Пепел. Гори оно все... (СИ) - Костадинова Весела

— Пусть они оба этим зелёным светом подавятся, — наконец огрызнулась она, и её голос был полон яда. — До зелёной рвоты, желательно.

Ирина посмотрела на неё с удивлением, но затем её губы тронула лёгкая улыбка — не насмешливая, а тёплая, как будто она видела в Альбине что-то, чего та сама не замечала. Она не стала спорить, не стала утешать. Просто кивнула, похлопала Альбину по плечу и вернулась к своим бумагам, оставив её наедине с ноутбуком, гневом и тлеющим внутри пламенем.

- Ярослав приказал тебе завтра на общей оперативке быть, - тихо сказала она.

- Зачем? – вот теперь Ирина ее действительно удивила. – Я всего лишь сотрудник отдела….

- Которому я готовлюсь передать важнейшее направление в компании. Ты не участник совещания, ты – пока наблюдатель.

- Я вообще первый кандидат на увольнение, - отрезала девушка. – Лучшее решение для этой семейки.

Ирина тяжело вздохнула, словно она знала что-то, чего не знала еще и сама Альбина. Чего-то, о чем говорить не стала, но понимала, что рано или поздно это всплывет.

- Никто увольнять тебя не станет, - все-таки ответила она. – Я больше боялась, что ты это сделаешь сама. И Ярослав, видимо, тоже, раз убрал Артура из компании на неделю, подальше. Отправил на север области мозги отмораживать окончательно. Но ты…. Удивила. Не скрою. Ольга в понедельник думала уже, кем тебя заменить, а ты….

— Я не собираюсь из-за одного неудачного траха менять свою жизнь, — ледяным тоном отрезала она, глядя прямо в глаза Ирине. Её голос был твёрдым, но внутри всё дрожало, как будто слова рвали её на части.

— Альбина! — Ирина нахмурилась, её голос стал строже, но в нём всё ещё была теплота.

— В следующий раз, Ирина Александровна, если я решусь с кем-то спать, — продолжила Альбина, её тон стал ядовитым, почти саркастичным, — то хотя бы поимею с него по максимуму. Деньги, связи, что угодно. Так, кажется, сейчас принято в приличном обществе?

С этими словами, не глядя ни на кого из коллеги и пробормотав прощание, она молча ушла с работы.

Ирина закрыла глаза, тихо матерясь про себя. Как же ей сейчас хотелось сжать с силой шею того, кто сам того не понимая, перемолол одну светлую душу. И сам бог не мог сказать, что из этого всего выйдет.

26

Не знала и сама Аля. Всю неделю в ней жила пустота. На работе, хоть она и сидела с каменным лицом, боль отдавалась от каждого ее взгляда и воспоминания, пусть и загнанная глубоко внутрь, пусть и подавленная огнем, что горел внутри. Но возвращаясь домой к Диме, она ложилась на свой диванчик на кухне, сворачивалась клубком и просто лежала.

Ели они то, что покупали: готовить не хотелось ни ему, ни ей. Она видела, как работает ее лучший друг, и понимала, он тоже выгорает изнутри. Его глаза, когда-то тёплые, теперь были тусклыми, как потухшие угли. Он работал — фрилансил, сидя за ноутбуком до глубокой ночи, — но делал это механически, без искры. Она знала, что он всегда любил Эльвиру. Сколько Альбина его помнила, Дима смотрел на её сестру с тихой, почти благоговейной нежностью. Он никогда не надеялся на взаимность — Эльвира была слишком яркой, слишком далёкой, как звезда. Но потом она дала ему шанс. Крошечный, хрупкий, как стеклянная бусина. Для Эльвиры это было мимолётным увлечением, если вообще было чем-то серьёзным. Для Димы — источником тепла, света, жизни. Он цеплялся за этот шанс, пока Эльвира не разбила его, уйдя к Артуру, оставив Диму в той же пустоте, где теперь жила Альбина.

Она навела небольшой порядок в маленькой квартире, взяла на себя обязанность мыть посуду, закидывать в машинку их вещи. Они жили бок о бок, как брат с сестрой, почти не разговаривая, иногда лениво обмениваясь новостями.

Как-то за вечерним чаем Дима признался, что его мама – соседка Ковалевых – в хлам разругалась с матерью Альбины, назвав приехавшую Эльвиру сукой и потаскухой. Женщина даже ударила девушку по лицу, проклиная день, когда ее сын влюбился в продуманную тварь. Скандал обсуждала вся деревня.

