Небесные девушки - Глэмзер Бернард

— Как нет?..

— Забудь это, — сказала она и встала. — Я могу обойтись и тем, что осталось.

Я тоже встала:

— Подожди минутку. Где у тебя лежала сумка?

— В моем шкафчике. Всю неделю она была там.

— А твои кольца с бриллиантами на месте?

— Да. Кэрол, не волнуйся. Деньги внезапно снова появятся.

Я покрылась мурашками.

— Аннетт, Джурди, — позвала я. — Вы не могли бы прийти сюда на минутку?

— Кэрол, что ты собираешься сделать? — спросила Донна. — Оставь деток в покое.

Вошли Аннетт и Джурди.

— Послушайте, — сказала я. — У Донны пропала пачка денег. Одиннадцать сотен долларов.

Джурди замерла и побледнела.

Аннетт закричала:

— Донна, тем вечером вы трое оделись и отправились ужинать, вспомни, ты оставила все в беспорядке лежащим на кровати, и я собрала все вместе для тебя и положила обратно в твою сумку — ту самую, что у тебя в руках. А потом я положила ее в твой шкафчик, как обещала.

— Знаю, — сказала Донна. — Понимаешь, я всю неделю не брала в руки эту сумку. Ох, черт побери, детки, забудьте об этом. Они, найдутся. Я не волнуюсь.

— Посмотри-ка в шкафчике, — предложила я. — Деньги могли выпасть.

— Я уже весь его осмотрела, — засмеялась Донна.

— Ты обыскала все свои остальные сумочки?

— У меня только одна белая, которую я ношу в класс, и пара других на полке в шкафу.

— Давай заглянем в них.

Мы заглянули туда. Мы осмотрели весь ее багаж. Мы осмотрели весь ее комод. Мы осмотрели все ее вещи до посинения — все трое, Донна, Аннетт и я. Джурди стояла, прислонившись спиной к стене, глядя на нас, а Альма лежала на своей кровати, совершенно безразличная ко всему происходящему.

Донна сказала:

— Честно, мы зря теряем время, Кэрол. Они могут быть только в одном месте — в этой сумочке. Если их здесь нет, значит, нет нигде.

— Тогда мы обязаны сообщить о пропаже.

— Что значит сообщить? Кому?

— Мистеру Куртене.

— Зачем эта огласка?

Я ответила:

— Кто-то из служащих отеля, возможно, заходил сюда, когда мы находились в школе.

— Ты сумасшедшая, — сказала она. — Я не пойду ни к кому и не буду об этом сообщать. Забудь об этом, ладно?

Джурди не произнесла ни слова. В этот момент я поймала ее взгляд, и она сразу же опустила глаза, повернулась и вышла из комнаты. Впрочем, выражение ее лица я успела уловить. Она была бледной и мрачной и вместе с тем вызывающей, и это напугало меня до смерти.

Я сказала:

— О'кей, Донна. Делай как знаешь.

— А что хорошего, если я сообщу? Куртене только весь персонал обыщет или что-либо в этом роде, и что тогда? Беби, ведь это всего лишь деньги.

— Верно, — ответила я. — Это всего лишь деньги. Господи! Ты считаешь меня сумасшедшей!

— Всего лишь деньги! — закричала Аннетт. — Одиннадцать сотен долларов. Да это целое состояние!

Альма зевнула. Закинув руки за голову, она лежала, развалившись, подобно любимой жене султана. Она сказала со скукой в голосе:

— Ради Бога, отчего вся эта суматоха?

Аннетт взволнованно сказала:

— Ты не слышала? Мой Бог, ты, должно быть, глухая. У Донны пропали из сумки одиннадцать сотен долларов.

Альма снова зевнула.

— Альма, — проговорила я.

Она проигнорировала меня.

— Альма.

Она рассматривала свои ногти.

Я подошла к ней и внимательно посмотрела на нее. Она продолжала изучать свои ногти. Я сказала:

— Альма, ты знаешь что-нибудь об этих деньгах?

Она безразлично фыркнула.

Я повторила:

— Альма, где они?

Она повторила свой проклятый зевок. Затем снова посмотрела на свои ногти. Потом она пожала одним плечом. Господи, как она переигрывала. Затем она холодно сказала:

— Где же им быть?

Я завопила:

— Где?

