Охота на Трясогузку (СИ) - Перова Алиса

— Она не посмеет! — рычит Геныч и снова обращается ко мне: — В яблочко, Александрия! Ещё один меткий выстрел, и я подневольный попаданец. К барьеру, мадам!

— Не торопись, Аленький, подумай, — произносит Рябинин, и я, не глядя на него, рявкаю:

— Без советчиков обойдусь.

Но всё же не спешу отвечать. Что ж такого ценного хранится на этой чёртовой полке?..

— Это точно не кулинарная книга, — озвучиваю я. — Потому что ты затеял спор именно тогда, как я о ней упомянула.

— Похвальная наблюдательность, — лыбится Геныч. — Но это не ответ. Ита-ак?..

Есенин или Маяковский? А, была не была!..

— Хрен с тобой, пусть будет Маяковский.

— Частично, Шурик, ты права… мой хрен действительно со мной, а за Маяковским — это к Жеке. — И с чувством декламирует:

— Стоит баба с жопой метр на метр

В очереди за продовольствием.

Отрастить бы себе хер

В километр

И доставить ей

Удовольствие! — прогрохотал этот дурень на весь остров. — Пардон, мои гулюшки, но прошу учесть, что это написал Вован, а я такой подход не одобряю.

И тут, как по заказу (не иначе, Геныч своим трубным басом разбудил), на террасе нарисовался Жорик со своим километровым шлангом, и Геныч мгновенно сориентировался: — Это вон, к Георгиосу. Джамбо, Жора!

— Акуна матата! — улыбается грек.

— Может хватит уже ломать комедию? — рявкаю я, ещё не готовая поверить, что проиграла, но мне на помощь приходит развесёлая Стешка:

— Саш, ты ошиблась, мой Генка любит Есенина, и именно его сборник есть на нашей п-полочке.

Гадство! Ну ка-ак⁈ Я ведь думала про Есенина!

— Аферисты! — бросаю им и залпом выпиваю вино, старательно не замечая, как Вадик подсовывает мне пахучие ананасовые дольки.

— Ничего подобного, — грохочет Геныч. — Всё по чесноку: Булгаков, Ремарк и Есенин.

— А Библия у тебя там не стоит? — поинтересовался Рябинин.

— Библия у меня только детская, мне её мама когда-то покупала, — застенчиво отозвался наш стокилограммовый дитятко. — Но она в старом доме осталась.

— А остальные две книги? — нетерпеливо напомнила я. — Мы про пять говорили.

— Ещё Хемингуэй, — подытожил Геныч. Как-то туго у него с математикой.

— «Старик и море»? — блеснул эрудицией Рябинин, а Геныч, кивнув, распалился:

— Между прочим, это самое жизнеутверждающее произведение! Я впервые его прочитал, когда после комы в больнице отлёживался, и считаю, что каждый правильный пацан обязан это прочитать! И «Три товарища» тоже.

— Да! — громко поддержал его Жорик.

— Вон Жора знает!

Я с сомнением взглянула на Жорика, и тот яростно закивал. Ну что, молодец, просвещённый малый!

— А пятая? — рявкнула я, пока они не заморочили мне голову.

Геныч сразу отчего-то набычился, но вместо него, подхихикивая, ответила Стешка:

— Маркес! «Сто лет одиночества».

— Что, серьёзно? — почти в один голос озвучили мы с Рябининым, а Вадик ещё добавил:

— А я так и не осилил.

— Я тоже, — вздохнув, неохотно признался Геныч и тут же взорвался: — Не, ну а что… там херова тьма героев, и всех зовут Хосе Аркадио. Бля, я запутался в этом сумасшедшем бреде! Или… не дорос ещё…

— Что гораздо ближе к истине, — вставила я шпильку, игнорируя Стешкины гримасы. — Геныч, мне вот только непонятно, что этот Маркес делает на твоей почётной полке?

— Напоминает о том, что должен быть прочитан. Должен же я когда-нибудь догнать, в чём гениальность этой книги.

— М-м, ну удачи тогда! — я помахала ручкой и встала с шезлонга. — А я спать.

— Э, какой спать? — опомнился Геныч. — Ты мне желание должна!

— Желаешь, чтобы я сегодня не спала?

— Хм, размечталась! Не-эт, моя зубастая гулюшка, это слишком просто. А своё желание я пока приберегу. С такой милой и отзывчивой родственницей никогда не знаешь, в какой момент оно может пригодиться.

— Нильская крокодилица тебе родственница.

— Вот-вот! — благодушно согласился Геныч.

— Ну раз никаких пожеланий нет…

— Аленький, а можно я озвучу пожелание? — облизав меня плотоядным взглядом, Рябинин улыбнулся.

