Плохие намерения (ЛП) - Роуз Чарли

— Джесса выгнали из школы за взлом их системы, и у него возникли некоторые проблемы с парнями, с которыми он имел дело. Парень моей мамы выбил дерьмо и из Джесс, и из меня, потому что мы не давали ему денег на наркотики, и когда копы появились на нашем пороге, я воспользовалась своей возможностью. Я сдала свою маму и ее парня, и когда они забрали ее в тюрьму, я позвонила Генри, собрала пару сумок и уехала с Джесс на следующее утро.

— Так вот почему у тебя был синяк под глазом, когда мы встретились? — спрашивает Дэйр, его голос смертельно спокоен, но выражение лица убийственное. Он обхватывает мою щеку, и я киваю, впитывая его прикосновение, мои руки обхватывают его запястье.

— Я просто хотела начать все сначала, — выдыхаю я, слезы щиплют мои глаза. — Я ненавижу говорить об этом, — говорю я, прикрывая глаза предплечьем. — Это смущает.

— Ты пыталась позаботиться о своей семье. В этом нет никакого гребаного стыда. Хотел бы я, чтобы у меня был кто-то, кто заботился бы обо мне хотя бы вполовину так, как ты заботишься о своем брате.

— Расскажи мне о себе? — спрашиваю я, надеясь, что он не откажет мне после того, как я рассказала все это о себе.

— Услуга за услугу, да? — Сейчас он лежит на боку лицом ко мне. Его голос такой беспечный, но я могу сказать, что он чувствует что угодно, только не это. — Я никогда не знал своих родителей. Меня оставили на парковке, когда мне было четыре года, вместе с запиской с моим именем и днем рождения. Без фамилии. Думаю, меня нашли в магазине на Адэр-стрит, так что отсюда и моя фамилия.

Мои глаза расширяются от его слов. Он упомянул, что жил в приемной семье, но я не знала подробностей. Я чувствую себя глупо из-за того, что так зациклилась на своих собственных глупых проблемах, которые бледнеют по сравнению с этим.

— Я был не там, где должен был быть, с точки зрения развития. Я был маленьким. Истощенным. Я почти не разговаривал. Я даже не знал своей фамилии, — говорит он с горьким смешком. — Какой четырехлетний ребенок не знает своего собственного имени? У меня также были проблемы с поведением. Никто не хотел такого ребенка. Они хотели усыновить очаровательных младенцев с большими улыбками. Когда я стал старше, я злился на весь мир, переходил из одной приемной семьи в другую, нигде не задерживался дольше чем на несколько месяцев, а те, кто меня оставлял, обычно были жестокими кусками дерьма, которым просто нужно было пособие.

— Это ужасно. — Сейчас мои слезы вызваны совершенно другой причиной. Мое сердце физически сжимается при мысли о маленьком Стефане, совсем одном на парковке. Может, мы и были очень бедны, но, по крайней мере, мы с Джесс всегда были вместе, пока росли. Это было единственное, на что мы всегда могли рассчитывать.

В тот день, когда мы с Дэйром познакомились, он сказал мне, что мочился в постель, пока ему не исполнилось двенадцать. Я рассмеялась, думая, что это просто смущающие детские шутки. Теперь я чувствую себя кучей дерьма, потому что это было нечто гораздо большее.

— У тебя никогда не было семьи, которая хорошо к тебе относилась?

На его лице появляется тень.

— Была, какое-то время... — он замолкает, казалось бы, погрузившись в воспоминания, прежде чем прочистить горло. — Но из этого ничего не вышло.

Я протягиваю руку, чтобы обвести силуэты сосен на его предплечье. Я не знаю почему, я просто чувствую потребность прикоснуться к нему в этот момент. Дэйр напрягается, но не отстраняется. Я чувствую что-то шероховатое и бугристое под чернилами, и когда я приглядываюсь повнимательнее, то вижу, что кожа там слегка приподнята.

— Что здесь произошло?

— Двойной сложный перелом. Две пластины. Десять шурупов.

— Господи, как? — Я провожу пальцами по линии, которая проходит от верхней части его предплечья вниз к запястью.

— Упал на лед.

— Это похоже на сороконожку, — замечаю я. Когда я поднимаю глаза, Дэйр пристально смотрит на меня. Я впервые замечаю едва заметные веснушки у него на носу. Они придают ему невинный и мальчишеский вид — я уверена, что никто никогда не использовал бы эти два слова, чтобы описать его.

