Дочь моего друга (СИ) - Тоцка Тала

Но в сложившейся ситуации вряд ли кого-то она заинтересует. И к лучшему. Чем скорее об Арине Покровской забудут, тем безопаснее будет для нее.

Снова та же мысль царапает мозг. Чем скорее Арина перестанет быть Покровской, тем лучше.

Тем временем Арина складывает в чемодан вещи, косметику, ноутбук.

— Достаточно. Остальное привезут завтра, — закрываю чемодан, беру Арину за руку. — Пойдем.

Выходим в холл, она выдергивает руку, разворачивается. Оглядывается вокруг, во взгляде сквозит растерянность и безысходность.

— Я его любила, Демид. Этот дом...

Голос дрожит, глаза наливаются слезами. Рывком притягиваю к себе, прижимаюсь к виску губами.

— Не надо, малыш. Поехали, там поплачешь. И запомни, дом это не стены. Дом это люди.

Она всхлипывает мне в шею, цепляется за рубашку. Мы так и выходим из дома, и как только оказываемся за дверью, сразу становится легче дышать.

Не знаю, зачем, но ставлю дом под охрану, усаживаю Арину в ее «Порше», сам сажусь за руль.

— А машину разве я не должна оставить, Демид? — спрашивает она, вытирая ладонями щеки. И мне эта покорная беззащитность вскрывает сердце острым ножом.

Пусть подавятся и забирают все автомобили Глеба, но подарок отца на девятнадцатилетие у его дочери останется. Лично Маркелову завезу деньги за эту машину.

— Не должна, — цежу сквозь зубы, — это твой подарок на день рождения, Арина.

Всю дорогу молчим. На пороге дома Арина останавливается и разворачивается ко мне всем телом.

— Демид, выходит, я теперь нищая? — ее нижняя губа дрожит, хотя в целом девочка старается держаться. — Нищая и бездомная?

Притягиваю к себе, обнимаю, кладу подбородок на макушку.

— Нет, малыш. Ты не нищая и не бездомная. У тебя все есть, и дом, и деньги. И... — запинаюсь лишь на секунду, — и семья. Ты дома.

— У тебя?

— Нет. У себя. У нас.

Она отстраняется, уголок губ дергается в слабой попытке улыбнуться, но в улыбку так и не переходит.

Знаю, что это означает. Что это мой дом, а не ее. И она права, никаких «нас» нет. Зато я знаю, что должен сделать, чтобы она перестала так считать.

То, что я пообещал Глебу. Теперь можно сказать, я дал другу предсмертное обещание.

Арина Покровская исчезнет, а вместо нее появится Арина Ольшанская. Кстати, случайно можно заменить одну букву в имени. Так, незначительная ошибка при заполнении документа.

Была Арина, станет Ирина. Ирина Ольшанская.

И другого выхода у нас просто нет.

***

Арина

Уже который день мне кажется, что я живу в каком-то триллере. Прошла сквозь экран и оказалась совсем в другом мире — опасном, враждебном и незнакомом. Здесь со мной происходит всякий треш, который трудно объяснить, он не поддается никакой логике. Но так нужно, чтобы зрителям было интересно смотреть.

Окружающие меня люди тоже отыгрывают свои роли. Кто-то играет лучше, кто-то дико фальшивит. Я тоже играю, и возможно даже играю неплохо.

Единственный настоящий здесь — Демид. Он не играет, он просто делает. Все это время я живу в его доме, он дал мне ключи и сказал, что я могу делать что хочу.

Только как быть, когда ничего не хочется?

Мне звонили девчонки-одногруппницы, предлагали встретиться, пройтись по магазинам, посидеть в кафе. Я отказалась.

Во-первых, у меня нет своих денег. То, что Демид выдал мне карту для расходов, это не значит, что они у меня есть. Я оттуда трачу только на продукты.

Мне не нужна одежда, у меня ее достаточно.

Во-вторых, я не знаю, о чем с ними разговаривать. У них совсем другая жизнь, такая как у меня была раньше. Они живут у себя дома, их родителей не убивали за долги и не отбирали все имущество.

Никогда я не задумывалась над тем, как это — быть нищим и бездомным. Когда нет ничего. Ни дома, ни семьи, ни денег. Теперь это произошло со мной, и мне кажется, что все об этом знают.

