Противоречие по сути - Голованивская Мария
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 51
Ощущение, что сейчас только бы ускорить обороты, и жизнь сама понесется вперед на всех парах.
Иногда, когда тоска совсем берет за горло, я сажусь за письмо тебе, мои амур. Каждый раз начинаю его по-разному, то с объяснения истинных причин, то с рассуждения, что ты лучшее из всего, что у меня было, и благодарности, как это принято в таких случаях, просто за то, что ты есть.
Конечно, краешками мыслей я ловлю себя на том, что однажды ты прочтешь эти мои эпистолярные экзерсисы, поэтому не рву недописанные страницы, а сваливаю их в верхний ящик секретера к тем нескольким фотографиям, что остались у меня после Канар.
"Давай, давай, – повторяю я себе, – нажимай посильнее на газ, – ускоряйся, и ты быстрее уедешь из этого прошлого".
Знакомый до оскомины "Шереметьево-2", привычный до малейших деталей перелет с узнающими стюардессами, которые помнят, что мне чай с молоком в начале полета и кофе с лимоном – в конце. Знакомый, почти что родной "Гран Отель ди Милане", где тоже давно все узнают, и если получается, дают один и тот же номер.
Прежняя жизнь привычным движением проглатывает меня, и временами мне кажется, что ничего не было и нет – ни прекратившей со мной отношения дочери, ни разорвавшей со мной дружбу Мариночки, ни тебя, мон амур, где-то живущего сейчас свою жизнь.
Только все-таки иногда вечерами – опять за письма и застывший взгляд в зеркале – а дальше, дальше-то что? Отладится бизнес, Наська наконец родит кого-нибудь, и этот кто-то скрасит остаток моих дней, и я все-таки найду ответ на вопрос, что же на самом деле означал весь этот театр, называемый моей жизнью, с таким неописуемым твоим появлением, мон амур, заглянувшим-то всего на пару недель и убедительно показавшим мне, что моя стезя очень узкая и в нее не поместятся ничьи следы, кроме моих.
Петюня приходит исправно, как часы, два раза в неделю, – в пятницу и в воскресенье вечером, знает слабые места таких душевных перипетий, как мои. Исправно выслушивает весь скопившийся у меня за неделю эмоциональный хлам, стоически разгребает авгиевы конюшни.
А может быть, нужно было наплевать на всех и просто жить с ним в свое удовольствие?
– А может быть, нужно было дать самой жизни вырезать эти отношения, сделать жестокую купюру, ну подумаешь, умылась бы кровью, но зато дожила бы эту историю до ее естественного конца?
– Как ты полагаешь, он предпримет попытку меня вернуть, он ведь ни разу не позвонил мне за этот месяц?
– Как ты считаешь, у меня все-таки есть шанс, что я еще когда-нибудь в кого-нибудь влюблюсь?
Петюня честно отвечает на мои вопросы, всегда по-разному, тонко улавливая, что именно мне хотелось бы услышать, рассказывает, как через полгода – да какие полгода, значительно раньше – я и думать забуду об этом флирте.
Он приходит всегда с моими любимыми цветами, всегда выкуривает несколько пачек разных сигарет и по-прежнему сохраняет верность своим протертым до дыр породистым джинсам.
Несколько раз Петюня, как "скорая помощь", срочно выезжал ко мне по вызову, когда я не могла остановить рыдания, повторяла, что жизнь моя – настоящее фуфло и что я не понимаю, где Марк и что у него происходит. Я умоляла Петюню подкараулить его около банка или института и рассказать мне потом, какой у него вид, с кем он говорил и как был одет. Петюня честно отпаивал меня валерьянкой, которая в сочетании с коньяком была совершенно бессмысленна, сидел со мной до утра, провожал на работу, каждый раз подсовывая мне в сумочку какую-нибудь умную книжку про воспитание чувств.
Однажды он не выдержал. Почти что криком оборвал мои причитания и почти что без пауз, так, как будто это была его последняя речь на Страшном суде, забегал по комнате и начал говорить:
– А ты знаешь, что я гомосексуалист?
– Ты?
– И знаешь, как я это понял? Мне нравилось еще в детстве подглядывать за мужчинами в общественных туалетах. У меня было два любимых туалета – на Белорусской и на Чистых прудах. А потом я заметил, что за мной тоже подглядывает мужик, он вошел ко мне в кабинку, и мы ласкали друг друга. И это было настоящее, настоящее, понимаешь. Я занимался любовью на вокзалах, в подъездах, на ковриках у чужих дверей, в опустевших поздними воскресными вечерами справочных залах Библиотеки иностранной литературы.