— Лучше поведай свои грязные секретики дуэту Цветаевых. Ты же теперь член их команды.

— Не-не, — взревел Геныч, — дружба дружбой, но в нашем дуэте с членами полный комплект.

— Извини, Вадюш, — подыграла ему Стешка, — но мы с Генкой п-привыкли по старинке.

Я же закатила глаза — всё, пропала девочка! Скажи мне, кто твой муж…

— Аленький, а может, ТЫ выберешь меня своим членом? — вкрадчиво промурлыкал Рябинин.

— Да-а! — с непередаваемой интонацией вставил Жорик, а мой взгляд невольно соскользнул на его могучий пах.

— А может, вы как-нибудь друг с другом договоритесь, мальчики?

Но в нашу пикировку поспешила вклиниться Стефания:

— А давайте п-пойдём спать. Нам же ещё сегодня по деревням кататься, детишек п-поздравлять.

— Отлично, я отвезу! — встрепенулся несостоявшийся член моей команды, радостно мне улыбаясь. — Места для всех хватит. Я хотел сразу предложить, как приехал, но разве этих писюнов отыщешь в темноте? Да, Аленький?

— Думаю, вы и без меня чудесно справитесь, — я отзеркалила его улыбку. — Стоит ли пугать детишек такой толпой?

— Тоже верно, — мигом переобулся этот пройдоха. — Геныч, тогда можете взять мою машину и костюм Деда Мороза, а мы с Аленьким…

— Рябинин, тебе не стыдно? Ты ведь только что рвался подарить малышам праздник… А может, ты не любишь детей?

— А давайте это потом обсудим, — капризно пропищала Стешка. — Нам с Генкой ещё бабочек в коробку п-пересаживать. Вадик, надеюсь, ты конфеты положил в х-холодильник?

— В холодильник? — озадачился Рябинин и покосился на Геныча. — А-а… в моём бунгало нет… в смысле, не работает он.

— Да! — подал голос Геныч. Похоже, Жорик — это заразно.

Вот же придурки!

Ох, делайте, что хотите — бабочек ловите, хороводы водите, холодильники ремонтируйте… А я спать. Глаза уже закрываются.

А знала бы, что принесёт мне новый день, так и не открывала бы их до конца отпуска.

Глава 24

Уж замуж невтерпеж!

Александрина

— Степашкин! Степа-аш!

Игривый, звонкий и сейчас очень противный голос мамы пробился сквозь сон и ввинтился в мой раненый мозг. Голове даже на подушке лежать больно, не говоря уж о том, чтобы пошевелить ею или вовсе куда-то нести. Гадство, ну зачем я столько выпила? Да ещё в спальне почему-то жарко, хотя кондиционер продолжает выдыхать холодный воздух.

— Степашка! — как дрелью в висок.

Что ж так громко-то, а? Или я не закрыла дверь на веранду? Скорее всего. Вот дура! Потому мне и жарко так.

— Тихо, Настя, — послышался голос Инессы. — Не кричи, Саша ещё спит.

— Ой, да я сама недавно проснулась, — доверительно сообщила мама. — А Степашка-то где, тоже спит?

— Нет, она с мальчишками в соседнюю деревню уехала — детвору поздравлять. Даже Жоржик мой с ними подался.

— Какую ещё детвору? — мамин голос аж завибрировал от возмущения. — Они что, решили все деньги раздать местным оборванцам?

— Ох, да перестань, наверняка что-нибудь останется, — со смешком утешила её Германовна, и с террасы потянуло сигаретным дымком.

— Угостите меня тоже сигареткой, — горестно проблеяла мама. Ну всё, пошла мать вразнос.

— Мне казалось, ты не куришь, — удивилась Инесса.

— Так, балуюсь иногда. Но как тут не закурить с такими детьми? Шурочка злая стала, как овчарка… — не отрываясь от подушки, я ощетинилась и оскалилась. — А Степашка… Боже мой, она же была такой отзывчивой и доброй девочкой, а как связалась с этим своим… Генычем, совсем другая стала — нетерпимая, дерзкая!.. Вот правду говорят: «С кем поведёшься…»

— Да ты что, Настя, не наговаривай на своих детей, — тон Германовны заметно посуровел. — У тебя замечательные девчонки! А с зятьями тебе как повезло!.. Не гневи Бога, деточка, тебе радоваться надо.

— Чему? Что эти замечательные детки швыряют деньги направо и налево, когда у матери лишней копейки нет? Да эти местные богаче меня будут. Вы видели, какие у них тут цены на морепродукты? А сколько они их продают! И сами жрут ртом и жопой! А мне на этого несчастного лобстера надо всю ночь петь до хрипоты… да ещё было бы, где петь.