Первое время я не могла выйти на улицу. Казалось, окружающие люди сразу все поймут. Будут показывать на меня пальцем и говорить «Смотрите, это она! Это та, которую выгнали на улицу и все отобрали!»

И в сочувствии девчонок мне чудится фальшь, под которой прячется желание расспросить, выяснить все из первых рук. Я больше никому не верю. Только Демиду.

Я верила папе, верила что он меня любит, обо мне заботится. Но он бросил меня, и если бы не Демид, я не знаю, где бы я сейчас жила. Наверное, меня бы уже не было. Оказывается, я совсем неприспособленная, я сама ничего не могу.

Я немного умею готовить, но у Демида есть домработница, которая все делает по дому. Еду он заказывает в ресторане, иногда просит приготовить домработницу. Я не навязываюсь.

Дома я почти все время одна, Демид целыми днями работает. Он мне выделил комнату, куда перевез все мои вещи. Он хочет, чтобы мне было максимально комфортно. Но я очень тоскую по своей комнате и нашему с папой дому. Мне там было хорошо, я иногда езжу на него смотреть.

Демиду не говорю, мне кажется, ему это не понравится. Он очень мало говорил о тех людях, с которыми связался папа, но из его слов я поняла, что они очень опасные. И я не понимаю, как папа мог так со мной поступить.

Если он знал, какие они, как он мог с ними связаться? Я спрашивала Демида, но он отмалчивается. Повторяет только, что папа меня очень любил, и все. А я не понимаю, как так можно. Любить и бросить.

Сегодня решаю все-таки сама приготовить ужин. Предварительно звоню Демиду чтобы спросить, когда он будет. Ждать его к ужину или нет.

Он всегда предупреждает, если задерживается. Но ни разу такого не было, чтобы он не ночевал дома. Не знаю, это из-за меня или нет. Я помню про его правило трех дней, но мне сейчас даже дико вспоминать, что у нас с ним был секс. Что Демид мой первый мужчина.

Это была другая жизнь, другая я. И Демид был другой.

Он очень внимательный ко мне, предупредительный, заботливый. Но меня не покидает ощущение, что он все это делает из жалости, как к больному ребенку.

Для него я такая и есть. Дочка его друга. Которая повисла на его шее как балласт. А Демид слишком порядочный, чтобы меня при этом еще и трахать.

У нас с ним негласный договор — мы оба не вспоминаем то, что между нами было. Даже те два раза, что мы с ним просто спали вместе в нашем доме, кажутся чем-то нереально далеким.

А в ту ванную комнату на первом этаже я так ни разу больше и не вошла.

Телефон вибрирует, на экране загорается имя Демида.

— Малыш, ты звонила?

То, что у меня от его голоса все еще по телу идет дрожь, это лишь отголоски прошлого. Как при виде нашего с папой дома у меня все еще по телу идут мурашки.

Это пока не проходит, но я знаю, что пройдет.

— Хотела спросить, тебя ждать к ужину?

— Да, я приеду. Что заказать?

— Я хотела приготовить. Или... ты не хочешь?

Пауза практически незаметна, или это я слишком внимательно вслушиваюсь.

— Хорошо, Арина, я буду в семь.

Остаток дня провожу на подъеме. Продукты в холодильнике есть, решаю не экспериментировать, а запечь курицу, приготовить рис с овощами и нарезать салат.

Демид приезжает ровно в семь, я залипаю возле окна, глядя, как он паркует машину.

У меня все готово, но я все равно несколько раз перекладываю приборы, пока он моет руки.

— Как вкусно пахнет. Привет, — привычно тычется носом в макушку и садится за стол.

Затаив дыхание, слежу, как он отрезает кусочек курицы и отправляет в рот. Застывает с блаженной миной.

— Ммм... Дас ист фантастиш! Очень вкусно, малыш.

Не могу сдержать довольную улыбку и сама принимаюсь за еду. Действительно вкусно.

— Может, вина?

— Можно...

Демид идет за бутылкой, я достаю бокалы. Он разливает вино и улыбается, наверное, впервые с того дня как не стало отца. И мне тоже хоть на минуту становится немного легче.

К концу ужина я сама расслабляюсь. Мелкими глотками пью свое вино, пока Демид варит кофе. Он сам вызвался после такого по его словам божественного ужина.