Как ни странно, эта новость вызвала у Альбины злую усмешку, хоть она и понимала, что теперь уже не поедет в село очень долгое время.

Мать звонила еще пару раз, и Альбина даже нашла в себе силы с ней говорить. Но не долго, просто отключая звонок, чем, уверенна, вызывала в матери невероятное раздражение и откровенное непонимание.

— Значит, завтра увидишь их обоих… — резюмировал Дима, глядя в свою кружку, словно там мог найти ответы. Его голос был тихим, но в нём сквозила тоска, острая, как лезвие.

— Чтоб они оба сдохли… — отозвалась Альбина, тяжело закрывая глаза. Её слова были пропитаны ядом, но произнесены устало, как будто даже ненависть отнимала последние силы.

— Нет, Аль… — Дима горько усмехнулся, и его тоска резала воздух, как холодный ветер. — Они будут жить. Жить и радоваться жизни. Один — с той, которая его выбрала, пройдя по нашим головам. Второй… Ну, второй, судя по всему, вообще людей за людей не держит. Им, Аль, даже стыдно не будет. Они просто… перешагнут через нас и пойдут дальше.

И в этих словах была вся правда жизни. Той жизни, которую Альбина раньше не признавала, но прочувствовала на себе в полной мере.

— Эля приходила сегодня… — добавил Дима, почти шёпотом, как будто слова жгли ему горло.

— Зачем? — Альбина даже не открыла глаза, её голос был ровным, но в нём чувствовалась усталость, граничащая с равнодушием.

— Сказать, что я веду себя не по-мужски, — Дима рассмеялся, но смех был сухим, ломким, как треснувшее стекло. — Что настраиваю тебя против неё. А моя мама, по её словам, так вообще адская тварь… Притащилась ко мне, чтобы объяснить, как я неправ.

— Охуеть самомнение… — вырвалось у Альбины против воли. Она повернулась на спину, скрестив руки на груди, всё ещё не открывая глаз. Её губы дрогнули в злой усмешке. — Серьёзно? Она правда думает, что я сама не могу её ненавидеть?

— Она, Аль, свято верит, что ты бы её уже простила, если б не я, — Дима покачал головой, и в его голосе мелькнула горечь. — Что это я тебя подзуживаю, а ты… ты просто запуталась. И что она, Эльвира, всё ещё твоя сестра, которая желает тебе добра. И что она все исправит, что теперь, когда она с Артуром, она и тебе поможет…. Найти кого-то…. и….

Альбину затрясло от безумного смеха.

- Дим, вот скажи мне, она совсем ебанутая?

— Она… — Дима запнулся, его голос был тихим, сломленным. — Она живёт своим миром, Аль. Молодая, глупая… Не понимает, что натворила. Думает, это всё можно просто забыть, как детскую ссору.

— Сука она, Дим, — лениво, но твёрдо ответила Альбина, её голос был усталым, словно она смирилась с неизбежным. Она убрала ладони от лица и снова закрыла глаза, как будто слова отнимали последние силы. — Самолюбивая, эгоистичная сука. И ты, и я — мы оба это знаем. Всегда знали. Наша любовь застилала нам глаза. А она… она прошла по ней ледоколом, как будто мы — просто мусор под ногами.

Дима молчал. Его руки дрожали, сжимая кружку, и Альбина знала, что он чувствует то же, что и она — смесь ненависти, боли и пустоты, что осталась там, где когда-то была надежда. Они снова замолчали, и тишина, густая, как туман, окутала кухню. Дождь за окном стучал всё громче, а свет лампы казался слишком тусклым, чтобы разогнать тьму, что поселилась в их душах.

- Твоя мать тоже думает, что ты простишь…

- Я не прощу… - Альбина вдруг осознала это в полной мере. Сказала то, что сидело в ней всю эту неделю. – Не измены Артура, Дим. Как это не больно, но мужчины изменяют…. Я с самого начала это знала… Я не могу простить ее…. Мою сестру, которая просто забыла об этом, когда появился хороший вариант устроить свою жизнь…

Её голос дрогнул, но она не заплакала. Слёзы высохли где-то внутри, оставив только холодный огонь, что тлел в груди. Она сжала кулаки, впиваясь ногтями в ладони, чтобы не дать этому огню вырваться.

— Аля… — Дима запнулся, его взгляд метнулся к ней, но тут же вернулся к кружке. — Она действительно могла влюбиться…