Закон подлости (СИ) - Риз Екатерина

- Ты чудо, - заверил он, но не выдержал и рассмеялся.

- У тебя есть детские фотографии? Я бы хотела взглянуть.

Харламов глотнул коньяка из пузатой рюмки.

- Есть, но они все на хранении у Ани.

Маша расстроено вздохнула.

- Ясно, я их никогда не увижу.

- Зачем тебе мои детские фотографии?

- Интересно, был ли ты вообще маленьким. Или родился таким.

- В костюме и с портфелем? Вряд ли. По крайней мере, я себя маленьким помню. А ты какой была?

- Я была очень красивой, - тут же сориентировалась Маша. – У меня были банты, хорошие оценки в дневнике, а ещё я была послушной.

Дима наклонился вперёд, облокотился на барную стойку. Машу слушал с улыбкой.

- Не верю.

- Почему?

- Разве ты можешь быть послушной? Ты же спорить любишь больше всего на свете.

- Вот уж глупости! Я очень послушная и примерная. И не скандальная. И не истеричка.

- Да?

- Могу доказать.

- Валяй.

- Я не дала твоему племяннику по морде сегодня, когда он назвал меня дурой. И тебе тоже не дала, кстати.

- Может, ты просто драться не умеешь?

Маша сунула ему прямо под нос кулак. Правда, на большее её воинственности не хватило, из груди вырвался странный вздох, она убрала с шеи растрепавшиеся волосы и тихо пожаловалась:

- Жарко. Кажется, я снова опьянела.

- Это замечательно.

Дима улыбался ей, проникновенно, а Маша нахмурилась, приглядываясь к нему. А потом спросила:

- Дима, что мне делать дальше?

Он руку протянул, погладил её по щеке.

- Мань, ты отлично всё знаешь. Ты же умная девочка. А умные девочки не бредят несбыточными мечтами, они берут от жизни то, что она им предлагает. И используют это в свою пользу.

- И что она мне предлагает?

Харламов сделал удивлённые глаза.

- Меня. Дорогая, за последние два дня я сделал тебе столько предложений, что у самого голова кругом. А ты всё спрашиваешь меня, что делать. Бери и пользуйся.

Она разглядывала его, очень внимательно и неожиданно трезво.

- Я тебе не нужна, Дима.

После этого как-то расхотелось шутить. Дмитрий пустую рюмку поставил, от Маши глаза отвёл, необходимо было собраться с мыслями, потом к Маше подошёл. Она смотрела на него в растерянности и раздумьях. Пришлось и у неё бокал забрать, потом попросил:

- Дай мне время в этом разобраться.

Даже сознанием, затуманенным алкоголем, Маша не поверила его словам. Разобраться? В чём он собрался разбираться? Непонятно почему, но это обещание, или просьба, показались обидными, что-то задели в её душе, и горло перехватило, сбивая дыхание, но Харламов уже целовал её, целовал её шею, заставив Машу закинуть голову назад. И его губы были тёплыми, мягкими, нежными, и тогда Маша сдалась и просто закрыла глаза. Клялась себе, что на минуту, она просто позволит даже не ему, а себе немного расслабиться, даст себе ощутить чужое прикосновение и желание сделать ей приятно, а потом всё закончится, она простится с Дмитрием Александровичем и уйдет из его квартиры. От него.

Нежные поцелуи довольно скоро сменились настойчивыми и жаркими. Кровь, словно вино, забурлила в венах, разгоняя огонь по телу, и окончательно затуманивая рассудок. Харламов целовал её со страстью, настойчивостью, незнакомым Маше огнём, а она как девчонка лишь хваталась за него, понимая, что ей его не остановить. От неё уже ничего не зависело. Словно весь их вечер, прогулка, болтовня ни о чём, уловки, которыми они изучали друг друга, и были прелюдией. Долгой, неспешной, порой смешной, они подбирались друг к другу, вот к этому моменту, а сейчас терпению и сдержанности места уже не было. Маша даже не сразу осознала, что полураздета. Димка дёрнул молнию платья на её спине, стянул его с плеч и целовал её грудь, а Маша лишь задыхалась, боролась с головокружением и жаром, который становился нестерпимым. Конечно, она давно взрослая и прекрасно знала, что подобное тоже случается. И именно это называется страстью. Когда неважно где, неважно как, лишь бы добраться до тела желанного человека, коснуться, поцеловать, ничего не анализируя и не планируя, а главное, не сомневаясь в том, что делаешь. Потому что на сомнения не остаётся никаких внутренних сил. Но раньше с ней подобного не случалось. Даже со Стасом. Со Стасом всё было обдумано, взвешенно… и здорово, с той самой страстью, как ей всегда казалось. Но никогда так, чтобы она бездумно отдалась ему на кухне или на ковре в гостиной. Со Стасом всегда было красиво и вкусно, как в кино. А Харламов…

