— А ты пригласи, — предложил он.
— Но Джордж скоро вернется.
— Разве к тебе не приходят друзья? — мягко спросил он. — Никогда-никогда?
— Не мужчины.
— Почему?
— Потому что я терпеть не могу всего этого вранья. «Это новый друг мамы» или «Джордж, познакомься со своим дядей Генри». Детям это только вредит.
Он смотрел на меня, как на гиперопекающую клушку-мать, поэтому я громким шепотом добавила, что поскольку у него нет детей, он не может учить, как мне воспитывать своего собственного сына. Секунду он казался рассерженным, однако, это выражение на его лице мелькнуло и исчезло. Такое бывает, когда в раздражающем вас водителе на дороге вы внезапно узнаете старичка соседа.
— Всего на пять минут, — настаивал Генри.
— Нет, — сказала я. — Не могу. Извини.
— Я хочу посмотреть, где ты живешь.
— А я бы предпочла, чтобы ты этого не делал.
В этот момент Селия встала со скамейки и, положив руки на бедра, пошла к нам:
— Милые птенчики, не хотите ли выпить по стакану пива?
— Я пас, — быстро ответил Генри. — Я за рулем. А Роз только что предложила мне чашечку кофе.
Лицо Селии упало:
— Ну, тогда в следующий раз, — сказала она.
Генри одарил ее очаровательно улыбкой:
— Обязательно.
Он обернулся ко мне, его глаза горели озорством. Нечего делать, я сдалась и толкнула дверь.
— В гостиную, — категорично заявила я и жестом пригласила Генри внутрь.
Обернувшись, я увидела, что Селия все еще не сдвинулась с места.
— Извините, — произнесла я одними губами. — Вы не обижаетесь?
Мне стало плохо от одного ее несчастного вида.
— Вовсе нет, — буркнула она, приходя в себя. — Приятного вечера. — А затем прошептала девичьим заговорщическим тоном: — Он ужасно красивый, Роз! Не упусти!
*
Генри вошел в столовую.
— Я вижу, ты поклонница минимализма.
— Послушай, если собираешься критиковать…
Он приложил палец к губам:
— Нет. Но Роз, где вся мебель? Что, черт возьми, случилось?
— Ну, ты знаешь… так вышло.
— Вы только что переехали? — спросил он.
— Не совсем. Меня навестили судебные приставы. Ты не передумал насчет кофе?
Он попытался сочувственно улыбнуться, но, видимо, испугался, что я пну его в колено.
— Давай я сам, — он направился к кухне. — А ты пока присядь… — он окинул взглядом комнату, — присядь на этот ящик.
Я осталась стоять. Сандалии немного натерли мне ноги, так что я сняла их и стояла босиком.
Он вернулся через мгновение:
— Чашки?
Я покачала головой:
— Только те, что в раковине.
— Совсем как в моей юности, — весело сказал он. — Чай из стакана, водка из миски.
Я прошла за ним на кухню. Мои босые подошвы тихо шлепали по полу.
— Чему ты учился? — спросила я.
— Химическая инженерия.
— Ух ты! Разве ты не должен работать в ICI * (* букв. Имперская Химическая Компания) или вроде того?
Он кивнул:
— Ты права. Должен.
— Но вместо этого…
— Оформляю страховки два дня в неделю.
— Чем ты занимаешься, когда не работаешь?
— В основном, читаю, — сказал он.
— Почему?
Он засмеялся, но когда понял, что я не шучу, задумался.
— Знаешь, — сказал он, — если бы ты спросила меня год назад, я бы не знал, что ответить. Я не прячусь в книгах от жизни и не занимаюсь самосовершенствованием, если ты об этом.
Я пожала плечами:
— Нет, не об этом.
— Мне всегда нравилось читать, — объяснил он. — Я всегда ловил себя на том, что беру книгу, не задумываясь о причине. Но в прошлом году я прочитал рецензию на книгу Джона Малковича.
— Не знала, что он еще и писатель, — сказала я.
— Нет, он написал обзор, а не книгу.
— Ясно.
— Вообще-то, теперь я уверен, что то был не сам артист, а рецензент, выдававший себя за Джона Малковича. Одним словом, это была книга «Да простят нас» Эми Хоумс. — Он сделал паузу. — Ты о ней слышала?
