Охота на птичку (СИ) - Эклер Натали

Я ведусь. Залипаю в глубине его взгляда, утопаю в мягкой зелени.

‒ Не кто, а что. Твое сообщение. То, которое не удалил, ‒ произношу еле слышно, сглатывая сдавливающий горло спазм. Губы немеют, а тело начинает знакомо покалывать.

Его чары сработали: чувства обострились, голос пропал. Это не впервые со мной, когда он рядом. Так же было в день нашего знакомства, в беседке их семейного поместья.

‒ И? — короткий вопрос, пытливый взгляд и почти незаметный шаг навстречу.

Цепенею. Взгляд туманится, дыхание сбивается. Он ‒ мой удав, я ‒ его кролик. Он поглощает меня: заглатывает и удерживает. Только мне уже не так страшно, как в первый раз ‒ научилась наслаждаться.

Еще шаг и еще один. Теперь нас разделяют сантиметры. Он отпускает мои глаза и переводит взгляд сна губы. Медленно тяну в себя воздух, пахнущий им. Вдыхаю. Вдыхаю без остановки, пока кислород в легких не воспламеняется, опаляя грудь и лицо адским жаром.

‒ Ты же согласна? — шепчет он, чуть наклонившись к уху, и, спустя долгих две секунды, уточняет:

— Моя?

Нужно ответить, а я не могу. Даже кивнуть не получается. Меня плавит. Кожа горит, тело под ней полыхает. Хочется прижаться и разделить с ним этот огонь, но от него такие мощные импульсы идут, что боюсь сгореть окончательно.

Его рука рядом с моей. Ощущаю эту близость через легкое покалывание в пальцах. Хватаю и крепко сжимаю его крупную ладонь. Это мое спасение, мой способ сказать «да». Ник сразу же захватывает мою в ответ, и я мгновенно чувствую опору.

Запрокинув голову, впиваюсь в его огромные зрачки и с полной ответственностью произношу единственное слово:

‒ Твоя.

Его губы трогает едва заметная улыбка, в зрачках мелькает радость. Он ничего не говорит, только коротко целует.

Я не против поцелуя, но его губы уже скользят к виску и нежно припечатывают уголок глаза. Он шумно тянет воздух из моих волос и выдыхает его обратно.

Я растворяюсь в этих прикосновениях, и, когда его вторая рука ложится между моих лопаток и слегка надавливает, с облегчением прижимаюсь к его груди. Мне хорошо, мне очень хорошо рядом с Никитой. И да, я буду его, несмотря ни на что. Даже если это ненадолго и только ради секса.

‒ Лучше надень сейчас свое платье и пойдем отсюда, ‒ говорит он. ‒ Если мы еще немного так постоим, то кофе придется отложить, а хорошо бы сначала обсудить кое-что.

Глава 29

Никита: до сих пор не могу прийти в себя

Все решения в своей жизни я принимал сам, начиная с четырнадцати лет. И если вдруг они оказывались ошибочными, это был лишь мой косяк или, как принято говорить, бесценный опыт.

Я самостоятельно выбрал универ и специальность, сам решил углубиться в программирование и потом, так же по собственной инициативе, сменил его на управление, потому что мой темперамент требовал большей активности.

Страны и города, в которых жил, я выбирал по своему усмотрению. Мне никто не диктовал, где и как отдыхать и какую машину покупать. Естественно, никто и никогда не выбирал за меня девушек.

Я и совета спрашивать не привык. Тупо не у кого было. С мамой мы общались редко, дед по ее линии, с которым я был близок в детстве, умер десять лет назад. А отец потерял всякий интерес к моему воспитанию с тех пор, как сплавил меня в Лондон.

Раз в месяц на мой счет падала определенная сумма, перед днем рождения и Новым годом она удваивалась. Он писал: «Пришли?». Я отвечал: «Есть. Спасибо».

Наше общение сводилось к двум смс-кам в месяц.

Отец поддерживал меня материально до двадцати трех. После я стал независимым и в этом смысле. Его не обижала моя автономность, мне казалось, он даже гордился тем, что его сын вырос самодостаточным. По крайней мере, в последних интервью он не забывал упомянуть о моем отдельном и успешном бизнесе.

Почему он вдруг так озаботился моей судьбой и решил, что лучше знает, кто подходит мне в жены — для меня загадка. И ведь это именно он познакомил меня с Юлей.