Как тигрица, она спрыгнула с кровати и закричала прямо мне в лицо:

— Ты хочешь знать? Я скажу тебе! Где они могут быть! — Она махнула в сторону Донны. — Ты, чертова, проклятая Богом вшивая богатая американка! Ты оставляешь свои проклятые вшивые деньги разбросанными повсюду, как мусор, а? Одиннадцать сотен долларов. В Италии семья из десяти человек живет на них целый год. Стыдно! Стыдно! Стыдно за тебя, искушающую девушек, которые должны бороться за жизнь и вкалывать! Стыдно за тебя!

— Какого черта, о чем она говорит? — обратилась Донна ко мне.

Я посмотрела на нее, затем посмотрела на Альму, потемневшую от гнева, и сказала:

— Подойди сюда, Донна, помоги мне свернуть твой матрац.

— А? — удивилась Донна, но я подтолкнула ее, и мы свернули ее матрац и обнаружили под ним деньги.

— Ну, что ты думаешь? — спросила Донна.

Альма усмехнулась и снова устроилась на своей постели, повернувшись попкой в сторону Донны.

Я сказала:

— Это урок для тебя, Донна.

— Но почему? — спросила Донна. Она была совершенно сбита с толку.

Я вошла в другую комнату, Джурди смотрела в окно.

Я сказала:

— Их нашли.

— Да. Я слышала вопли итальянки.

Я подождала. Она оставалась неподвижной, глядя на Гольфстрим. Тогда я сказала:

— Что с тобой, Джурди?

— Что со мной?

— Да.

Она очень медленно повернулась и сказала:

— Ты отлично все понимаешь, Ты думала, что это сделала я, не так ли?

— Ты имеешь в виду деньги?

— Да. Деньги.

Я сказала:

— Джурди, с тобой вечно это будет?

— Кто же еще мог это сделать, кроме меня? Вот что ты думаешь. Я увидела это в твоих глазах.

— Знаешь что? — сказала я. — Ты сумасшедшая. Ты чокнутая. Ты не в своем уме. Тебе следует надрать уши.

Она сказала:

— Ты мне не доверяешь? Почему?

— Ох, черт, — ответила я и повернулась, чтобы уйти. Она окликнула:

— Кэрол.

Когда я посмотрела на нее, в ее глазах стояли слезы.

Я сказала:

— Я собираюсь пойти поплавать. Ты пойдешь?

— Это идея, -; ответила она. — Это, возможно, меня остудит.

У нас не было специальных заданий на уик-энд, лишь общее указание прочитать все, что мы должны были выучить, и быть уверенными, что сможем повторить это с завязанными глазами, слово за словом. В действительности это означало, что мы могли фактически расслабиться: мы могли совершить поездку в Майами-Бич, посетить магазины и посокрушаться о всех великолепных одеяниях, которые мы не могли позволить себе, мы могли даже отправиться на экскурсионном пароходе к индейской деревне в Эверглейдзе.

Около десяти часов утра этой первой субботы Джурди и я решили совершить продолжительную прогулку: мы пересекли Коллин-авеню до Индиен-крик и направили наши стопы к Бурдин, а затем купили гамбургеры и вплоть до полудня глазели на витрины магазинов. Затем мы возвратились в отель на сиесту и прикинули, чего нам ждать от вечера. По совпадению мы надели платья почти одного и того же оттенка, слоновой кости, и нас могли принимать за сестер. Мы были одного и того же веса и телосложения, приблизительно одного возраста, обе блондинки, и отличались разве лишь выражением наших лиц. У Джурди был довольно холодный взгляд «не тронь меня», что вполне понятно, учитывая ее опыт в Буффало, в то время как я вообще походила на беззаботную идиотку. Мои друзья обычно проходились по этому поводу. Они говорили: «Кэрол, ты всегда выглядишь такой счастливой», но на самом деле они имели в виду, что я выглядела, будто меня только что условно выпустили из «Бельвю» — этакая веселая и безобидная дура.

Джурди и я спустились вниз в холл отеля и начали двигаться к выходу, неторопливо, с достоинством, когда прямо из ниоткуда перед нами возник человек и, сказал звучным голосом:

— Извините меня, молодые леди, вы, случайно, не знаете, где сегодня в городе можно посмотреть хороший фильм?

Мы не могли его проигнорировать. Он загородил нам дорогу. А сам был огромный, своего рода человечески динозавр: огромный, крупный, костистый человек, очень костистый и неуклюжий, ростом около шести футов с четвертью. Его лицо было тоже костистым и все в забавных выступах, он носил очки в золотой оправе. На нем был костюм рыже-коричневого цвета со старомодными широкими лацканами; а его галстук был абсолютно ужасен, красно-желто-синий образчик кубизма, в руке он держал стетсоновскую шляпу. Ему было, по меньшей мере, около шестидесяти пяти лет.