Скальпель для шейха (СИ) - Снежная Катерина

— Прости, я резок.

— Что ты там планируешь делать? — спросила я, кусая губы, сжимая пальцы рук.

- Пойду учиться на фармацевта. Выучу язык. Но ты, ты! Сама лишаешь нас этого. Я устал слушать, как здесь хорошо. Что хорошего? Что? Твой отец? Байкал? Одни китайцы кругом. Услышь меня, наконец.

- Уехать в чужую страну?

- Весь мир у ног, представь. Я тебя во всем поддержу. Обещаю.

- И Полину? Жизнь втроем, как прежде?

Андрей тяжело вздохнул, махнул рукой, затем упал в кресло.

- Что ты от меня ждешь? Чтобы я солгал. Если бы она любила меня, как ты. Все бы отдал. Один шанс.

Я подняла на него понимающий взгляд, горько усмехнулась. Час назад я раздумывала, а не переспать ли мне с Марсом Блицкригом вновь, а муж (пока мой) уверен в моей любви. В конце концов, он пытался уговорить переехать не из жопы мира в Улан-Удэ. В наших отношениях Андрей всегда был лучше, намного честнее. Он пришел и сказал спустя три месяца брака, как не может жить без Полины. Не покривил душой, повинился передо мною. Бухнулся на колени и попросил прощения.

Я безнадежно покачала головой.

Правда в том, что я сама всего этого хотела. Живу так, как умею, и ни в чем себе не отказываю. Будь человеком, и все остальное потом отмолишь. Так мне всегда думалось.

Я посмотрела на мужа и, протянув руку, взяла его большую ладонь в свою. Почти физически я ощутила его отчаяние. Он сожалел о потере Полины. Она легко читала обречённость во взгляде. Такой шанс. А шансы ли это для них? Та уехала, даже не позвала на свадьбу. Насколько известно мне, Курумканские устраивали праздничный, званый ужин. Гостей пригласили немного, только члены семьи. С Андреем попрощаться она не захотела.

Он посмотрел на свою руку, затем вопросительно на меня.

- Я не люблю тебя, - призналась я тихо, глядя ему в глаза. – Прости меня за это.

Андрей закатил глаза, откинулся в кресло, закрылся, но руки не отнял.

- Ты хирург от бога, - шумно выдохнул он.

Я горестно хихикнула, не пряча навернувшиеся слезы.

- Знаешь, как говорит Курумканский, хирург – это тот, кто дает шанс. Помнишь того мальчика?

Андрей открыл глаза, кивнул, припоминая историю с пятнадцатилетним пацаном.

- В сердце имелся дефект. Межжелудочковая перегородка. Мне нужно было вскрыть ему грудную клетку, - я сглотнула, заметно волнуясь. - Подключить к аппарату искусственного кровообращения. Родители его сильно переживали. Единственный поздний ребенок. Курумканский разрешил наблюдать им через стекло в дверях.

То, что я только что сказала, далось с трудом. Я никогда ни с кем не делилась этим. Всегда молчала. Моя бригада тоже держала язык за зубами. Подобные вещи не принято рассказывать коллегам за чашкой чая.

- Я вскрыла его, как по учебнику. Рассекла нижнюю полую вену и не заметила, как разрезала ткани под ней. Случайно задела сердце.

Я снова замолчала на несколько минут, закусывая нижнюю губу, глядя куда-то в стену. На секунду от переживания прикрыла глаза.

- Кровь заструилась по пальцам, так сильно. Так много. Очень много.

Теперь он будет понимать, откуда у меня это «особенное» отношение к крови. Андрей сел, выпрямился и внимательно посмотрел на меня.

- Я моментально взмокла. Схватила щипцы в надежде перехватить порез и пыталась сжать его, но из-за силы сердечных сокращений ткань все время рвалась. У него началась кровопотеря. Попросила вызвать Курумканского.

Я покачала головой, нелегко выдыхая.

- Знаешь, я тогда руками сжимала сердце. Все пыталась заставить биться. Слышала так отчетливо. Так ясно. За дверью голосила его мать. Когда пришел Курумканский, он с легкостью подключил его к аппарату искусственного кровообращения. Я закончила операцию. Устранила дефект. Зашила. Мы отключили от аппарата, но сердце…

Я посмотрела на Андрея глазами, полными печали.

- Его сердце так и не забилось.

