Разрушена (ЛП) - Найт Наташа

          Тут открывается дверь на кухню, и врывается порыв холодного ветра.

          Мое сердце подпрыгивает к горлу, когда Грегори входит внутрь.

          Он выглядит таким же потрясенным, как и я, и проходит минута, прежде чем он закрывает дверь и, кажется, возвращает себе самообладание, что он делает быстрее, чем я.

          — Где твой телохранитель? — спрашивает он, едва оглядываясь по сторонам, пока идет к раковине и поливает водой окурок своей сигареты, а затем выбрасывает его в мусорное ведро.

          — Почему ты куришь?

          — Почему бы и нет?

          Он поворачивается ко мне лицом, прислоняется спиной к стойке.

          — Ты беспокоишь о моем здоровье? — спрашивает он.

          Он смотрит на мое виски, приносит бутылку и садится напротив меня. Он наливает в один из двух стоящих там стаканов и проглатывает все, прежде чем налить еще.

          — Ты тоже слишком много пьешь, — говорю я.

          — Много осуждаешь?

          — И ты, и твой брат.

          Нацепив на лицо фальшивую улыбку, он делает еще один здоровый глоток.

          — Думаешь, тебе стоит быть здесь? Наедине со мной? — спрашивает он.

          Я изучаю его и снова вижу его, того сломленного мальчика за сердитым, жестким фасадом.

          — Почему ты здесь, Грегори? В доме Люсинды?

          — Я не чувствовал себя желанным гостем на острове.

          — А здесь тебе рады?

          Он пожимает плечами.

          Я опускаю взгляд на янтарную жидкость, покручиваю ее в руках, затем делаю глоток.

          — Это помогает? — спрашиваю я.

          — Что помогает?

          — Если я выпью достаточно, все пройдет? Я забуду? — спрашиваю я. Я смотрю в его странные глаза, такие темные, с крапинками яркой бирюзы.

          — Только на время, — говорит он.

          Он проглатывает содержимое своего стакана и жестом просит меня сделать то же самое.

          Я поднимаю его и делаю это, хотя он адски жжет, и он наливает мне еще.

          — Это хорошая Девочка-Уиллоу.

          — Прекрати это. Просто прекрати.

          — Почему?

          — Потому что это не ты. Ты не придурок, хотя ты из кожи вон лезешь, чтобы вести себя как придурок.

          Он фыркнул: — Вот тут ты ошибаешься, Хелена. Я придурок и засранец, но не больше, чем мой брат.

          — Где он?

          Он пожимает плечами: — Я не хранитель Себастьяна.

          Мы сидим в тишине в течение долгой минуты.

          — Ты ошибаешься, — говорю я.

          Он поднимает бровь.

          — Ты не являешься ни тем, ни другим. Я вижу тебя, Грегори. Я вижу дальше того образа засранца, который ты любишь на себя напяливать. Это всего лишь прикрытие, и я вижу его насквозь.

          — Правда? — он пьет.

          Я делаю еще глоток, хотя чувствую алкоголь.

          — Да, правда. То, что ты сказала, когда мы были на том пляже, я понимаю, что ты хочешь этого. Хотела этого дурацкого поцелуя. То, что делает Себастьян, я знаю, это нечестно, не по отношению к тебе.

          — Справедливо, — фыркнул он, — Жизнь ни хрена не справедлива, Хелена.

          — Это не так, — я молчу, обдумывая свои слова.

          — Ты знаешь, если он найдет тебя здесь со мной, он будет в бешенстве, — говорит Грегори.

          — Тебе на это наплевать, — говорю я.

          — А тебе?

          — Я думаю, иногда мне легче, потому что он заставляет меня. С тобой. Когда он говорит мне, это проще.

          Я ставлю стакан на край стола, сосредоточившись на нем, а не на нем.

          — Даже когда он наказывает меня после.

          Когда я наконец поднимаю глаза, я вижу, что он смотрит на меня.

          — Чего ты хочешь, Хелена?

          Я пью из своего бокала. Я не отвечаю.

          — Что ты здесь делаешь? — продолжает он, — Со мной?

          — Ты мне небезразличен, Грегори.

          — Чушь.

          — Это не чушь. Это так.

