Всё, что нужно для счастья (СИ) - Стасина Евгения

- Не ходили, - не даёт ей закончить мужчина, в то время как я диву даюсь: откуда такая уверенность? Ладно сейчас они у неё короткие, но ведь три года назад всё могло быть иначе. Да я сама грешна - в двадцать шесть мазала на себя тонны косметики! Удивлённо взираю на Шерлока Холмса и поджимаю губу, чтобы не дать себе вмешаться - он же наверняка не просто так пришёл к такому выводу.

- Вы медик, Оксана. Я халат видел. А в медицинской среде на длинные ногти табу. Так что? Скажите уже, наконец, где вы встретились с Верой? Желательно сразу с адресом, потому что я больше чем уверен, что она и сейчас там.

Вот оно что... Где там, непонятно, но попал бывший муж в самое яблочко. Иначе бы краска не сошла так стремительно с и без того бледного лица.

- В какой больнице вы работаете? Молчать уже нет смысла. Мне не составит труда достать ваш халат из пакета и хорошенько рассмотреть логотип на кармане.

- В больнице? - подбираюсь, только сейчас окончательно осмыслив услышанное, и бегаю глазами по сидящим напротив меня фигурам. Женщина опускает голову, а Макс молча кивает. - Подожди, хочешь сказать, что Вера сейчас в больнице? Она что и вправду врач?

И Сонька не выдумывала? Про её работу и странные командировки? Может, моя сестра курсы окончила? Например, массажа? Или...

- Нет, Васён. Вера пациент. Отсюда и шприцы в ведре.

Приплыли... Растерянно обвожу взором помещение, пытаясь переварить эту новость, но когда мозг отказывается её принимать, касаюсь Оксаниного плеча.

- Это так? Вера что, болеет?

Кивнула. Господи... она кивнула! Ещё и в нижнюю губу впилась зубами, торопливо отводя взгляд в пол.

Какого хрена тут творится? Я навыдумывала небылиц, воображая, как на хвосте у улепётывающей из Москвы сестрицы сидят безжалостные бандюганы, а она всего лишь захворала? Простыла, обзавелась чирьем на заднице - да что угодно! И вместо того, чтобы поговорить со мной начистоту, нагнала жути, оставленным в детском рюкзачке письмом!

- Болеет... - повторяю, упираясь макушкой в высокую спинку кресла, и ещё раз двадцать цежу про себя это слово. От него во рту появляется привкус горечи, а по позвоночнику бежит холодок. - Сильно? Господи, а почему не призналась сразу? Я что монстр какой? Неужели бы отказалась посидеть с родной племянницей, пока моя сестра лежит в больнице? Неважно сколько: неделю, месяц... Мы же семья! Да я бы всё бросила и приехала, Оксана!

Молчит. Только стыдливо отворачивается к окну, за которым погода успела заметно проясниться: тучи рассеялись, солнце постепенно разогревается, как электрическая конфорка в моей тесной кухне.

- Максим, скажи ей!

Ведь не вру! Ищу поддержки у человека, который знает меня как облупленную, и сжимаю его руку, стоит ей только коснуться моего плеча. Хороша семейка, ничего не скажешь...

- Ладно, - встаю, принимаясь мерить шагами комнату, и лихорадочно тру закоченевшие ладони, пытаясь сообразить, что делать дальше. - Я к ней поеду. Одна.

Поговорю. Отчитаю. Прибью. Или сначала прибью, а потом отчитаю. Ведь где это видано? Родная сестра, а ведёт себя так, словно я не имею права знать, что она попала в беду. Словно со мной можно только так - бросить ребёнка на мой порог, и умотать поправлять здоровье. А что уж там Вася подумает дело десятое!

- Ехать куда? Где это больница?

И нужно ли что-то с собой брать? Апельсины или любимый Веркин вишнёвый сок? Хотя... Я до сих пор зла, так что гостинцев пусть даже не ждёт. Выворачиваю карманы своей сумочки, трясущимися от нетерпения пальцами пытаясь найти среди всего этого хлама шариковую ручку, а Оксана бросает мне в спину:

- Это хоспис. Я работаю в хосписе.

Ясно. Хоспис, больница - велика разница. Как не назови, везде одно - тяжёлый запах медикаментов в воздухе и белые халаты, заглядывающие в твою палату по десять раз на дню. Ведь так? Поколют уколы, напичкают горькими пилюлями и выпишут.