Он понимающе сжал мои пальцы в ладонях, ничего не отвечая. Я сглотнула, продолжив:

- Не знала, у кого просить прощения. Бродила по больничному корпусу, смотрела на пациентов. Хотела уволиться. Курумканский нашел, - покачала головой и снова вздохнула. – Где-то в палате, жалел, пока я рыдала. А потом похлопал по плечу и сказал: Сделай выводы. Это единственное, что остается. И продолжай жить.

Я вздохнула:

- Сказал, эта цена, которую платят врачи. Я не бог, а человек. И делаю, что могу. И лучшее, что могу - никогда больше ничего подобного не совершать. Не делать ошибок, понимаешь? На следующий день я провела успешную операцию. Потом еще одну. И еще. Ошибок больше не было…

С болью посмотрела на мужа и прошептала:

- Но не в жизни… в жизни все не так. Столько ошибок.

- Ты не рассказывала.

Я, соглашаясь, покачала головой. Не рассказывала. Трудно такое вспоминать, тяжело признаваться, даже отцу. Я через силу улыбнулась ему, сжала в ответ пальцы:

- Я дам тебе шанс, Андрей. Один. У тебя будет шесть месяцев. Но потом, - мотнула головой, будто заключая договор сама с собою. – Мы вернемся домой. Или я одна. Я не хочу чувствовать вину за то, что сказала тебе «да». Не хочу быть виноватой перед Полиной. Я хочу развода. Давай будем считать это моим откупом.

38

Вера приступила к работе, и шесть месяцев понеслись со скоростью выпущенной стрелы, не встречающей преград. Мэдокс Мэдс, ее начальник, не щадил девушку. Давил по просьбе Полины, изводил нападками и нагружал работой на все время суток. И Вера гнулась. Гнулась, но не ломалась.

Она становилась тверже и не жалела себя. Работала. К моему удивлению, она не искала встреч. Ни единой попытки приблизиться, даже намека. Я надеялся, что притяжение и любопытство возьмут свое, и она придет ко мне.

С ней ничего не было понятно, в отличие от ее мужа. Тот с женой Мэдокса Мэдса вместе ходил по магазинам и картинным галереям, смотрел кино и готовил ужин, а оставшееся время проводил в гостевой спальне. Вряд ли можно было такое не предположить. Полина, женщина сексуальная, без комплексов, впечатлилась их приездом. Но, кроме всего прочего, у нее было европейское воспитание.

Она носила прозрачные топы с тончайшими лифчиками, короткие платья или обтягивающие мини-юбки, обнажающие прекрасные загорелые ноги, высокие шпильки, красила губы огненной помадой и кокетливо укладывала волосы. Когда она гуляла или шла в торговых центрах, мужики от зависти сворачивали шеи, желая ознакомиться с задним видом куколки.

Она победоносно соблазняла чужого мужа. Все время невзначай прикасалась к нему, дразнила, прижимаясь то задом, то грудью. У того явно кружилась голова от желания обладать.

По докладам детективов, в один из дождливых весенних дней, через месяц после приезда, когда Андрей уже не мог скрывать голодного мающегося взгляда, она пришла к нему помочь составить резюме. Жаловалась на строгость мужа. Она зависела от денег и гражданства, возвращаться в Россию не планировала.

Им было настолько хорошо вместе, что Андрей все чаще задумывался у ювелирных витрин. Ему явно хотелось и нравилось жить тут.

Я не сочувствовал Мэдоксу, но и мужу Веры тоже. Его стремление вписать женщин чужой культуры в местное общество, за столько лет неугасаемое, разбилось на Полине. Мэдокс мстителен. Они через это проходили все: ревность, желание разделаться и отомстить сопернику, наказание своей женщины.

Одним из условий совместной жизни Мэдокс Мэдс выдвинул безоговорочную верность до самой смерти, и это само собой не обсуждалось. Если она хотела жить в роскоши, иметь все, что только можно поиметь в этом мире, и являться миссис Мэдс долго и счастливо, придется выполнить условие.

Полина старалась, хотя редко виделась с мужем, и ее это устраивало. Все, что требовалось, – гордо нести статус и заниматься собой любимой. Интрижку с Андреем, казалось, ничем, кроме срыва, объяснить было невозможно. Вероятно, тот виделся ей таким веселым, разговорчивым, теплым на фоне холодного, непонятного, чужого по менталитету мужа. Она не удержалась…