— Нет.
— Не важно. Это не важно. Но в своем обзоре он подчеркивает причину, по которой я читаю. Он говорит, что сейчас все авторы такие скучные. По сути, они так боятся задеть чувства читателей, что интересных персонажей почти не осталось. И когда он сел читать «Да простят нас», он наконец-то встретил кого-то интересного. Он нашел главного героя таким интересным и убедительным, что перечитал книгу еще раз. Наверное, поэтому я и читаю.
— Потому что люди тупые?
— Да. Кстати, у тебя красивые зубы.
— Спасибо.
В этот момент Генри обнаружил, что в чайнике недостаточно воды. Подставив чайник под кран, он небрежно спросил:
— Значит, судебные приставы? Это серьезно. Что случилось?
— Я слишком много потратила, а мой муж накопил на мое имя немало долгов.
— О, да. Помню. Дерьмовая история. Но ты, кажется, не очень злишься на него?
— Сначала злилась. Но какой смысл? В конце концов, я сама его выбрала. Я потратила много времени, обвиняя его, но потом поняла, что это не поможет мне решить мои проблемы. И никто за меня это не сделает. Кроме того, существует множество людей, которым приходится тяжелее, чем мне. В общем, надо не жаловаться, а работать.
— И как, получается?
— Да, — сказала я. — Теперь все стало проще. Худшее позади. Дела идут на лад, и я выбираюсь из финансовой ямы.
— Отлично. Я восхищаюсь тобой.
Я отвернулась.
— Тебе нравится твоя работа? — спросил он.
— В основном, да. Мне нравится помогать людям, которые страдают от боли. Просто это занимает…
— Все твое время?
— Ага.
Я даже рассказала, как пришлось закрыть собственную клинику, но я все еще мечтаю работать на себя.
— Тогда почему бы нет? — спросил он. — Разве нельзя начать все заново?
— Есть возможность, но я боюсь. В прошлый раз я добилась успеха, но пришлось вкалывать, как рабу на галерах, и все из-за того, что я не могла отказать людям. А потом я все равно подвела всех из-за своей безответственности.
— Ты не безответственная, — сказал он. — Ты работаешь полный день и одна, без всякой помощи, воспитываешь ребенка. Разве это безответственно?
— Ты очень любезен, — ответила я. — Но люди думают иначе, потому что…
Он отмахнулся от моих слов, как бы говоря: «да что они понимают?»
— Я недавно прочитал, что семьдесят один процент людей не любит свою работу. Большая часть человечества всю жизнь занимаются тем, что им не нравится.
— А тебе твоя работа нравится? — спросила я.
— Не особенно, но я работаю только два дня из семи. Думаю, два дня в неделю можно и потерпеть. Кстати, когда-то нам говорили, что с появлением роботов и искусственного интеллекта развитые страны перейдут на трехдневную рабочую неделю. Однако, этого так и не случилось.
— Как думаешь, почему?
— Вероятно, чтобы мы не натворили бед, — сказал Генри. — Что мы будем делать с этим избытком свободы? Начнется анархия. — Он улыбнулся. — Всегда найдутся желающие работать полный день. Позвольте им делать, что хотят, скажу я, и оставьте остальных в покое. Конечно, некоторые не понимают, почему я не хочу больше зарабатывать. Для них деньги — единственный показатель успеха и все такое.
Уинстон тоже пережил длительную фазу борьбы с коммерциализмом. Я помню все эти длинные речи об автономии, неверно понятых луддитах, мифе о тяжелом труде и достойной жизни.
Проблема заключалась в том, что он продолжал покупать дорогие вещи.
Я спросила Генри, о каких «некоторых» людях он говорит, и он ответил:
— Скотт Элиас.
Я переступила с ноги на ногу. Он спросил:
— Ты ведь уже знакома с ним?
— Хм-м-м, встречала пару раз.
— Полный дрочила, — сказал он. — Не могу понять, почему Надин еще его не бросила. Или могу. Дети и все такое. Но столько лет…
— Кажется, я понимаю, почему ты его не любишь — нейтральным тоном сказала я, надеясь, что мое лицо так же непроницаемо, как голос.
Он нахмурился:
— Почему?
— У вас слишком разные взгляды на жизнь. Видимо, ты не можешь принять его позицию.