– А еще в другой раз, – продолжал он, захлебываясь словами, – мне было тогда лет девятнадцать, мы шли с одним парнем по улице и целовались. Все пялились на нас, а мы целовались, потому что были страшно влюблены друг в друга. Я сейчас даже не помню, как его звали, этого парня – неважно. У нас это иначе. Если хочется, то это все, понимаешь, все, ничего ты не поделаешь против этой силы, никакими соплями не замажешь.
Я пыталась вставить слово, но он не слушал меня.
– Тогда за это сажали, Ларка.
– То есть ты осуждаешь меня?
Мои вопросы не интересовали его, как и я сама. Он трепал бороду и прикуривая одну сигарету от другой, как будто пытался что-то докричать до меня.
– Дай мне коньяку – попросила я. Он швырнул мне бутылку, я вынула зубами пробку и сделала глоток.
– Пойди подкарауль, говоришь? Как-то в детстве мальчишки из соседней деревни – я же не московский, ты хоть знаешь об этом? – сказали, что если наесться красных мухоморов – классные получаются глюки. Мы с моим друганом пошли дальше, мы высушили красные мухоморы, забили их в папиросы и обкурились ими.
– И чего?
– А ничего. Сначала он потерял зрение, оно у него было послабее, потом я. Мы валялись на траве в лесу и он орал мне: "Не ссы, сработало, это мы с тобой переносимся в другой мир!"
Другого мира, конечно, не было, еле доползли до дома, температурили страшно, кашляли больше недели, слава Богу, что зрение вернулось.
– Зачем ты мне рассказываешь все это? Никогда я еще не видела Петюню в такой ярости.
– Так вот. Это тоже давно было, один солдат научил меня пить освежитель воздуха "Ландыш". Дырку протыкаешь, выпускаешь газ, сливаешь мутную зловонную жижу в стакан, насыпаешь соли, которая все фильтрует и опускается на дно стакана мерзким болотным осадком, потом чистенькую жидкость разливаешь по рюмочкам, и не успеваешь ты свою рюмочку допить, как таким дураком становишься, что начинаешь стакан катать по морде и ржать часа четыре не своим смехом.
Я не понимала петюниных рассказов, сыпавшихся, как из рога изобилия.
Он все повторял тогда: "Пойди подкарауль?! Мы всё пробовали, понимаешь, все, и всегда сами/ нам была любопытна жизнь, а вы, бабы, никогда по-настоящему не интересовались, что там, за видимой линией горизонта. Вот пойди и сама подкарауль. Разденься догола, валяйся у него в ногах и проси прощения. Пей его мочу и целуй его ноги. Я видел его однажды на фотографии, где вы на пляже, он потрясающий парень, понимаешь, потрясающий".
Мне стоило тогда большого труда прекратить этот разговор.
Под утро Петюне сделалось неважно с сердцем и я, несмотря на выпитое, бережно отвезла его домой. В машине он полубредил, изрыгая страшные проклятия в адрес тех, кому все слабо и поэтому от них в мире прибавляются только одни сопли.
Через много лет, в своем шикарном загородном доме, грея у камина ноющие артрозные суставы, иногда вялым движением поправляя умопомрачительной красоты каминными щипцами внезапно вывалившееся 'полено, я, конечно же, буду вспоминать, как и вправду подкарауливала, делала тайно фотографии, как передавала через дежурных вахтеров в институте тебе записки, как валялась, пьяная, у тебя в ногах и просила прощения. Конечно же, буду вспоминать с улыбкой. Мне все-таки удалось покурить свой мухомор и глотнуть свою порцию освежителя воздуха; и никакие черные растаможки и люрексы ромбами не отбили у меня обоняния и вкуса, я отважно глохла, слепла и строила мосты не поперек реки, а вдоль – а значит, как ни крути, прожила именно жизнь, а не то, что всякие умники и острословы обычно называют этим словом.
Рассказы
Почтальон
Памяти БР.
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 51
Похожие книги на "Противоречие по сути", Голованивская Мария
Голованивская Мария читать все книги автора по порядку
Голованивская Мария - все книги автора в одном месте читать по порядку полные версии на сайте онлайн библиотеки mir-knigi.info.