Отпускай (СИ) - Сурмина Ольга

— Серьезно? Идеально? — Она взбешенно выдохнула. — Мало того, что ты до абсурда упорядочил окружающее пространство, что к нему прикоснуться нельзя. Мало того, что ты даже трахаться не можешь нормально, только как сексуальный маньяк… Мало того, что я терплю в этом доме еще одну бабу, так ты еще и позволяешь себе иронизировать над моими просьбами, называть меня ребенком. Я, вроде как, пришла помириться. Но тебе, по-моему, срать на это. Ну да, у тебя же хинкали. С говядиной, для Эммы, да? — Омерзение на лице все усиливалось. — Для кого же еще. Слушай, может Эмме начать еще ножки целовать? Попробуй. Если уговоришь её что-нибудь сожрать — обязательно чмокни в пяточку, в качестве похвалы.

— Угу, попробую. — Он усмехнулся. В лиловых глазах читался только ироничный холод.

— И это все, что ты скажешь? — Бел прищурилась. — Боже, с кем я связалась.

— Что-то не нравится? — Штайнер медленно повернулся, внимательно глядя девушке в глаза.

— Нейт. — Она тяжело вздохнула, явно стараясь взять себя в руки. — Я же пришла помириться. Извини, что ударила тебя вчера в коридоре, я просто… просто погорячилась. Просто то, что ты предложил мне — выше, блин, моих сил. Скажи мне честно. Когда ты встречался с ней. — Белита кивнула на потолок. — Она на такое соглашалась? Или ты её не спрашивал? Или ты ей не предлагал такого?

— Эмма — инвалид. — Уже на автомате повторял молодой человек. — У нас все с ней было иначе. Не сравнивай.

— Я начинаю думать, что с тобой выгодно быть инвалидом. — Бел вновь прищурилась. — Лапки сложил, и сиди. Жди, пока в пяточку поцелуют. — Вздох. — Нейт, скажи. Зачем тебе… такая срань в сексе? Извини конечно, но блин. Секс — это любовь. Ласка, и все прочее… а то что ты устроил… не знаю, как назвать. Мне кажется, к проституткам относятся мягче, чем ты ко мне. И что это за «Э»? Что, твою мать, было за «Э»?!

— Звук. Буква алфавита. — С усмешкой отмахнулся Штайнер. — Просто драйв. Мне наскучило лежать в постели и быть роботом по исполнению «супружеского долга». Я тоже хочу получить от происходящего какое-то удовольствие.

— А так ты удовольствия не получаешь, да? — Она обиженно отвернулась, но тут же сникла. Вроде как, его можно понять. — Что приятного в том, чтобы закрывать мне лицо? Сжимать его. В какой-то момент я подумала, что ты мне мое лицо оторвать намеревался. — Девушка поежилась. — И вообще, чего именно ты хочешь? Рассказал бы. Подчинения? Чтобы я подчинялась, господином тебя называла? Или что?

— Ну. — Нейт задумался. От того, что сейчас описала Бел, никакого отклика внутри он не чувствовал. — Нет. И я… не собирался тебя калечить, хватит меня демонизировать.

— А что тогда? Я могу быть госпожой, раз уж на то пошло.

— Нет. — С ироничной ухмылкой отрезал Штайнер. — Не думаю, что у меня встанет на женщину в латексе с кожаной плеткой, это будет похоже на дешевый порнофильм у меня дома. Такую хочется подбодрить и, за старания, угостить пряником.

— Ну а что? — Девушка закатила глаза. — Может ты как раз напрашивался, чтоб тебе за твои действия по щеке вдарили, я ж не знаю. У тебя длинные волосы. Мелькали мысли, что ты… пассивный, может. Может, любишь страпон, который твоя обожаемая Эмма не может себе позволить, потому что дистрофик.

В ту же секунду Нейт откинулся, и громко, раскатисто рассмеялся.

— Два пряника. За смелость надеть на себя эту штуку. — С усмешкой продолжал он. — Если бы я увидел на тебе это, решил бы, что ты хочешь расстаться. Очень необычным способом.

— Ладно, я поняла. — Бел прикрыла глаза. — Что тогда тебе надо? Давай проясним сразу. На что, извини меня, у тебя «стоит»? Чтобы в следующий раз скандалов не было.

Штайнер жутким взглядом уставился на круглые заготовки для хинкалей. Зрачки скользили по столу, и натыкались то на фарш, то на ложки с вилками, то на встроенную плиту. Казалось, мужчина проваливался в мысли, и пульс медленно учащался. Сознание раздирала одна и та же картина, которая уже несколько недель всплывала в уме, когда речь заходила о сексе.