Вновь сажусь на своё место и сую под нос женщине мятый чек из какого-то магазина:

- Пишите адрес. Да господи, Оксана, уже нет смысла молчать. Вы перед подругой чисты, - это Некрасов проявил чудеса дедукции. И если понадобится и адрес сам разузнает. - Сэкономьте нам время, пожалуйста.

Я взвинчена, поэтому растянувшиеся для меня в целую вечность секунды, что она тратит на раздумья, нервно отбиваю ногой незатейливый ритм. Грызу ногти, чего не делала уже лет десять, и всё умоляю, умоляю её одними глазами, черкануть на бумажке пару строк. Это же нетрудно... а она никак не решится. То на дверь косится, прислушиваясь к девчачьим голосам, то на Максима, замершего на диване и низко склонившего голову.

- Оксан, время идёт... - четвёртый час, а я ведать не ведаю со скольких разрешены посещения. Не успею сегодня - мне гарантирована бессонная ночь.

- Ладно.

Одно слово, а у меня груз с плеч. Хватаю бумажку, улыбаясь, как сумасшедшая, и тяну Некрасова на выход. Не такси же брать, пусть водитель и ведёт себя странно - идёт нехотя, будто специально тянет время, никак не совладав со шнурками. Господи, чего же так тормозить? Не самой же мне их шнуровать!

- Ничего, если Соня у вас побудет? - зло раздувая ноздри на нерасторопность своего спутника, поворачиваюсь к Оксане. Она к косяку привалилась, за плечи себя обняла, и коротко кивнула:

- Конечно. Заберёте её завтра.

Зачем завтра? Хочу спросить Максима, почему он не перечит, да только не до этого сейчас.

А ведь не зря я надеялась! Не зря отпуск взяла и тряслась по разбитым дорогам, как наркоман, упиваясь запахом мужского парфюма. Не зря мучила своё раненное сердце таким вот соседством и определённо не зря рыдала сегодня утром, усевшись на лавочку во дворе. Чтобы что-то получить, необходимо что-то отдать. В моём случае это литр слёз, не меньше.

- Я её придушу! - путаюсь под ногами у хмурого бывшего мужа и, устав ждать, когда же он прибавит шага, хватаю его за рукав. Волоком потащу, но до машины доберусь в самые короткие сроки. - Лечится она! От дурости её лечить нужно - как с детства была балдой, так ей и помрёт. Максим! Чего ты тащишься как черепаха?

И улыбнуться бы мог! Я же улыбаюсь! Не только же мне эта находка на руку - сейчас доберёмся до моей сестры и поговорим. О Соньке, о ДНК тестах, об алиментах... Чёрт знает, о чём говорят родители, чьи дороги пересеклись однажды и лишь спустя пять лет, вновь сделали крюк по направлению друг другу.

Хочу поскорее выбраться из подъезда, а Некрасов зачем-то разворачивает меня лицом к себе. Подбородка касается, невольно смущая внезапной лаской, и, поиграв желваками, спрашивает, глядя в глаза:

- Ты её, вообще, слушала, Вась?

Странный какой-то...Словно могло быть иначе! Да я каждое её слово повторить могу!

- Вась, ты знаешь, что такое хоспис?

Господи, да чего пристал -то? Сбрасываю его пальцы с горящего лица и, недовольно фыркнув, подпираю кулачками талию.

- Ты издеваешься? Решил устроить мне экзамен? Лучше ключи доставай и садись за руль!

Хоспис... Знаю я, не маленькая! Разворачиваюсь на пятках, толкаю дверь... да так и замираю, не ступив на крыльцо. Господи, а ведь Некрасов прав...

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Две недели назад я хотела её убить. Сегодня утром это желание возросло во мне с удвоенной силой. А вечером… А вечером я мнусь у двери, уставившись на железный номерок с цифрой восемь, пока мою сестру медленно убивает болезнь.

Солнце всё ещё льётся в окна, но свет этот в больничных стенах всё равно кажется мрачным. Зловещим, повисшим столбом в тяжёлом воздухе, дышать которым становится всё тяжелее. Тошнит меня, я запах лекарств на дух не переношу.

-Зайди уже! Я слышу, как ты сопишь за дверью!

Верка! И вправду Верка, я этот её насмешливый тон ни с кем не перепутаю. Передёргиваю плечами, занося руку над резной ручкой, и несмело толкаю её вперёд. Я впервые вижу такую палату…

-Ну здравствуй, Вася, - и сестру такой тоже вижу впервые. На голове короткий ёжик волос, под глазами тёмные круги, а на губах вишнёвая помада. Я на неё и пялюсь, пока женщина, лежащая на кровати, поправляет клетчатое одеяло.