Дерзкая. Пленница (тело)хранителя (СИ) - "Extazyflame"

Я обрел то, ради чего стоит жить. И больше я никогда не выпущу это из рук.

А Юля… Она навсегда останется дерзкой и непокорной. Той, которую я полюбил. Пройти мимо этого пламени и не растопить лед было невозможно. Я понял это с самого начала, но со свойственным мне упрямством гнал прочь.

Позади бой. Финальная, я надеялся, потеря. Больше я не допущу подобного. Не стану терять тех, кто мне становится дорог.

Я заслужил на эту почти что ненависть в глазах Юли. Она все видела сама, как я рвался к своей семье.

- Я в порядке, Тагир, - пытается говорить твердо, а голос дрожит. Вот-вот заплачет. – Ты можешь возвращаться… к ним. Ты же их нашел?

Владимир так и остался стоять у двери. И я не сомневаюсь – велит Юлька выставить меня за дверь, выведет лично. Тоже сын своего волевого и сильного отца, какие взгляды бы не исповедовал.

- Юль, - брат считает нужным вмешаться. – Вам нужно поговорить. И да, он знает.

- О чем? – пытается скрыть ужас моя Юля, инстинктивно коснувшись живота. Поднимает на меня испуганный взгляд и понимает, что я все это видел и правильно истолковал.

Он не отвечает. Молчит и пристально смотрит на сестру. Я едва успеваю увернуться, когда в ее брата летит подушка.

- Ты не имел права, слышишь, никому ничего рассказывать! Что ты о себе возомнил? Да ты…

- Нравится тебе это или нет, систер, - Владимир Беляев явно доволен собой, - теперь я главный мужчина в семье. Черт… я же не это имел в виду.

Мне стоит вмешаться. Моя девочка явно сейчас вспоминает об отце, и это сводит ее с ума. Желание закрыть стеной от любых волнений и тревог прорастает во все концы моей персональной вселенной.

- Спасибо, - выразительно смотрю на Владимира. Он смущенно улыбается и уходит, попросив звать, если что понадобится.

- Это ничего… ни к чему тебя не обязывает, - Юля смотрит в одну точку на стене. – Вот правда. Отец оставил нам огромное состояние… мы сможем вырастить ребенка вместе с мамой и дать ему все самое лучшее. Ты свободен, Тагир. И я не хочу, чтобы ты участвовал в нашей жизни… я скажу ему, что ты погиб.

Теперь ее очередь и законное право резать меня без ножа. Я знаю, что ее ожесточили все события последнего месяца. Смерть отца… как она вообще смогла сохранить ребенка после таких потрясений!

- Мне не нужен никто, кроме тебя, - говорю я, прекрасно понимая, что изъясняюсь набором шаблонных фраз. Но красиво говорить я никогда и не умел. – И это правда. Я здесь не потому, что обязан тебе. Я хочу быть с тобой. Я ехал, даже не зная, что ты носишь под сердцем моего ребенка.

- А ты уверен, что твой? – она будет жалить меня до тех пор, пока не добьёт.

Я ей прощу все. Абсолютно.

- Не отталкивай меня. Я все равно никуда не уйду из твоей жизни.

- Тебе придется, - она отворачивается, пряча слезы. – Иначе мне придется напомнить, что если бы не ты… отец бы остался жив. И даже если бы я хотела остаться с тобой – я никогда не буду делить любимого мужчину с другой женщиной. Убирайся прочь из моей жизни. И поверь, если ты меня не послушаешь и захочешь войны…

Ее голос прерывается, но ненадолго. А я смотрю и понимаю: Белый, который, как оказалось, никогда не был мне врагом, воспитал достойную дочь. Ему так и не удалось ее сломить. Пройдя через все это, Юля закалилась, как сталь. И она уверена в своих словах. Это не блеф и не угрозы от отчаяния. У нее хватит сил объявить мне войну.

- Ты отправишься на нары вслед за Косачем. Потому что всех тех дел, что ты натворил, хватит на круглый срок. А я уж постараюсь. Ты откупишься – я заплачу больше. И так по кругу. И пусть даже мне будет больно. Я не стану в твоей жизни вторым номером!

