегодня не подведёт и поможет сыграть новое представление.

— Правильно, зомби нам и в реале хватает, давай уж лучше вампиров, — согласилась я с немым кивком своего дохлого муженька, взяв ещё попкорна из чашки на подлокотнике.

Со стороны посмотреть — прямо идеальная парочка перед телеком в гостиной. За три этих безумно гадких дня висящая в доме хандра вынудила меня начать разговаривать хотя бы с трупом, чтобы не сойти с ума от тишины. Никто в здравом уме не назвал бы меня хорошей девочкой, но я усвоила уроки и знала: чем дать Матвею снова резать себя, лучше сохранять дистанцию любой ценой. И у нас неплохо получалось избегать друг друга.

Утром мы вставали в разное время и в разное время завтракали. Я не заходила на второй этаж вообще, а он поднимался на третий только в полночь, когда я крепко закрывалась в спальне. Мы оба не хотели появления новых трупных пятен на нашем общем «малыше», и потому виделись лицом к лицу лишь раз в день, на сеансе рисования. Он молча приходил на балкон, молча подставлял палитру для сбора кровавой дани под мой уже незаживающий под пластырем палец и молча продолжал картину, на которую я больше не хотела смотреть.

А не смотреть на сосредоточенно хмурящегося художника с его падающей на лоб чёлкой — не могла. И вполне замечала, что с каждым таким сеансом Матвей казался всё более угрюмым, очевидно недовольным своей работой. Пару раз даже чертыхался и менял краски на палитре, словно внесение иных цветов спасло бы его адовую мазню.

Всё ещё чувствуя вину за порез на его ладони я все три дня оставляла на кухне для него заказанные в одном из Вадькиных азиатских ресторанов блюда, где соль заменялась ламинариями. А он для меня — свежесваренный кофе в турке по утрам. Мы не договаривались и не обсуждали это, ведь с той ночи, как Матвей спал на моей кровати, между нами звенела одна только напряжённая тишина, стоило оказаться наедине.

Поэтому я везде ходила с Вадькой. Чтобы не задохнуться в этом кипящем супе, который только нагревался сильнее каждую ночь через исходящий от моей подушки запах прелых цветов. Я сменила всё бельё кроме наволочки. Наверное, поэтому мне снилась всякая дичь, непременно с участием костлявых прохладных пальцев, которые оказались такими крепкими. Руки — надёжными. А чувство защищённости манило, как уютная норка манит дикого зверька.