Нулевой километр (СИ) - Стасина Евгения

Выпрямляюсь, и, не отводя взора, переступаю через сломанный стул, что теперь вряд ли удастся возвратить к жизни.

- Не школьница я уже, — хлопаю его по плечу, ехидно бросая угрозу, — и если решишь меня за дверь выставить, то уже через суд. Так что прежде чем хватать меня или мои вещи, сто раз подумай – на зоне баб нет, а ты только их лупить и можешь!

 Ярослав от удивления даже рот открывает. Во все глаза таращится на тирана, что мгновенно подскакивает, невольно опрокидывая свой табурет, и испуганно вскрикивает, когда о стену рядом с его головой разбивается тарелка со злосчастной колбасой. Вообще, мы делаем это синхронно: звук сам вылетает из груди, а по позвоночнику бежит холодок – раньше Голубев был посдержанней.

- Ты как со мной говоришь?

- Как заслужил, — хоть и храбрюсь, стараясь не выдавать испуга, а сердце так быстро в груди стучит, что кажется всем присутствующим слышно! И Лидин образ с подбитым глазом, распухшим носом и налитыми кровью губами так некстати всплывает в памяти.

- Убью! – рычит, а я забываю как надо дышать, ведь любовь всей маминой жизни уже прицеливается кулаком прямиком мне в лицо… Он меня изуродует! Жене жизнь поломал, и мою, не моргнув глазом, разрушит. Поставит крест на мечте запутать в своих сетях Тихомирова, лишит единственного, что помогает мне держаться на плаву – моей милой мордашки, что прямо сейчас наверняка не пылает здоровым румянцем…

– Папа! – Богдан первый не выдерживает этого тягостного ожидания: секунды, отделяющие меня от знакомства с коронным Голубевским ударом, кажутся мне вечностью. Словно в замедленной съемке наблюдаю за человеком, что стоит передо мной в одних портках в это самое мгновенье раздумывая, стоит ли, вообще, об меня мараться.

– Только попробуй, и мой московский хлыщ тебя в порошок сотрет! – несу первое, что приходит мне в голову, и с облегчением выдыхаю, заметив, что разъяренный глава семьи руку все-таки опускает. Скалится, без всякого стеснения разглядывая мое декольте, и уже разворачивается к столу, где его ждет верная сорокаградусная подруга.

– Ты меня не пугай, Юлька! Весь город знает, что ты с женатиком шашни крутишь. Соколова твоя секреты хранить не умеет, все Лидке рассказывает, – расплескивает спиртное, до краев наполняя рюмку, и одним махом опрокидывает в себя горячительное. – Делать ему нечего, в захолустье мчатся любовницу спасать. Он себе новую в два счета найдет! Так что захочу — по стенке размажу, и искать никто не станет. Так что давай-ка мы поступим следующим образом: я дам тебе полчаса, чтобы убраться из этого дома. За детей не переживай – я в тюрьму не собираюсь. Лида следователя хорошо обработала, дай бог, штрафом отделаюсь. А тебе если рожа дорога, лучше прямо сейчас беги – больше я твое хабальство с рук не спущу. Вещички собирай и уноси ноги, пока я еще могу себя контролировать. Ярик, – щелкает пальцами и указывает на холодильник, – суп погрей. Обойдусь без этих буржуйских деликатесов.

А разве не выход? Я ведь об этом мечтала! Умчусь подальше от этого ада и уже завтра думать забуду о пережитом кошмаре… Я ведь маму знаю, она ни за что с ним не разойдется и если понадобится, в ногах у судьи валяться будет, лишь бы ее разлюбезного не посадили! Что детям эта отсрочка?

Только… видеть не могу, как опустив плечи, Рыжий медленно бредет к холодильнику, и стоит ему поравняться с Голубевым, его смирение с собственной участью становится почти осязаемым: кажется, я даже могу его пощупать. Оно само скользит мне в ладони, холодное, липкое и такое тягучее, что кончики пальцев немеют, выпуская атласную ткань пеньюара, что я нервно тереблю, не отдавая себе в этом отсчета. И если бы не звон тяжелой затрещины, сопровождаемый еле различимым стоном, я так бы и стояла, позволив брату обслуживать этого изверга.

– Стой! – торможу Ярика, в два шага пересекая кухню, и заслоняю собой холодильник. Вот все еще ненавижу, и за вчерашнее вряд ли когда-то прощу, только шпынять этого идиота никому не позволю. Не могу. Иначе, чем я лучше Лиды? Как смогу спать спокойно, зная, что бросила их наедине с главным врагом?

