Золотая чаша - Плейн Белва

– О, сколько угодно лжи печатают черным по белому, – воскликнул Дэн. – Возьмите хотя бы газеты Херста.

Фредди поморщился. Ему было стыдно. Отец говорил с такой горячностью, с таким – он поискал в уме слово – пафосом, что все, кто был в комнате, повернулись в его сторону.

Хенни забеспокоилась: он слишком много выпил. Лицо у него раскраснелось. Он не умеет пить, да и не притрагивается к спиртному, а сегодня за обедом пил вино, а потом еще и бренди.

Она попыталась поймать его взгляд, но он ни разу не посмотрел на нее. Им владело желание встряхнуть этих мужчин в их черных костюмах с белыми рубашками, пингвиньих костюмах, как он их называл. Он презирал и их костюмы, и их самих.

– Попомните мои слова, со временем будет введен налог на доходы. Может, не в этом году, даже наверняка не в этом, но скоро, я в этом уверен.

– Подоходный налог! – вознегодовал Уолтер. – Сама идея возмутительна. Вдобавок мы и так обложены налогом; состоятельные люди платят налог добровольно, повинуясь голосу совести, в виде пожертвований на благотворительность.

– Совести? – переспросил Дэн.

Спор теперь вели только они двое. Остальные замолчали и с чувством неловкости ожидали, чем же закончится эта дискуссия. Всегда добродушный Альфи обеспокоенно наморщил лоб, Эмили отошла к окну и, отдернув штору, уставилась на пустую темную улицу.

– Да, совести. Каждый год на благотворительные цели тратятся миллионы. Мой отец – надеюсь, он не рассердится на меня за то, что я привожу его в пример – отдает тысячи. Существует общество помощи детям и приют для подкидышей; они созданы на благотворительные средства. Существуют больницы, дома для престарелых, благотворительные центры. – Уолтер посмотрел на Хенни. – Ваша жена могла бы рассказать вам о них, спросите у нее…

– Мне незачем ее спрашивать, я и сам знаю. Но это меня не впечатляет. Богачи-филантропы и не замечают этих расходов. Для них это капля в море. – Дэн встал и, наклонившись вперед, оперся руками о спинку стула. – В нашем городе творятся страшные вещи. Вы бы ужаснулись, узнав, что нечто подобное происходит в Калькутте или на Борнео.

Мистер и миссис Майер резко встали, забормотав в один голос:

– Господи, как летит время… уже так поздно… прекрасный вечер… – и направились к двери. Флоренс пошла за ними.

Ну зачем, подумала Хенни, зачем он это делает? То, что он говорит – правда, но зачем говорить об этом сейчас, здесь?

– В прошлом месяце… – продолжал Дэн. – В газетах об этом не сообщалось – то ли власти не захотели, чтобы общественность узнала об этом, то ли сами газеты сочли, что не стоит информировать читателей о таком ужасе.

Он понизил голос. Гости задвигались, заерзали на стульях.

– В прошлом месяце одна семья замерзла до смерти. У, них не было денег, чтобы купить угля или дров. Вообще-то многие бедняки живут в плохо отапливаемых помещениях. Но в данном случае мать была больна пневмонией; она умерла и труп ее лежал, разлагаясь, целую неделю, а дети – то ли они были слишком малы, то ли очень уж испугались – лежали рядом и ждали неизвестно чего. Они жили в квартире на верхнем этаже полузаброшенного здания, поэтому никто не слышал детского плача. А потом умер и младенец. Когда их нашли, обнаружилось, что дети постарше… – Дэн сглотнул. – Свидетельства каннибализма… Наверное, мне не следовало рассказывать вам об этом.

В комнате повисла мертвая тишина. Не слышно было ни звука, ни даже дыхания. Затем старый Вернер встал со своего громадного кресла и потряс сжатым кулаком. Кулак дрожал, и голос его, когда он заговорил, тоже дрожал.

– В самом деле не следовало, – громко произнес он. – Это отвратительно. Я никогда не слышал ничего подобного. И вы рассказываете об этом в присутствии дам, молодых людей… собственного сына. Это отвратительно, сэр, и, на мой взгляд, этому нет оправдания.

– Но это правда, – возразил Дэн ровным голосом. – Они живут в этом мире, пусть же узнают, что он из себя представляет.

– Дэн, пожалуйста, – мягко сказала Хенни.

