Под вуалью - Уинспир (Винспиер) Вайолет

— Ну, конечно же, нет. — И он быстро замотал головой. — Я имею в виду эмоциональное потрясение. У большинства женщин эмоции подобны струнам скрипки — если они напряжены, то начинают фальшивить, как и перетянутые струны. Когда вы с этим столкнетесь, мисс Брант, вы вспомните все, что сейчас кажется безвозвратно потерянным. А теперь, — и он посмотрел на часы, — разрешите откланяться.

И уже обращаясь к Тристану, доктор Сулейман заметил.

— Вне всякого сомнения пригласите кардиолога, чтобы он осмотрел госпожу Жерар, но я думаю, что он лишь подтвердит вам мои слова.

— Я в этом абсолютно уверен, Тристан. — Рослин заметила, что когда он произносил эти слова, смотрел в ее сторону. — Обычно при постановке диагноза доктор Сулейман оказывается прав.

Затем они ушли. Рослин повернулась к Изабелле, чтобы пожелать ей спокойной ночи, но та, не обращая на нее никакого внимания, прошла мимо. Тристан поймал удивленный взгляд Рослин и в недоумении лишь пожал плечами.

— Изабелла обожает быть в центре всего, — сухо заметил Тристан. — Ей совершенно не понравилось, что сегодня вечером Дуэйн был занят не ей.

— Она слишком эгоистична, — тихо сказала Рослин.

— Зная, как вы оба любите Нанетт... — и слова застряли у нее в горле. Она принялась собирать чашки, поставила их на поднос, приготовив все для Юсефа.

Уже через несколько дней Нанетт почувствовала себя значительно лучше. Она полностью доверяла доктору Сулейману и отвергла идею Тристана проконсультироваться у кардиолога.

— Мое старое сердце не может быть иным после семидесяти трех лет жизни, наполненных любовью. Доктор, который меня лечит, знает свое дело.

В то же время она не одобряла уколов, предписанных ей доктором Сулейманом, и каждый раз после укола любила поворчать.

— Скоро я буду похожа на старую игольницу — ни одного живого места. — Обратилась она однажды утром к доктору Сулейману, который делал ей очередной укол в руку.

— Да полно вам, вы же наслаждаетесь тем, как все мы хлопочем вокруг вас, — улыбнулся доктор. — А мои уколы — как эликсир молодости и красоты — они уже вернули вам ваш обычный блеск в глазах.

— А вы, проказник! — вторила ему Нанетт. — Почему вы работаете здесь, в Сахаре, а не где-нибудь, где вы могли бы заработать кучу денег?

— Потому что это — мой дом, мадам. Здесь так много нужно сделать, но больным людям это будет не под силу.

— Еще один первопроходец, — ворчала Нанетт. — Говорил ли вам Дуэйн, что мы бы хотели отдать в ваше распоряжение деньги, выделенные на клинику?

Он утвердительно кивнул.

— Вы, надеюсь, примите их?

— Разве может собака отвернуться от куска мяса? — Со свойственным ему юмором пошутил доктор Сулейман.

— Я благодарен за это вам обоим. Я знаю, что это не благотворительность, просто вы хорошо понимаете здешнюю ситуацию.

— Дуэйн слишком горд сам, чтобы предложить кому-то благотворительную помощь, Бен Сулейман. Я могу понять, почему вы двое стали друзьями. Вы оба способны поставить работу превыше всего в вашей жизни. С такими мужчинами всегда немного страшно, не так ли, Рослин? —И Нанетт внимательно посмотрела на девушку.

Рослин прибирала за доктором.

— Медсестре не пристало выносить суждения о таком человеке, как доктор, — парировала она с улыбкой.

— Меня можно испугаться, мисс Брант? — спросил он ее.

— Страшно только в том смысле, что в ваших руках находится жизнь других людей, — ответила она. — Каждому непосвященному страшно перед лицом знаний и навыков врача.

— Ну, вас-то как раз непосвященной назвать нельзя, сестричка! — И он уважительно с улыбкой посмотрел на Рослин. — Вы исключительно владеете своим ремеслом.

— Спасибо, доктор. — На Рослин был белый халат специально для нее принесенный доктором Сулейманом, и он ей очень шел. — Нанетт так добра ко мне, что я рада, что теперь могу хоть что-то сделать для нее.

— Боже правый, ну как же независимы эти британцы!

— И она чисто по-гальски воздела руки к небу. — Вы посмотрите, только теперь это дитя счастливо! Она отплачивает мне за то, что я когда-то сделала для нее!