          Его глаза ищут мои: — Но ты любишь его.

          Я киваю.

          Он отодвигает свой стул, скребя плитку.

          Я тоже встаю и ловлю его руку, когда он поворачивается, чтобы уйти: — Подожди.

          Он смотрит вниз на мою руку, обхватившую его запястье, затем поднимает взгляд на меня.

          — Чего ждать? — спрашивает он.

          Он смотрит на меня так, как будто что-то ищет. Как будто он ищет, как вы ищете буй, когда вы слишком далеко в море и у вас нет сил плыть еще минуту. Еще одну секунду.

          — Чего ждать, Хелена? — снова спрашивает он, переставляя руки так, что они обхватывают оба моих запястья, и отводя меня назад к стене.

          — Грегори...

          — Нет, — он подходит ближе и нависает надо мной, — Ответь мне. Чего ждать?

          Мое сердце бешено колотится.

          — Я не знаю чего, — наконец говорю я.

          Он выдыхает, приближает свой рот к моему уху, и я чувствую на своей щеке его челюсть и слышу его теплое дыхание на своем ухе.

          — Если бы ты была моей, я бы не стал тебя делить, — шепчет он, заставляя волосы на моей шее встать дыбом. Он целует меня в щеку, и я закрываю глаза.

          — Грегори, остановись.

Когда я пытаюсь освободиться, он крепко сжимает мои запястья. Он отступает назад настолько, что я могу видеть его глаза.

— Это он сделал? — спрашивает он, касаясь своим лбом моего.

Я облизываю свои сухие губы: — Что сделал?

Он дает самую маленькую, одностороннюю ухмылку и перекладывает мои запястья в одну из своих рук у меня за спиной. Другой рукой он проникает под мои волосы, за шею, что-то там нащупывает, что-то ищет.

Я знаю, что.

— Метка. Это он сделал?

— Ты хочешь, чтобы он поставил на мне клеймо?

Он переключает свое внимание на мой затылок, затем сжимает пальцы в моих волосах.

— Ты делаешь мне больно, Грегори.

— Тебе нравится, когда тебе делают больно, Хелена.

— Чего ты хочешь? Чего ты хочешь от меня? Ты хочешь меня, потому что чувствуешь ко мне что-то, или потому что я его?

Он откидывает мою голову назад, совсем немного, достаточно: — Чего я хочу?

Я стискиваю зубы, чувствую, как твердеют мои глаза, когда я пытаюсь кивнуть.

Он обнимает меня так крепко, что я не могу пошевелиться, и приближает свой рот к моему.

Когда его губы касаются моих, я издаю звук, закрывая их, пока он не откидывает мою голову назад, заставляя их открыться.

— Остановись.

Он втягивает мою нижнюю губу в свой рот, он мягкий, и мне нравится его вкус, вкус виски, сигаретного дыма и его самого, и я думаю о том, как он прекрасен, когда кончает. Как блестят его глаза, когда он кончает.

Он издает небольшой, удовлетворенный стон, затем берет мою нижнюю губу между зубами и все это время наблюдает за мной. Смотрит, как он кусает, совсем чуть-чуть, достаточно, чтобы прорвать кожу, почувствовать вкус крови, прежде чем отстраниться и посмотреть на меня. Ухмыляется.

— Мне нравится целовать тебя, Хелена. Мне это очень нравится.

— Он убьет тебя.

— Это то, чего я хотел, — говорит он, игнорируя мой комментарий, — Это было все, чего я хотел. Но ты не могла мне этого дать.

— Грегори...

— Ты не могла дать мне одну вещь.

— Пожалуйста, не надо.

— Я не прошу многого, — он снова целует меня, и на этот раз мне удается отвернуть лицо.

— Я люблю его!

Гнев промелькнул в его чертах, и он отпустил меня, как будто я только что обожгла его. Как будто я только что ошпарила его кожу.

— Тогда докажи это, — говорит он. Он отступает назад, вытирая уголок рта, — Сделай это.

Я чувствую, как мои глаза расширяются.

Он улыбается, но это выглядит неправильно.

— Позволь ему заклеймить тебя, и я пойму, что ты это серьезно, и отпущу тебя. Или нет, и я заберу у него все. Наследство Скафони. Тебя. Все.