– У нас здесь прислуги нет. А куда и когда мне идти, я уж сама разберусь. И, кстати, – тяну за собой подростка, взглядом заставляя малышню убраться с дороги, – спишь ты отныне здесь.

Не знаю, откуда берутся силы, но ноги подкашиваются лишь тогда, когда Ярик закрывает на ключ дверь детской комнаты. Садится на корточки у кровати, что я бессовестно занимаю, скинув на пол чьи-то вещи, и прежде чем заговорить, долго вглядывается в мое лицо. Словно видит впервые…

– Прибьет он тебя. И нас за компанию…

Рыжий прав? Боже! Я и сама в счастливый исход не верю…

– А это мы еще посмотрим! Нас, может, и в легкую, а вот Юлькиного жениха испугается. Иначе лежала бы она уже рядом с мамой, на соседней койке, – доносится откуда-то сбоку Ленкин голос, но заставить себя повернуться я не могу. Лежу без движения, пока мое тело потряхивает от адреналина, что до сих пор бродит в крови, в то время как сестра хитро улыбается своим молчаливым родственникам...

Глава 21

Это безумие! Самый глупый поступок в моей жизни, продиктованный не чем иным, как животным страхом – всепоглощающим, заставляющим кровь стынут в жилах и сердце стучать через раз…

Я то возвожу глаза к небу, даже не щурясь от блеска диска на светлом безоблачном небосклоне, то нервно тереблю связку ключей в руках, а то и вовсе – с опаской поглядываю на окна, всякий раз замирая, когда за занавеской мелькнет тень ненавистного мне человека.

– Ты издеваешься?! – от Бирюковской приветливости не осталось и следа.

 Словно мы переместились в прошлое, и для полного погружения мне не хватает лишь бумажного стаканчика с кофе в руках, который обязательно прольется на мою юбку… Мужчина с силой хлопает дверью и размашистым шагом достигает скамейки, на ходу цепляя солнечные очки на ворот белоснежной футболки.

Этот контраст загорелой кожи и кипенно-белого трикотажа на секунду лишает меня дара речи – меня чуть не убили, а я думаю только о том, что за спиной этого мужественного мужчины я бы чувствовала себя защищенной… Вот до чего доводит постоянный стресс и систематический недосып!

– Нельзя посерьезней? На кой черт давать мне отпуск, если наутро ты уже меняешь решение, даже не задумываясь, что меня ждет семья?

Ждут его… Ерунда! Это я в нем нуждаюсь, так сильно, что вопреки здравому смыслу мне дико хочется сплясать чечетку, без устали благодаря вселенную за его возвращение. Это нам без него никак, не Тихомирову же звонить и просить приструнить моего опьяневшего отчима!

– Знаю, – встаю и неловко переминаюсь с ноги на ногу, гадая, уместно ли сейчас улыбаться. Потому что мне хочется именно этого – растянуть губы в счастливой улыбке и обнять Максима, что, к моему счастью, еще не успел добраться до Столицы.

– Знаю, но у меня форс-мажор. Я бы сказала, катастрофа… Так что твой отъезд придется немного отложить, – демонстрирую пальцами размер этого «немного» и как-то коряво продолжаю:

– А если ты все сделаешь как надо, можешь хоть через час в свою Москву катится!

Максим

Я рано списал ее со счетов: вздорная она, какой была, такой и останется! Подозрительно щурюсь, рассматривая свежее, немного детское лицо своей начальницы и прячу руки в карманы, ведь больше всего на свете я мечтаю свернуть ей шею. Прямо здесь, не стесняясь прохожих, что снуют по двору, не подозревая, какая драма может разыграться на их глазах.

Что ей опять взбрело в голову? Вновь захотелось выпечки или четырехдневный перерыв в шопинге показался ей затяжным, и теперь Щербакова вознамерилась проехаться по всем магазинам этого крохотного городка?

– Ты ведь драться умеешь? – от неожиданности даже сигарету роняю, когда девчонка принимается беззастенчиво ощупывать мой бицепс, проверяя его на крепость. Жамкает, иначе не назову, и напоследок, словно извиняясь за такой наглый осмотр, пару раз проходится ладонями по моим плечам, теперь улыбаясь куда шире. Довольна?