- Ксанка, Леська, да быстрей давайте! – торопила она после завтрака сестричек, что, ленясь, слишком медленно влезали в тяжёлые, зимние куртки. – И вообще! Пора уже до школы самим ходить! Здесь недалеко! А вы взрослые!
- Вот ещё! – вдруг фыркнула Оксанка. – Тама на улице детям без присмотра ходить опасно. Маньяки по дорогам так и скачут!
- Откуда у тебя мысли такие, да и слово дурацкое появилось – «тама»? – возмутилась Завирко, с трудом влезая в тесной прихожей в тонкие полусапожки на высокой шпильке, потому что лезть за удобными чунями в шкаф не представлялось никакой возможности. И как ей теперь на такой шпильке по снегу топать? А?
- Нормальное слово! – поддержала сестру Леська, не скрывая хитрющей усмешки. – Так баба Шура говорит. А она женщина умная!
Ну и аргумент! Олька закатила глаза к небу! Вот и занимайся с такими болтушками воспитанием! Она им слово – они ей десять! Всех переговорят! Но потом, посмотрев на довольных, хихикающих девчонок, поняла, что они её просто дразнят, поправила им шарфы, завязочки на шапочках и приказала:
- Марш за дверь! И ждите меня «тама», бабшурины подлизы! Дайте мне тоже спокойно одеться!
И выставив девчонок за порог, потянулась за курткой. Быстро влезла в рукава, чиркнула молнией, накинула буквой «У» широкий шарф сверху на шею и выскочила за порог, едва не сбив детский сад, замерший прямо у порога.
- Ой, Лёля, гляди! Золушкин принц! – восторженно выдохнула младшая, глядя, как по ступенькам от подъездной двери к ним поднимается шикарный мужчина в дорогом пальто.
- Маньячина… – старшая Оксанка больше понимала в этой жизни.
***
Олег был собран, суров и, кажется, немного холоден. Может, озяб на морозе? Там со вчерашнего вечера сильно похолодало.
- И откуда это к нам такого красивого дяденьку занесло? – так и тянуло Ольку спросить словами известной советской героини.
Но испугавшись ненужных ассоциаций, она промолчала.
Олег тоже словно растерялся на мгновение-другое. Стоял там, внизу небольшой лестницы в пять ступеней, и смотрел на неё, словно впервые увидел. Да и понять-то можно. Он к девушке, а тут двое по лавкам – ну не детский сад уже, конечно, а начальная школа! Но всё же…
- Лесь, посторонись, дай дяденьке пройти, – первой опомнилась Олька и подтянула к себе младшую, чтобы дать Олегу места, и не удержалась от шпильки: – Нинка Николаева по-прежнему на пятом.
Сразу потянулась к дверной ручке, чтобы громко щёлкнуть дверным замком.
Но Олег уже ожил. Он перешагнул, казалось, разом все эти пять ступеней и теперь стоял напротив Ольки.
- Привет… Телефон свой дай, пожалуйста, – вдруг неожиданно попросил он тоном, не предполагающим отказа.
Оторопев от невероятной наглости, Олька, что ещё не успела переложить трубку в сумку, послушно, одним движением достала старенькую, складную Нокиа из кармана и протянула ему:
- Психиатру набери тоже. Пусть запишет на прием.
Но Олег только бросил в Олькину сторону быстрый взгляд, обдав на мгновение теплом и сладкой патокой, и стал быстро, сосредоточенно набирать номер телефона. Нажал на звонок. Громкий звук телефона у него в кармане пальто возмутил Завирко.
- Эй, мажор питерский, у тебя, оказывается, свой телефон есть, а ты у знакомых побираешься! Что? Экономишь на звонках? Тариф бандитский? Могу подать на бедность…
- О-о-оля! – очень мягко, но с явной, осуждающей, родительской, интонацией протянул он её имя, возвращая ей в руки средство связи.
Завирко это взбесило не на шутку. Он рванула у него из рук свой телефон и стала нервно запихивать его в свою сумку. Пришел, значит, такой, расфуфыренный, в дорогущем сливочном кашемире, весь пахнущий умопомрачительным парфюмом, бритый до скрипа и без шапки в снегопад, выставив свою шикарную копну напоказ. И наглеет!
- Что-то ещё, господин барон? – зло бросила ему Олька, у которой только молнии не сверкали во взгляде, а так – уже штормило!
- Да!
Олег сделал ещё один шаг навстречу ей. И младшие сестрички расступились. Потому что сбоку смотреть было удобнее.