Картина, о которой никто не должен был знать. Грустная, стыдная, и печальная.

Он представлял рабочий кабинет. Широкий письменный стол, ноутбук, куча тубусов и ватманов в углу. Шелест зелени на раскидистых деревьях за прозрачным окном. Запах бумаги. Какой-то говор в коридоре.

Он представлял, как ласково смотрел вниз. Нежно гладил по голове светлые волосы, зарывался в них пальцами. Гладил, пока она с дрожащими ресницами пыталась затолкать себе в глотку его член. Затем пыталась отдышаться, и меж губой и головкой сверкала тонкая ниточка слюны.

Раньше она часто так делала дома. Но сейчас, почему-то, Нейт не мог вспомнить в деталях ни один раз. Тяжелая фантазия была сфабрикована воображением практически с нуля. Она… смотрела на него снизу вверх. Тяжело дышала, старалась, держалась за его штаны. Сидела так, пряталась под столом, и никто из-за его строения из посетителей её не видел.

Пряталась, и не могла встать. В голове Штайнера ноги девушки практически не работали, а руки были ничтожно слабы. Она даже не могла самостоятельно подняться, поэтому просто сидела, и смотрела на него. Держала во рту его член, а он её приобнимал. Успокаивал поглаживаниями, когда в кабинет кто-то входил. Утешал, и иногда отпускал короткие фразы, похвалы: «ты умница». «Продолжай, и после рабочего дня я тоже сделаю тебе приятно». «Не хочешь есть еду? Так тебе больше нравится?»

И она кивала на это.

«Нравится белок в таком виде?»

На это тоже кивала.

В своей голове Штайнер все-таки её кормил. Хотя совсем не так, как можно было бы подумать. При всем при этом мужчина не видел себя её господином, и не мыслил себя таким. Скорее был некой… деформированной версией отчима. Воспитателя. Отвратительно заботливый, своеобразно нежный «родитель». Он с улыбкой стирал остатки спермы с её губ мягкой салфеткой, и продолжал «кормить» заново. Снова и снова.

А после работы он нес её домой. На спине, как когда-то давно. Заносил, сажал, раздевал. Нес в ванну купать, потому что пол в кабинете, все же, не очень чистый.

— Можно я попробую? Не помню, нужно солить тесто для хинкалей, или нет. — Белита потянулась ко краешку раскатанного на столе съедобного «полотна», и тут же в воздухе её запястье схватила холодная железная рука.

— Не. Трогай. — Процедил Нейт. Мираж перед глазами рассеивался. — Это моя кухня. Мои. Грёбанные. Хинкали. Не смей лезть в мой процесс готовки. Вообще не подходи ко мне, когда я готовлю!

— Да что ж!! — Бел нервно одернула руку, затем отошла на пару шагов. — Ты ненормальный. — Она резко выдохнула, развернулась, и пошла прочь с кухни.

— Вот и прекрасно. — Процедил Штайнер себе под нос. — Шуруй отсюда, ненавижу, когда лезут под руку.

Он усмехнулся, стискивая зубы. Еще Нейт ненавидел, когда бесцеремонно влезали в театр фантазий, в который он только успел окунуться. Теперь молодой человек остался один.

Можно возвращаться.

Умелые руки на автомате заворачивали фарш в мешочки, так быстро, словно Штайнер делал это каждый день. Пальцы в муке формировали ножку, и очередной хинкаль отправлялся в сторону.

В крупной, железной кастрюле закипала вода. Иногда Нейт отвлекался, и шумовкой помешивал её, чтобы раскручивалась воронка. Через пару минут в эту воронку окунулись первые мешочки, и тут же раскручивались по часовой стрелке, утопая в кипятке.

* * *

Она так и стояла посреди коридора, со злостью глядя в пол. Что он возомнил о себе? Это его обычное поведение? Почему на работе Штайнер комфортный, улыбчивый, а дома тиран и отчаянная домохозяйка в одном лице? Тело захлестывала ревностная обида. Проблему половой жизни не решили. Помириться — не помирились. О какой «счастливой новости» может идти речь, когда все так? Время идет. В какой-то момент беременность станет заметна.

И тогда он либо принимает эту беременность, либо все идет прахом. Четыре недели, и шесть недель — не такая уж большая разница. Такой как Нейт обязательно подумает, что все случилось там, в отеле. Подумает, и… что потом? Предложит аборт для «своего» нерожденного малыша?