От его поцелуев она теряла голову, она себя рядом с ним потеряла. Он словно менял её под себя каждым прикосновением, ни о чём не спрашивал, не улыбался, глядя ей в глаза, как любил делать Стас. Маша просто-напросто боялась открыть глаза, боялась, что встретит Димкин взгляд, и небо в тот же миг рухнет на землю. Потому что ей станет стыдно за себя, за то, что он просто захотел и взял её, прямо у барной стойки в своей квартире, и она не вынесет его понимающего, насмешливого, самодовольного взгляда. Но всё остальное она ему позволяла, не в силах была остановить своё буквально грехопадение. Чёрт возьми, это же Харламов! И ещё пару часов назад она кричала ему в трубку, что он сломал ей жизнь. И ведь была в этом права. А сейчас она стонет в его объятиях, она отвечает на жадные, не сдержанные поцелуи, позволяет ему касаться её, и опять же стонет, на этот раз откровенно, прижимаясь лбом к его лбу и глядя ему прямо в глаза. И в его взгляде нет и тени насмешки, в них жидкий лёд, Дима словно испытывает её, ловит её дыхание и стоны, а планку поднимает всё выше. И минуты бесконечные, тягучие, приносящие только удовольствие и путающие сознание. Ещё поцелуй, горячая ладонь на её груди, снова стон и удовольствие. Острое, бесстыдное, короткими вспышками врывающееся в мозг. И желание удержать его…

Не удовольствие, нет, а мужчину, который его дарит. Вот прямо сейчас, в этот момент, прижаться к его груди, отдаться его рукам, желаниям, сделать что-то, что помрачит и его рассудок. И снова вспышка, вскрик, судорожно сжавшиеся пальцы в его волосах, и долгий-долгий стон наслаждения.

Маша носом уткнулась Харламову в шею, пережидая. Он тяжело дышал, вздрагивал, но её удерживал. Пальцы впились в её бедро и медленно расслаблялись. Думать не хотелось, ругать себя не хотелось. Она повисла на мужском плече, и просто наслаждалась моментом. Влажной горячей кожей под своей щекой, сумасшедшим биением сердца в его груди, даже рукой на своих ягодицах наслаждалась, как никогда. Это была минута отдыха от всего мира, от себя самой, от реальности. А затем воздух ворвался в её лёгкие, отрезвил голову, Маша глаза открыла, осознавая происходящее. И в тот же миг ощутила и осознала всё. В первую очередь неудобство от своей позы, упирающийся ей в спину край столешницы, качающийся под ней высокий табурет и тяжесть мужского тела на себе. Следом пришло удивление, растерянность и даже стыд. Будто со стороны увидела их с Дмитрием, и снова захотелось застонать, но уже совсем по-другому поводу. Правда, Харламов разрастись её стыду не дал, поцеловал, видимо, в благодарность, и тогда уже отстранился. Маша же постаралась аккуратно сползти с табурета. Лицо рукой закрыла, но Димка рассмеялся, и она следом за ним. Смеяться было куда лучше, чем впасть в отчаяние от содеянного. По крайней мере, прямо сейчас.

- Кажется, у нас неплохо получается, - проговорил он. – Работать вместе.

8.

Маша проснулась от странного звука. И его происхождение было совершенно неважным, он просто вырвал её из сна, Маша открыла глаза и вздохнула. Было тихо, звук не повторялся, она ещё немного помедлила, после чего перевернулась на спину. Убрала с лица волосы.

Потолок над головой был незнакомый. Маша с минуту соображала, после чего лицо руками закрыла и тихо застонала. Сил на то, чтобы анализировать, ругать себя, ещё не было, и поэтому Маша только лежала, смотрела в потолок и прислушивалась к себе. Не к мыслям, к тяжести в теле. В постели она была одна, Харламова не было, и, в конце концов, Маша приподнялась на локте, окинула взглядом спальню. Увидела своё бельё на кресле, платье было небрежно переброшено через спинку. В висках заколотилась кровь. И от выпитого вчера, и от приступа стыдливости. Что она вчера сотворила?