— Ну, будет вам, Нанетт. — И Рослин принялась деловито поправлять подушки в изголовье. — Вы сейчас переутомитесь и не сможете принять посетителей.

Даже будучи больной и лежа в постели, Нанетт хотела выглядеть настоящей женщиной. После ухода доктора Сулеймана она причесалась и привела в порядок лицо.

— Если я буду бледной и непричесанной, то я обязательно расстрою своих внуков. — Нанетт внимательно изучала свое отражение в зеркале, которое держала Рослин. — Эта ночная рубашка — не самый шикарный наряд, не правда ли? Ты знаешь, на свадьбе у меня было небесно-голубое шелковое платье. Это был любимый цвет моего мужа. Он говорил мне, что мои глаза даже ярче голубого неба пустыни!

— Они просто восхитительны! — уверяла ее Рослин.

— Мужчинам нравится, когда у женщин красивые глаза, — улыбнулась Нанетт. — У тебя они огромные и просто обворожительные, малышка! Это твое истинное сокровище!

— Но ведь это серые глаза ведьмы! — С легкостью произнесла Рослин. — Мне нужно быть очень осторожной, чтобы не навести на кого-нибудь порчу.

И в тот же момент в дверь постучали. В комнату вошел тот, кто сказал ей о том, что у нее серые глаза ведьмы.

Хотя в комнате Нанетт было великое множество цветов, он принес еще один, в горшке. У растения были сиреневато-малиновые цветы. Он направился прямиком к кровати Нанетт и, склонившись, поцеловал ее в щеку.

— Спасибо за цветок, Дуэйн, и пожалуйста, садись!

Ты такой высокий, что я могу сломать шею, если мне придется смотреть на тебя, пока ты стоишь, мой дорогой!

Он опустился на стул, который подозрительно заскрипел под тяжестью его тела.

— Я чувствую себя как слон в посудной лавке, — и он метнул взгляд в сторону Рослин. — Как ведет себя ваша пациентка, сестра? Не причиняет ли она вам хлопот?

— Нет, ничего такого, с чем я не могла бы справиться.

— Рослин нюхала цветы, которые только что принес Дуэйн, пытаясь скрыть свое удивление, каким же неуклюжим он казался здесь в окружении изящной французской мебели.

Совершенно очевидно, ему было гораздо удобнее в простой и даже какой-то дикой обстановке его собственного жилища.

— Каждый день я вижу определенное улучшение, Нанетт, — обратился к ней Дуэйн. — Бен Сулейман хорошо знает свое дело.

— Я его очень люблю, за исключением тех моментов, когда он делает очередной укол мне в руку. — Нанетт смотрела на пакет, который не выпускал из рук Дуэйн. —

Что у тебя там, очередной подарок для меня?

— Ты — француженка до мозга костей, — поддразнил ее Дуэйн. — Здесь же может быть мое белье из стирки, но ты, в свойственной тебе манере, не можешь предположить ничего иного, кроме того, о чем ты уже сказала.

— Ну, конечно же, ты что-то принес мне, — а, может быть, и моей медсестре. Может, это коробочка конфет? — Хитро добавила Нанетт.

Он посмотрел на Рослин, вскинув брови, и вынул из пакета очаровательную музыкальную шкатулку, которая так неестественно смотрелась в его мужской гостиной.

Он поставил ее Нанетт на кровать.

— Для тебя, моя красавица, — тихо произнес Дуэйн.

— Я подумал, она сможет тебя развлечь!

Нанетт дотронулась пальцами до танцовщицы, и неожиданно слезы навернулись на глаза.

— Но Дуэйн! ты же всегда обожал эту музыкальную табакерку! Она принадлежала Селесте, твоей дорогой матери. Я и думать не могла о том, чтобы попросить ее у тебя!

— Я хочу, чтобы она была у тебя, Нанетт. Это ведь ты подарила ее maman. Она все еще играет, а девушка танцует. Посмотри, я ее сейчас заведу! — И вот зазвучала мелодия, а танцовщица в такт музыке исполняла свои пируэты.

Рослин была околдована танцующей фигуркой, но когда она посмотрела на Дуэйна, то в его глазах она увидела боль и гнев. Эту боль он ненавидит... Он порывисто встал и подошел к резному окну, выходящему на балкон. Огненно рыжими казались его волосы в лучах солнца. Высокий, сильный и неприступный перед лицом этой боли... во всяком случае, так казалось Рослин.