Я думал об этом всю ночь перед возвращением в Барселону. Так и не смог уснуть после нашего разговора о свадьбе и доме у реки. Уже сто раз пожалел, что не расстался с Третьяковой сразу, а протянул эти два месяца в угоду старику, который возомнил, что способен распоряжаться моей жизнью. Его настойчивость будила во мне непреодолимое желание даже не противостоять, а поступать наперекор. Хотелось что-нибудь эдакое вытворить, чтобы он охренел, но навсегда запомнил: я — не его собственность.

Звонить Юле среди ночи не стал, отложил на утро. Прошлой ночью мне хотелось поговорить с другой, но она не отвечала.

Все ранее написанные Птичке сообщения я заменил одним-единственным, идеально отражающем суть. Через несколько минут она его прочла.

Ответа я не ждал. Знал, что утром поеду и получу его, глядя ей в глаза.

Соня так долго не открывала, что я успел невесть что вообразить. А когда открыла ‒ с трудом сдержал смех и собственные руки. Сонная и лохматая, с припухшими губами, в пижамке, из которой давно выросла, она будила во мне противоречивые желания. Хотелось надавать по бегающей заднице и зацеловать до синяков, а потом уложить на кровать, лечь рядом и подробно рассказать все, что происходило со мной со дня нашего знакомства. Все это я сделаю, но строго в обратной последовательности. Начинаем с разговора.

Только вот болтать с теплой и мягкой после сна Птичкой в ее гнездышке — то еще испытание на прочность. Я к нему оказался не готов.

Когда она вышла из душа в одном полотенце, я почти застонал от болезненного желания вжать в себя ее голое тело. Эта пошлая и неоригинальная картинка навязчиво мелькала перед глазами, пока Соня выбирала, что надеть. Но тут она вовремя вспомнила про мое сообщение.

Я знал, что ей понравится. И в правильном ответе не сомневался.

Твоя.

С одним этим словом я получил эмоций больше, чем способен был переварить. По-взрослому захлестнуло, сильно, запредельно. Всего одно слово, а смысловая нагрузка, как у целого трактата о любви, который мы только что начали писать вместе.

И вот мы сидим в маленькой кафешке у ее дома, ждем кофе и не таясь смотрим друг на друга, улыбаясь одними губами. На улице пасмурно, небо серее серого, а в наших глазах искрится солнце. Я откровенно любуюсь ее хорошеньким личиком и думаю, что сейчас мы похожи на героев французского кино. Кстати, о Франции.

‒ Ты помнишь, что завтра мы едем в Париж? — спрашиваю я и делаю долгожданный глоток кофе. — Билеты я купил, отель забронировал.

‒ Какие билеты? — переспрашивает Соня, соблазнительно облизывая молочные усы от капучино.

‒ На поезд Барселона-Париж. Выезд в десять утра. Мы договаривались.

Соня ставит на стол массивную кружку и несколько раз моргает. Выглядит растерянной.

‒ Но, Никит, подожди. Это странно. Я не готова! У меня планы. Ты пропал. Ну, то есть, сначала я ушла, потом ты улетел. То есть, авария была. Я думала, что ты. У тебя…

‒ Так, стоп! — торможу я поток ненужных сбивчивых фраз. ‒ Сейчас буду говорить я, а ты слушай и не перебивай. Потом сможешь спросить, если что-то донесу невнятно. Ясно?

Кивает. И я начинаю спокойно и последовательно рассказывать. О том, что решение расстаться с Юлей принял за несколько часов до нашего знакомства, а после только убедился в его правильности. Что по факту наши с Третьяковой отношения закончились в августе, но я тянул два месяца по просьбе отца, в интересах семейного бизнеса. Что вчера узнал, как меня без меня женят, а я так не согласен. И что сегодня утром, по дороге из аэропорта, я, наконец, объявил Юле, что мы больше не пара.

Соня слушает, не моргая. Явно ошарашена.

‒ Есть вопросы? — спрашиваю в конце недлинного, но весьма содержательного монолога.

‒ Всего два. Юля знает обо мне?

‒ Нет.

‒ Как она отреагировала на твой звонок?

Она говорит очень серьезно.

‒ Тебе зачем?

‒ Нужно. Мне бы хотелось знать, раз это касается нас.

Слышать такое признание неожиданно, но приятно. Смело она задвигает. На вопрос о Юле нет желания отвечать, но Соня ждет.