Синичка в небе (СИ) - Гейл Александра

За последней обнаружилось еще более скромных размеров помещение, в котором теснилось человек восемь парней вокруг накрытого низенького стола. Все они сидели на чем придется. Старый диван, накрытый бордовым пледом, сплетенном на манер дачного ковра вместил в себя сразу четырех человек, один из которых восседал на спинке, дабы не мешаться. Остальным же молодым людям — в том числе Ваньке — повезло меньше. Они оккупировали груду мешков с песком, шар (из разряда тех, на которых девчонки выполняют пошловатую аэробику), стопке блинов и старом скрипучем табурете. Для Сан Саныча, по-видимому, приготовили королевское местечко на полуотломанном подлокотнике дивана.

— Привет, Саф, — салютовал мне стопкой слишком веселый, чтобы быть трезвым, сын начальника. — Дай угадаю: тебя послал отец!

— Да. Но только потому что ты пьянчуга, — ответила я в тон.

— А ты присоединяйся, — легко пригласил он меня задержаться в их тесной, мужской компании. — Парни, это Сафри. Она работает на моего отца, и он ее не заслуживает.

После такого заявления я поняла: после восьми стопок рома Иван Гордеев был куда трезвее, и вечер обещал множество интересных открытий.

— Ульяна, — поправила я и, визуально оценив общий уровень спирта в организмах собравшихся, решила, что везти Ивана Гордеева на работу как минимум неразумно.

— Очень приятно, — сказал самый коротко стриженный парень — очевидно, тот самый вернувшийся из армии — и откопав откуда-то жестяную кружку, плюхнул ее на стол. — Присаживайся. Я Эдик.

Сан Саныч многозначительно хмыкнул и выжидательно посмотрел на меня. Проверял: соглашусь или нет. А я отказываться не стала: кивнула, и мне без возражений плеснули в кружку водки.

— Присаживайся, — по-хозяйски пригласил меня Сан Саныч, но единственное свободное место принадлежало ему, и я растерялась. По-видимому, следовало сбегать в соседнюю запыленную комнаты и найти там еще реквизит. — Здесь восемь крепких, хорошо воспитанных парней, и любой будет счастлив подержать на коленях миловидную девицу, — решил за меня проблему Сан Саныч, весело подмигивая и вгоняя в краску.

Смущенная, я посмотрела на парней, которые вовсе не выглядели обескураженными идеей, а потом поступила единственным возможным образом. Даже если бы я не была по уши влюблена в Ивана Гордеева, я бы никогда не выбрала незнакомого потенциального извращенца в качестве живого и дышащего стула. Спустя полминуты неуклюжей возни я уже сидела в углу, на коленях у Ваньки с кружкой водки в руках и думала только об одном: докатилась. Это ж как меня занесло в такую специфическую компанию? Куча пьяных парней, выпивка и заводила с гусарскими усами!

Но, несмотря на очевидную странность ситуации, я сидела на коленях у самого потрясающего парня на свете и млела. Стоило прижаться плечом к груди Ваньки, как гормоны победили разум, и я почувствовала себя пьяной, не успев пригубить алкоголь. В попытке устроиться поудобнее на худых, отчего-то скользких коленках, я поерзала, и почувствовала, как твердо легла на талию рука, придвигая ближе. Мгновение я сидела в позе девицы викторианской эпохи: сложив руки на коленях, неестественно выпрямив спину, и ощущая себя зажатой недотрогой. Даром что водка не вписывалась. Заметив мою неловкость, Ваня повернулся, и я выпалила первое, что пришло в голову:

— Тебе не тяжело?

Он лишь рассмеялся и зачем-то щелкнул меня по носу. Покровительственный жест привлек к себе внимание окружающих, и Сан Саныч погрозил Ваньке пальцем. Дескать, не смущай девушку.

