Однажды вечером Наташа, отыграв эпизодическую роль уличной певички в пьесе английского драматурга (спектакль еще не закончился), сидела у себя в гримерной в обществе Петьки и осторожно снимала с лица грим. Неожиданно в дверь громко постучали, и не успела она промолвить: «Войдите», как на пороге выросла богатырская фигура молодого блондина, который направлялся к ней с протянутой рукой:
— Саша Кудряшов, держу фишку на «птичке», будем знакомы, Наталья Дорофеева…
Наташа, увидев эту мощную фигуру в зеркале, повернулась в своем вертящемся кресле и осторожно пожала протянутую руку.
— Саша Кудряшов, держу фишку на «птичке», будем знакомы. — В следующее мгновение Петькина ручка исчезла в его лапе… — Кстати, а ты кто такой? Что-то я не видел твоей фотографии в фойе…
— Это мой сын, — пояснила Наташа.
— Сын? У тебя уже сын? А папа у вас есть? — беззастенчиво сыпал вопросами блондин.
— Папы нет, — спокойно ответила Наташа.
Посетители, поклонники для молодых актрис не были редкостью, и они не слишком робели перед ними.
— Понятно, — сказал богатырь. — Папа погиб, выполняя ответственное задание над Арктикой. Был летчиком.
— Нет, — засмеялась Наташа.
— То есть папа погиб, выполняя ответственное задание разведчика, — тут же поправил себя Саша Кудряшов.
— Мой папа — американец, — объяснил Петька. «Американцем» Виктора называла ироничная Катя, и Петька запомнил.
— Еще лучше! — возмутился Кудряшов. — Акула империализма. Мало им, что оттяпали у нас Аляску, они еще и строгают нашим девушкам детей. Но это ничего. Нас должно быть много. Как, говоришь, тебя зовут?
— Я еще ничего не говорил, — набычился Петька.
— Так скажи. Как твое имя? Надеюсь, не Джек?
— Петр, — буркнул Петька.
— Петр — это хорошо, — одобрил Кудряшов. — У меня был один знакомый царь, тоже Петр, головы рубил направо и налево, если что не по нем… Твоей маме я принес букетик. — И Саша не глядя положил на Наташин столик пять белых гвоздик, продетых в какой-то перстенек. — А поскольку про тебя ничего не знал, то подарю тебе, что бог послал. — С этими словами Кудряшов стянул со своей огромной ручищи часы и вложил их Петьке в кулачок.
— Вы что, с ума сошли?! — привстала Наташа. — Что это за часы? Что это за кольцо?
— Обычная стекляшка, — отмахнулся Саша, — безделушка, поднял как-то на улице. Для красоты букета. Наталья, у тебя ваза найдется?
— А часы? — беспомощно спросила Наташа.
— Детские, почти игрушечные, неужели сама не видишь?
Часы действительно имели вид игрушки, и Наташа решила, что так оно и есть.
— А что значит «держать фишку»? — поинтересовался Петька.
Это значит — я самый главный на «птичке», конкурентов у меня нема… — развел он руками. — Не люблю конкурентов. Если увижу такого, сразу пускаю его на корм рыбкам. Я, — продолжал он, — сам добываю корм из водоемов нашей родины, сам сушу его потом и сам же продаю на «птичке». Пока сам, — значительно поднял он палец, — но скоро возьму наемника, чтобы он парился на «птичке», пока я пью пиво.
— А что такое «птичка»? — продолжал допрос Петька.
— Темный ты парень, — отреагировал Кудряшов. — Птичий рынок. Обязательно свожу тебя туда. Если захочешь, куплю тебе обезьяну, если захочешь — крокодила. Маме есть где держать крокодила?
— Негде, — отвечала Наташа, — у меня нет пока своих хором.
— Будут, — уверенно заявил Саша, — чтоб у такой красотки с ямочками на щеках не было дворца… А коса у тебя натуральная?
— А вы подергайте, — с гордостью сказал Петька, — маму всегда об этом спрашивают…
— Потом когда-нибудь, Петро, и подергаю… Ну, с тобой-то заметано насчет «птички»? Поедешь со мной на моих темно-вишневых «Жигулях»? Я тебе и порулить дам.
— Заметано, — согласился Петька.
А то я спешу, Наталья, — обратился теперь Саша к его матери, — у меня там в третьем ряду чувиха сидит и сморкается в носовой платок от избытка чувств… Странная такая чувиха! Сама, если надо, любому глотку зубами порвет, а в театре и в кино рыдает как белуга, если там кто-то страдает… До встречи! — И он, исчезая, столкнулся в дверях с Галей-беленькой, которая тоже, отыграв эпизод, пришла снять грим и переодеться. — Пардон, мадам, — бросил ей Саша на ходу. И наконец исчез.
— Что это за ряха? — заинтересованно спросила Галя.
— Это не Ряха, а дядя Саша. Он держит фишку на «птичке», — пояснил Петька. — И он подарил мне часы. — Петька сунул под нос Гале руку, уже увенчанную часами.
Галя подскочила:
— Боже мой! Какой подарок! Ну почему меня здесь не было, может, и мне бы кое-что перепало! А то все цветы да цветы…
— Это игрушечные, — объяснила ничего не подозревающая Наташа.
Галя с сожалением посмотрела на нее:
— Какие игрушечные! Это «Сейко», японская фирма. Таких в Москве раз-два и обчелся, — простонала она.
Наташа похолодела.
— Галя. — Она протянула Гале колечко, и «стекляшка» заиграла всеми цветами радуги. — А вот он мне подарил… Это простое? — с надеждой спросила она.
У Галины отвисла челюсть.
— Боже мой! — воскликнула она. — Ну почему ты посылаешь дурочкам таких хороших поклонников! Какое «простое»?! Ты посмотри, как играет камень! Это бриллиант чистой воды в один карат, как пить дать!
Наташа рывком включила динамик: послышались шлепки аплодисментов. Наташа выхватила из Галиных рук кольцо, сорвала с руки Петьки часы и бросилась в коридор.
— А мне никогда такого не дарят, — продолжала делиться с Петькой Галя, — думают, на зарплату народного артиста да на мои копейки прожить можно! А этот народный всю свою народную зарплату прокатывает на такси. — Камешек был брошен в огород Наташи и Петьки, которых Москалев правда частенько подвозил на такси. — Нет, ну где справедливость, скажи, Петр…
— Не знаю, — буркнул Петька.
— Где? Где? — Галя сделала вид, будто ищет справедливость под креслами. — Нет ее, — разогнувшись, констатировала она.
Наташа вернулась, держа перед собой подарки с таким видом, точно они начинены взрывчаткой.
— Я не нашла его, — сказала она.
— И слава богу, — отозвалась в сердцах Галина. — В кои-то веки настоящую вещь принесли, а ты хочешь ее вернуть. Подарил — значит, может. Значит, столько наворовал, что ему ничего не стоит. Дай бог, чтобы он больше не пришел, чтобы ты ему не сунула назад эту роскошь.