– Почему никто не попробовал марципаны? – защебетала Флоренс. – Я всегда их готовлю, когда знаю, что Хенни придет. – Она вымученно улыбнулась. – В один из своих дней рождения – ей тогда исполнилось шесть или семь – она стащила из кладовки коробку с марципанами и все их съела. Было очень смешно. Помнишь, Хенни? – Она повернулась к сестре, и улыбка погасла, сменившись безмолвной мольбой: пожалуйста, не нужно все портить. Неужели нельзя это прекратить? Внезапно она расплакалась.

Анжелика обняла дочь.

– Не надо. Не стоит из-за этого плакать. Вы, – обратилась она к Дэну, – вы просто невоспитанный, невежливый человек.

Дэн отвесил легкий поклон.

– Прошу прощения. Трудно оставаться вежливым, видя те мерзости, которые видел я. Трущобы, обездоленные нищие люди; за один только прошлый год их число увеличилось на пять тысяч… Вы и представить себе не можете.

– Мы можем представить, – Флоренс перестала плакать. – Почему бы иначе мы делали то, что делаем? Мы всегда щедро жертвовали на благотворительность, хотя, с вашей точки зрения, этого мало.

Дэн ответил Флоренс, смягчив тон:

– Благотворительность – это не решение проблемы. Необходимы радикальные реформы, коренная перестройка трущобных домов. Джекоб Рийс и Лоренс Вейлер все еще занимаются этим вопросом, да и я тоже в меру своих скромных сил.

– Все еще? – изумился Уолтер. – Несмотря на принятие жилищного закона? Казалось бы, вы должны быть удовлетворены.

– О, закон был хорош на бумаге. Старые дома как стояли, так и стоят, вы это прекрасно знаете. Гниют постепенно, и их жильцы вместе с ними.

Уолтер открыл рот, закрыл, снова открыл.

– Вы бы лучше посвящали свободное время заботе о сыне. Благотворительность начинается с семьи.

– Мой сын ни в чем не нуждается. Он сыт, обут и одет, окружен теплом и любовью, чего не скажешь о детишках, живущих в «Монтгомери флэтс», куда мы на днях ходили с Вейлером.

Пол судорожно вздохнул и вопросительно посмотрел на отца. Дело принимало серьезный оборот. Уолтер снял очки, протер их, снова надел.

– А зачем вы туда пошли, позвольте спросить?

– «Монтгомери» пользуется самой дурной славой. Строительство таких домов было запрещено законом от 1901 года, но там все дома построены в 1889 году. Их следовало бы взорвать или снести. Вы бы посмотрели на эти дома, попробовали бы подняться по темной лестнице с выщербленными ступенями, вдохнули бы тамошние запахи. Один грязный неисправный туалет в холле, которым пользуются шесть семей, хотя предположительно туалет должен иметься в каждой квартире. Плата за квартиру на первом этаже – девять долларов в месяц, на пятом – восемь. Крысы идут в качестве бесплатного приложения.

Дэн дышал тяжело, как после долгого бега.

– Из такого вот дома мы забрали этого ребенка, – он кивнул в сторону Лии, – эту чудесную маленькую девочку, которая, не сделай мы этого, была бы обречена жить в мерзости.

– Это, конечно, весьма похвально. Но давайте вернемся к затронутой вами теме – к «Монтгомери». Мне известно, что эти дома строились в соответствии с законами своего времени, а позднее были переоборудованы уже в соответствии с новым законом. Теперь в каждой комнате есть окно…

– Это гиблое место, Уолтер, – перебил его Дэн, – что бы там ни говорили. Хуже всего то, что в случае пожара эти дома становятся самой настоящей ловушкой, и владельцы наверняка это понимают.

– Владельцы вовсе этого не понимают, – ответил Уолтер. Его зрачки, увеличенные стеклами очков, стали похожими на два черных камушка.

Кузены и кузины Вернеры все как один вдруг вспомнили про время – мужчины достали из жилетных карманов свои часы, женщины посмотрели на свои, висевшие на цепочках у них на шее. Затем они дружно встали. Спустя минуту из холла донеслись реплики, свидетельствующие, что гости уходят: изумительно… огромное спасибо… О, мои сапожки… смотрите, пошел снег… ну, это не надолго, он кончится так же внезапно, как начался… восхитительно.