Бархатная Принцесса (СИ) - Субботина Айя

Я пытаюсь пройти к машине, чувствуя себя почти как нападающий в американском футболе, которому нужно сделать решающий тачдаун[1] до того, как прозвучит сигнал об окончании игры. Почему не вышла раньше? Почему поставила машину здесь, а не за зданием? Что если Кай в самом деле приедет всего на пару минут, а я буду торчать здесь, выслушивая, как его жена рассказывает мне о его возможной любовнице — обо мне!

Злой смех прорывается вопреки моим попыткам сдержаться.

Оля замахивается — и сильно, до звона в ушах, бьет меня по лицу.

— Ты просто сука! — орет она, но я понимаю ее слова лишь по движению губ. — Корыстная сука!

Меня шатает, ведет куда-то в сторону — и только в последней момент успеваю опереться руками на капот. Перед глазами серо-зеленая болтанка, и чем больше я пытаюсь ее сморгнуть, тем гуще она становится. Уже почти ничего не вижу — и только рваное, глухое и злое Олино сквозь шум в голове:

— Только притворяешься хорошенькой, чтобы покрасоваться перед отцом! «Смотри, какая я несчастная овечка, понимающая и хорошая»! — Она нарочно кривляется и кружит рядом, словно коршун над добычей. Пытаюсь ее оттолкнуть, но ничего не получается: бесполезно колочу рукой по воздуху, потому что Оля уже с другой стороны. — Конечно, когда отца нет рядом незачем прикидываться хорошей. Думаешь, я ничего не понимаю? Не вижу? Вообще слепая?

Зрение медленно, но возвращается, а вместе с ним в моей реальности снова появляется Оля с ее красным от злости лицом и сумасшедшими глазами, где по всей радужке растекись огромные кляксы зрачков. На мгновение мне кажется, что она знает обо мне и Кае, но я гоню прочь эту губительную мысль. Она не может знать, мы были осторожными, а Кай не из тех, кто добровольно распускает язык.

— Думаешь, раз теперь у вас с папочкой будет счастливая полноценная семейка, то можно так просто от меня избавиться? Выбросить лишнего ребенка, чтобы все досталось твоему? Так вот: ни хрена ты не знаешь!

— Убирайся, или я вызову полицию, — окончательно взяв себя в руки, предупреждаю я.

— Не забудь пожаловаться папочке, сука! — выкрикивает Оля и просто исчезает, как мой персональный пятиминутный кошмар.

[1] Touchdown (приземление) — один из способов набора очков в американском и канадском футболе

Глава двадцать восьмая: Кай

Я нарочно приезжаю в офис за час до начала рабочего дня и сразу с головой ухожу в работу, потому что этот час с Даниэлой нужен мне, как воздух. И я из шкуры вылезу, чтобы улизнуть к ней, но для этого хорошо бы сделать все задания, которые на меня расписаны.

С периодичностью в полчаса звонит Ляля. Постоянно. Ей плевать, что я не беру трубку, не отвечаю на сообщения — я вообще удаляю их, не читая. Она просто окончательно съехала с катушек, и каждый день с ней для меня просто как личная изощренная пытка. Я не боюсь физической боли, но моральная давка просто сводит с ума.

Она лезет ко мне в постели, пытается корчить то проститутку, то пай-девочку, почему-то думая, что если я не хочу ее трахать, то все дело в «пресыщении», и идиотская ролевая игра в «ученицу и строго учителя» сразу же спасет наш брак. И даже когда я говорю, что мне все осточертело и нам нужно разводиться, она просто меня не слышит: истерит, лезет с кулаками, пытается забраться в телефон и выяснить, с кем я провожу время.

И все потому, что в ту ночь, после прогулки с Принцессой, на мне осталось до хуя свидетельств ее поцелуев: засосов и уксусов, которые я дал бы с себя вывести разве что серной кислотой. И Ляля их, конечно же, видела. Сложила мой «нестояк на нее» и эти следы страсти, дополнила своими больными фантазиями — и утром устроила скандал. А я просто взял и свалил, хоть она орала на всю площадку, что выбросится в окно. И мне хватает смелости признать, если бы она исчезла из моей жизни — не важно, как — я вздохнул бы с облегчением, потому что совершенно точно она никогда не даст развод добровольно.