Далее был тост за женскую часть компании, без которой всегда плохо, а потом от меня, наконец, отстали, и вернулись к обсуждению армейских будней. Учитывая, что я не имела служивших знакомых, оставалось только удивляться. Создавалось впечатление, что в страшном и ужасном кошмаре всех парней младше двадцати семи не так уж плохо: никто не собирал на скорость автоматы и не воевал с дедовщиной. Вместо этого будущие счастливые обладатели военного билета строили командирам дачи и писали сайты. И, кажется, из всех собравшихся я была единственным человеком, которого это удивляло. После трех порций обжигающей внутренности смелости я все же осмелилась задать вслух вопрос: с каких пор в армии все так странно? Разумеется, изрядно повеселила окружающих. Парни начали наперебой приводить мне примеры того, что это теперь норма. А я так увлеклась, что положила руку Ваньке на плечо, и не стала убирать, когда заметила. Он и подавно не возражал.

Один раз за вечер Николай Давыдович изволил справиться моими успехами в деле поимки блудного сына, но тот не позволил ответить на звонок: выхватил телефон и перевел его в беззвучный режим. Пригрозил утопить, если буду порываться работать. Я не стала сильно возмущаться, учитывая, что шел седьмой час, и официально я имела право поумерить свои трудовые порывы. Тем более, что я могла бы сказать начальнику? Что мы с его сыном настолько пьяны, что поостережемся попадаться ему на глаза до завтра?

Мы покинули спортзал Сан Саныча в десять часов вечера. Пьяные и очень веселые. Некоторые парни, в том числе соскучившийся по цивилизации недавний армеец, решили воспользоваться благами большого города и туго набитого кошелька и разорились на такси. Я, разумеется, нацелилась на метро, ибо не имела достаточного количества средств. Однако возвращение затягивалось, потому что Ванька не желал идти домой. И вместо того, чтобы набираться сил перед новым трудовым днем, мы стояли на лестнице, спускающейся в метро, и спорили.

— Ты должен вернуться. Отец будет беспокоиться, — умоляла я, отчего-то поправляя нелепо торчащий из-под ванькиной куртки шарф.

— Сказала девушка, которая разорвала отношения со всеми своими родственниками, — отвечал он, ничуть не мешая моим попыткам придать ему более приличный вид.

— Не сравнивай, — отрубила. — Что бы ты сказал, если бы Николай Давы… — в этом месте я сбилась. — Да-вы-до-вич, — с горем пополам выговорила по слогам,

— уехал и оставил тебя одного?

— Скатертью дорожка, — легко парировал Ванька, спускаясь на ступеньку ниже и почти уравнивая наши лица. — Ты видела Сан Саныча?

— Он замечательный, — выпалила, не покривив душой.

— Вот именно. С ним всегда легко. А как вернешься домой, так начинается: что ты весь день делал, чего добился, почему совсем не думаешь о своем будущем, — очень достоверно спародировал он жесткий тон отца, и я вдруг осознала, насколько похожи их голоса.

— Мне не кажется это таким уж ужасным, — пробубнила я и ядовито продолжила:

— Давай поменяемся родителями. Моя мама позволила бы тебе гулять все ночи напролет с любой Олес… этой юристкой, в общем…

— Может, пригласишь меня? — перебил он неожиданно, и я замолчала.

Несколько секунд мы просто смотрели друг другу в глаза. Признаться, не поняла смысла его заявления. Но расшифровка загадочных намеков отступила на второй план, потому что внезапно мне ужасно захотелось продолжить этот вечер. Поболтать, посидеть на коленях… можно даже не целоваться. В конце концов, у нас дома была замечательная колода карт, и я бы с удовольствием посмотрела, как Иван Гордеев пытается сжульничать, нетрезво светя картами при каждом удобном случае. Это было бы волшебно. Однако я вспомнила слова Мани, тропу позора, и все настроение как-то…

— Прости, — ответила тихо.

— Я понял, — кивнул он и попытался развернуться.

— Да ничего ты не понял! — рявкнула я и дернула его за рукав куртки. Да так, что мы оба пошатнулись и вцепились друг к друга, дабы не упасть. — Ты думаешь, это просто две поганые, хлипкие комнаты без отопления, но это куда больше. Тебя третирует отец, а меня — соседи. Они выклюют мне мозг, если увидят с каким- нибудь парнем или…

— И тебя так волнует их мнение, что ты готова всю жизнь блюсти целибат? — кажется, он думал, что я тут же брошусь опровергать его заявление, но я не смогла.

Ужасно неприятно это признавать, но, по всему, он угадал. Я слишком зависела от мнения посторонних людей, которых даже не уважала. Как сестра. Как мать.