— Что? — спрашиваю я, отстраняясь.

— Могу я... попробовать кое-что?

— Если это анальный секс, то ответ — нет. Я слишком устала, — говорю я, пытаясь придать разговору немного легкомыслия.

— Не то... Подожди, ты бы позволила мне, если бы не была слишком уставшей? — спрашивает он, приподнимая бровь. Полуулыбка появляется на его губах, и я чувствую себя победительницей из-за того, что она появилась.

— Я шучу, — говорю я, хлопая его по руке. — Что ты собирался сказать?

— Это. — Мимолетное игривое поведение исчезло, и на его месте появилось что-то почти уязвимое. Я не понимаю, к чему он клонит, пока он не подталкивает меня локтем и не устраивается сзади, обнимая меня за талию и зарываясь носом в мои волосы.

— Обниматься? Хочешь попробовать потискаться? — недоверчиво спрашиваю я.

— Я никогда этого не делал, — признается он.

Что-то меняется в этот момент, и я понимаю, что мы с Дэйром, возможно, больше похожи, чем я думала.

— Я тоже, — шепчу я. Он сжимает крепче и обхватывает ладонями мою грудь.

— Только на короткое время.

Повторяющийся звук капающей воды выводит меня из оцепенения. Все еще темно, и Дэйр прижимается ко мне, обхватив меня руками, как удав, его колено между моими обоими. Ритмичное дыхание на моей шее говорит мне о том, что он спит. Осторожно, чтобы не разбудить его, я отстраняюсь от него, направляясь на звук к окну.

Крадучись по паркету, я раздвигаю одну сторону черных штор и почти визжу, моя рука взлетает ко рту, чтобы заглушить звук. Все покрыто белым покрывалом, освещенным яркой луной, выглядывающей из-за заснеженных деревьев.

Я бесшумно прохожу через комнату Дэйра и спускаюсь по лестнице, засовывая ноги в ботинки, прежде чем снять толстовку Дэйра со спинки одного из барных стульев у его стойки. Я оставляю за собой приоткрытую дверь и выхожу на заснеженное поле. Дэйр живет у черта на куличках, его ближайший сосед, вероятно, в миле отсюда, так что, насколько хватает глаз, вокруг нет ничего, кроме снега и деревьев. Умиротворенности всего этого почти достаточно, чтобы вызвать у меня эмоции, я все еще чувствую себя разбитой — остаточный эффект от нашего разговора перед тем, как мы заснули. Я запрокидываю голову, позволяя пушистым, огромным снежинкам падать на мои щеки.

Руки обхватывают меня сзади за талию, и я подпрыгиваю прежде, чем слышу сонный голос Дэйра у себя над ухом.

— Что, черт возьми, ты делаешь, Салли? — насмешливое прозвище теперь кажется почти... милым. Я не испытываю к этому ненависти.

— Ты живешь в Нарнии, — тихо говорю я, прижимаясь к нему.

— Почему ты шепчешь? — Он покусывает мочку моего уха, и на минуту я совершенно забываю о снеге.

— Я не знаю. Похоже, мне здесь нужно вести себя тихо.

Дэйр хихикает, и я поворачиваюсь в его объятиях. На нем спортивные штаны, но торс обнажен.

— Ты не замерз? — спрашиваю я, и он натягивает мне на голову капюшон, затягивая завязки.

— Я привык к холоду, — говорит он, обводя взглядом мое тело по всей длине, теребя край своей худи, доходящей до середины бедра. — Но тебе идет моя толстовка.

Я отвечаю ему, расстегивая молнию на упомянутой худи, открывая обнаженную кожу под ней. Он стонет, когда понимает, что на мне нет ничего, кроме ботинок, и его руки опускаются мне на ребра. Приподнимаясь на цыпочки, я использую толстовку, чтобы прикрыть нас обоих, наши тела сливаются воедино.

Дэйр проводит большими пальцами по моим соскам, и я вздрагиваю, мои губы приоткрываются во вздохе. Он пользуется возможностью, чтобы скользнуть языком между моими губами, прежде чем проникнуть внутрь. Я обвиваю руками его шею, и он поднимает меня. Мои ноги обхватывают его, ботинки смыкаются у него за спиной, мой и без того скользкий центр прижимается к его мускулистому прессу. Этот поцелуй более медленный. Глубже. Вокруг нас падает снег, но наши тела слишком заняты разговором на языке, которого наши языки не понимают, чтобы обращать внимание на холод.