Но есть в сегодняшнем дне и что-то хорошее — я все-таки запросто ускользаю с работы. Моя часть заданий сделана хорошо, пару ошибок в коде я поправил по горячим следам, и когда говорю Бессонову, что нужно отлучиться, тот даже не спрашивает куда и на сколько. Кажется, своими ночными потрахушками с работой я заслужил себе пожизненное разрешение валить на все четыре стороны, если нет аврала.

На улице второй день снег с дождем, так что байк на приколе в гараже у дяди. А я на общественном транспорте, с полной охапкой мыслей, что пора покупать машину, потому что, когда у Даниэлы срок будет побольше, ей придется поберечься, так что прогулки на мотоцикле точно отпадают.

Я не хочу этого ребенка по множеству причин, но, кажется, могу постепенно смириться с мыслью, что он нужен ей, и принять такую реальность. Кажется, у меня одна из стадий приговоренного к смерти: после гнева наступил период торгов.

Чертов цветочный магазин закрыт, так что бегу к ней как есть, с пустыми руками. В следующий раз забросаю цветами с ног до головы, вот только вряд ли ее этим удивишь.

Она открывает сразу после звонка, как будто караулила за дверью. Я переступаю порог и сразу понимаю, что что-то не так. Она пытается отвернуться, неловко прикрывается волосами, так что буквально прижимаю ее к спине, удерживая голову за подбородок.

— Что это за хуйня? — едва ли узнаю собственный голос. Самого пробирает до потрохов.

У моей Принцессы опухла щека, и это просто пиздец, как заметно на фоне второй — бледной и запавшей от ее болезненной худобы.

— Даниэла… — зверею я. — Это он сделал?

Она отчаянно мотает головой, пытается сказать, что все ерунда и даже пробует меня поцеловать, но я перемещаю руки ей на плечи и крепко удерживаю на месте.

— Это он? — повторяю снова, очень надеясь, что на этот раз она перестанет валять дурака и ответит.

— Нет, Олег никогда бы… Нет. Это Оля.

— Она о нас узнала?

— Нет, просто закатила истерику. Была очень на взводе, кажется, переживает из-за того, что мой ребенок займет ее место в любимчиках отца.

Я втягиваю воздух сквозь зубы и крепко прижимаю Принцессу к себе. Желчь пожирает меня кусок за куском, даже не гложет костей, глотает, как есть. Потому что так уж выходит, что злость, которую Ляля не выплеснула на меня, она выплеснула на Даниэлу. И дальше будет только хуже.

— Поехали со мной? — говорю полный бред. — Мы с ребятами из офиса едем в Лос-Анджелес, на конференцию. Я не оставлю тебя здесь одну.

«Только если найду способ вырезать сердце из груди».

Губы Принцессы пахнут солью, когда я она тянется ко мне, чтобы поцеловать. И сама расстегивает пуговицы на блузке, пока я сбрасываю куртку и к чертям рву спортивную рубашку вместе с пуговицами.

— Пляж, солнце, пальмы… — говорю, словно пьяный. — Ролики?

— Ты ненормальный. — На ее губах мелькает проблеск улыбки. И Даниэла шепчет: — Я что-нибудь придумаю.

Я знаю, что нам нельзя, но, словно заколдованный, слежу за ее тонкими пальцами: как она расстегивает последние пуговицы на блузке, несмело, стеснительно ведет плечами, чтобы тонкая ткань соскользнула на пол. Мир за пределами контуров ее тела теряет резкость, растекается в блеклое скучное пятно. Ее кожа такая бледная, почти прозрачная. На сгибе рук темными змейками вены видны, и я непроизвольно беру ее за ладонь, поднимаю руку и прижимаюсь губами к теплой коже. Тут, прямо под кончиком языка, вибрирует ее отчаяние: быстро, остро, словно автоматная очередь.

Я не знаю, смогу ли удержаться. Не знаю, смогу ли затормозить, если она скажет «нет». Даниэла ведь не просто так лежала в больнице с этой своей сложной беременностью? Но зачем тогда раздевается? Для чего провоцирует меня этой своей чертовски маленькой грудью под простым белым лифчиком? Я бы содрал его зубами, потому что прятать от меня ее грудь — это преступление.

— Пожалуйста, остановись, — хриплю, уже почти бесконтрольно.

А она просто заводит руки за спину, терзает меня коротким звуком «молнии» — и юбка падает к ее ногам. Я почти умираю, такие это ноги: тонкие, словно выточенные из мрамора, идеальные, с маленьким, блядь, просветом между бедер. И моя рука уже там: ребром, словно ножом, вверх, до белой ткани ее трусиков, которую тут же накрываю всей ладонью.