Вот он, момент, которого я так долго ждал. И теперь мне придется приложить все красноречие. Чтобы убедить Юлю в том, что я изначально хотел быть только с ней. Что это не классическая схема – получил от ворот поворот в другом месте и вернулся туда. Куда изначально не собирался…

Примерно три недели назад

Время в полете казалось бесконечным. Города и аэропорты, пересадки и трансферы сливались в адский калейдоскоп. Иногда я проваливался в рваный сон, а потом адреналин выдергивал меня в реальность, будто окатив ледяной водой.

Сознание как будто раздвоилось. Часть меня одержимо считала минуты, чтобы увидеть тех, кого я давно считал умершими. Но было и еще что-то. А именно – непонятно откуда взявшееся желание отменить все. При ближайшей же пересадке взять билет назад.

А потом… я никогда не думал, что смогу дойти до подобного. Вломиться в дом Белого и рассказать ему все. Не возвращаться туда. Где меня, скорее всего, ничего и не ждет, а если и ждет… как я смогу делить чувства к Марине с более жаркими и одержимыми чувствами к другой женщине?

Я все-таки долетел. И едва окунулся во влажную жару города, постарался выбросить прочь из головы то, что касается Юльки. Не время. Я потом решу, что для меня важно.

Думал именно так – и не отдавал себе отчета, что все уже давно решил.

Трансфер от аэропорта я решил не заказывать. И внутренне напрягся, положив руку туда, где всегда была кобура – едва увидел статного мужчину нетипичной для региона арийской внешности. Он держал в руках лист бумаги с надписью «Bulatov».

Годы жизни в ожидании мести и нечеловеческого напряжения приучили меня видеть в каждом подозрительном моменте угрозу жизни. Белый не простил, что я надругался над его дочерью. И сейчас устроил мне радужный прием. Возможно, я даже семью не увижу.

Встречающий узнал меня. Широко улыбнулся и сделал шаг навстречу.

- Дитрих Клаус, - по-русски он тоже говорил, хоть и ломано. – Я рад знакомству с последним мужем Марины.

Прозвучало фатально. Кто этот улыбчивый и возвышенный ариец, я уже успел догадаться, хотя он и встретил меня практически с радостью. У нас в таких случаях бьют в рожу, хотя бы мысленно.

Всю дорогу я напряженно молчал. Молчал, не понимая, почему у этого Дитриха рот не закрывается, и зачем мне нужны местные достопримечательности. Он хотел сгладить обстановку, но это не удавалось.

Большая вилла в престижном районе, граничащем с туристической зоной. На тот момент, когда Белов увез их сюда, вряд ли мог оплатить такое роскошное жилье. Значит, это дело рук кого-то другого.

Стук мяча о плитку заставил меня замереть. Бросив чемодан на белых мраморных ступенях, забыв, что еще секунда – и я посмотрю в глаза Марины, пошел на этот звук.

Мой Саят. Время изменило всех нас, но близких людей узнаешь, даже если они изменились до неузнаваемости. Мой сын подпрыгнул в воздухе, коснувшись пальцами баскетбольного кольца, и ловко забросил мяч.

Повернул голову. Улыбнулся. Мое сердце рухнуло вниз. Еще до того, как я понял, что эта улыбка – улыбка сына своему отцу – адресована Дитриху.

С этим мириться у меня уже просто не было сил. Словно в тумане, я шел к своему сыну. Смотрел, как он смотрит на меня – вопросительно, растерянно настороженно. Как эта гамма эмоций сменяется недоумением. Я знал, что еще немного – и увижу в его темных глазах, таких же как и у меня, протест. А от этого сердце разорвется окончательно.

- Сай, тигренок… - голос сбился, в горле защипало. По ногам выстрелила дикая слабость. Не понимая, что делаю, я опустился на колени на жаркие плиты под палящим солнцем чужой страны, протягивая руки к пареньку, который был моим сыном.

А он переводил потрясенный взгляд с меня на Дитриха. Я даже не понимал, что после всех пластических операций ему меня не узнать. Что время наверняка стерло те воспоминания.

Дитрих сделал шаг вперед.

- Саят, это твой отец. Помнишь, я всегда говорил, что однажды он вернется…

- Было круто, правда?

- А помнишь, я сам отъехал на лодке от берега и едва не утонул?

- Ты не успел, - я едва успевал смахивать слезы, листая без цели альбомы с фото новой жизни моей семьи. – Я поймал тебя, и мы поплыли вместе. Эта полудырявая посудина не успевала заполниться водой – мы ее вычерпывали и латали бреши монтажной пеной. Мама потом нам обоим высказала за промокшие ноги. Эй, ты что, проверяешь меня?