- Я сейчас уезжаю…
- Скатертью дорога!
Олег вздохнул и начал заново, делая свой голос как можно мягче и членораздельнее:
- Оля, мне сейчас нужно уехать…
- Так никто не держит! Езжай! Я что? На цепочку тебя заперла?
- Завирко! – почти психанул он, а потом вдруг рассмеялся: - Оль, ну дослушай, пожалуйста! Дослушаешь?!
- Нет!
- Тогда не слушай!
- Нет!
- Что «нет»?
- Всё «нет»!
Олег замолчал. И только смотрел, как красная от злости и других, совсем не печатных эмоций Олька тяжело дышит, готовая в секунду-другую вцепиться ему в лицо.
- Я дурак, Оля…
Завирко закатила глаза к подъездному потолку.
- Но я не могу перестать думать о тебе…
- Смешай молоко с солёными огурцами на завтрак, и твои мысли потекут совсем в другую сторону. Проверенный способ! – язвила Олька, судорожно соображая, что ей делать, потому что в сердце такой большой, такой щемящей, незаживаемой раной заныла надежда.
- Я не могу перестать думать о тебе…
-Могу обеспечить тебя по старой памяти кратковременной амнезией! Леся, неси Тимохину клюшку. Дадим гостю по башке!
- Я очень хочу не переставать думать о тебе! – он не сдавался и был теперь серьёзен как никогда.
- Барон! Можно покороче? Нам, простым людям, надобно на работу, хлеб насущный добывать!
- Я записал тебе свой номер телефона, Оля. Позвони мне, пожалуйста, когда успокоишься. Я буду очень ждать! Я буду ждать твоего звонка, Оля! Пожалуйста! Поговори со мной, когда сможешь! Когда захочешь! А я буду ждать! Оля! Я буду ждать!
Он развернулся и быстро спустился вниз. Гулко стукнула подъездная дверь.
Олька оторопело осталась стоять… И что это было? А? Что это было?!
- Лёль, он чё, дурак? – вывел её из ступора Ксанкин голос.
- Ага! – вместо сестры фыркнула Леська и засмеялась: – Принцы, они все дураки!
***
Разговор с Ольгой получился совсем не таким, как Олег планировал. И это расстраивало. Но ему уже нужно было спешить, а потому такси, что ожидало его у подъезда, неуклюже пробираясь через напавшие за ночь залежи снега, теперь везло его на вокзал.
Он успел в аккурат к отправлению поезда на Москву, и теперь, катя за собой аккуратный, дорожный чемоданчик, размышлял, что же он сделал не так? Конечно, он не думал, что она кинется ему на шею от радости встречи, но ему бы и намека хватило! Хотя бы толику тепла в голосе! Или он опять навязывается, как тогда, в сентябре? Препротивнейшее чувство. Чувство неопределённости.
Вчера вечером, когда он понял, что его вели по жизни, как телка на веревочке со звонком, чтобы чётко отслеживать, в какую сторону он повернёт. Когда осознал, насколько серьёзно его мама восприняла Ольку как угрозу его жизни. Он был взбешен! А потом честно попытался посмотреть на всё с холодной, рациональной точки зрения. Но растерянная Олькина улыбка там, в аллее, на залитой гирляндным светом снежной дорожке всё время сбивала его с толка. Ещё тот мужик, что увел её, оторопелую, в дорогущий ресторан… Вот как оставаться рациональным?! Сотни разных мыслей и чувств! И как разобраться, где твои, настоящие, а где взращенные родителями, социумом или собственным непомерным тщеславием?
В купе на нижних сиденьях расположились удобно две его соседки. Салфеточки постелили, выложили на стол снедь, собранную им в дорогу Изольдой Юрьевной. И теперь лакомились чаем с нежнейшими сырниками, которые Олег очень любил. Сырники таяли во рту наглых соседок с невероятной скоростью. И это тоже портило и без того гадкое настроение. И ведь не скажешь, как в детстве, вытягивая из рук: это мне мама положила! мне! чужое есть нехорошо!
Олег сухо кивнул коллегам и начал складывать чемодан под полку. И зачем он поддался на уговоры матери и поехал не прямым поездом до Питера, а через Москву? Видимо, мать и здесь пыталась каким-то образом добиться приемами «мягкой силы» своих целей. Кого из них, сейчас сжирающих последние остатки творожной прелести она решила подложить под Олега? Светку или Машку?
