Хорошая девочка. Версия 2.0 (СИ) - Шабанн Дора

Пока я спокойно обжариваю фарш, Руслан, традиционно растрепанный, влетает в кухню. Бросает на стол смартфон. Фыркает. Значит, только что говорил с матерью.

Сердит.

Наливает себе морс.

Сопит.

Всем организмом олицетворяет негодование и неодобрение.

И вдруг выдает:

— Я не понимаю, как мои предки вообще сошлись!

Что тебе сказать? Как я думаю, или корректно?

Задумчиво помешиваю в сотейнике мясо с добавленными минуту назад овощами:

— О, здесь все просто. Саше в тот момент стукнуло сорок, у него кризис среднего возраста. На молодежь потянуло. Лере двадцать как раз. Она у него секретарша. Служебный роман, — лаконично, доходчиво. Чистая правда, между прочим.

Добавляю кипятка в почти готовый соус и закрываю крышку. Оборачиваюсь к подозрительно молчащему ребенку.

И удивляюсь, потому как выводы из моих слов детка делает неожиданные. Вернее, сворачивает мыслью не в ту степь:

— Фига се. То есть тебе тут сорок стукнуло и что? Ты теперь на молодых парней заглядываться будешь?

— Ой, ха-ха, уморил. Смешно, Рус, правда, — тихо шиплю, ибо сливаю макароны и боюсь ошпариться. Ну и вспоминаю фактуру своего аспиранта. Заглядываться, безусловно, можно, но не мне же?

— Ма, а ты зачем за отца вообще замуж-то вышла? Неужели любила вот прям так сильно? — искреннее недоумение и осуждение на лице подрастающего чада — оно того, дезориентирует. Сразу начинаешь думать — а и правда, зачем? Или: ой, стыдно так ребенка разочаровать… и прочее в духе «девочки с комплексом отличницы».

Что делать?

Посопеть, потереть бровь, взлохматить лохмы и себе, и сынке.

Помешать лопаточкой в сотейнике.

Еще потереть бровь. Ну, и лоб заодно.

Еще помешать.

Соус готов.

Макаронные изделия из твердых сортов пшеницы тоже.

Можно было бы садиться ужинать, но нет же. Беседа.

— Ну, ты ведь знаешь, у меня с чувствами сложно. Баба Вера говорит, что я эмоциональный инвалид, — прикроемся матушкой.

Должна же и она приносить пользу.

Хоть какую-то.

Хоть когда-нибудь.

— Баба Вера меня не любит, но не забывает воспитывать, — звучит уже равнодушно, но для меня по-прежнему неприятно и болезненно.

— Это у нее со всеми так, — стремлюсь и ребенка успокоить, и маман в «белое пальто» нарядить. Матушка моя, Вера Павловна, не образец для подражания, но это мать. Уважение ей и почитание.

Руслан продолжает ковырять меня своим любопытством дальше:

— И с тобой?

— И со мной.

Тишина. Гирлянда медленно мерцает, вгоняя в транс.

— Мам, но ты же ее дочь?

— И что? Нигде не сказано, что дочь обязательно надо любить. Кормить, одеть, обуть, в школу отдать — это да. Надо. А любить? Это выбор матери, — выдохнуть и сцепить зубы, дабы давно переливающийся внутри мат не вывалился наружу.

Чтобы отвлечься, накрываю нам ужин на двоих, раз главу семейства где-то до сих пор носит.

Ослик не должен во все это окунаться.

Все сложности с родственниками — это мои проблемы. Я, когда замуж вышла, сей момент хорошо усвоила. Саша не миндальничал. Сразу сказал: «Твоя родня? И проблемы твои. Хочешь — шли на хрен. Мне все равно».

Я, понятное дело, слать их лесом не могу. Посему они мне жизнь и разнообразят до сих пор. Всей толпой. Из Ухты.

— А твоя что? Не выбрала?

— Выбрала. Но не меня.

Сидим с Русом, молчим, жуем. Возможно, даже что-то себе думаем. Но это не точно.

Очень быстро паста оказывается съедена, чай выпит, посуда загружена в посудомойку ребенком без напоминаний.

Переглядываемся.

Ждем неясно чего. Уже точно не Александра с работы. А вот вам, пожалуйста.

Папенька наш приползает, как после самого разгульного корпоратива конца декабря.

А еще ноябрь на дворе, так-то.

Внезапно среда чуть не завершается грандиозным скандалом совместного авторства отца и сына. Хорошо, я во время ослика в его комнату спровадила, а супруга тормознула округлившимся глазами, незлым тихим матом и мокрым полотенцем.

Глава 6

Когда белочки обращаются совами. А совы, они…

'Печален я: со мною друга нет,

С кем долгую запил бы я разлуку…'

А. С. Пушкин

Весь четверг, между обязательными парами и общением с аспирантом, крутила в голове претензии мужа к нам с ребенком и странный вчерашний алкогольный дебош супруга.

Увы, ничего путного не надумала, кроме того, что у благоверного, похоже, опять очередной возрастной кризис. Или фигня какая на работе приключилась. Так как на кафедре я все по-тихому уточнила, и здесь у Саши проблем не обнаружилось.

Ближе к четырем часам устала я маяться и собралась в центральное здание с учебными планами к начальству заглянуть, потом немного поработать на кафедре да домой выдвигаться.

И вдруг грустный мой день (и последующий месяц, да и вообще — дальнейшую жизнь) изменил всего лишь один звонок.

Нинок, вот уж кого не ожидала услышать. Особенно без повода.

— Хэй, движитель науки! Ученая белочка в вечном диком семейно-рабочем колесе, говорю тебе: ты занята в воскресенье с утра, — многодетная мать, глава отдела кадров в одной из госкорпораций и моя лучшая подруга времен студенчества всегда была предельно конкретна.

Не возмутиться здесь было просто невозможно:

— С чего вдруг белочка-то? Пока учились, была пучеглазая полярная сова, защитилась, стала многомудрая занудная сова, а теперь вдруг я и символ белой горячки? Ты там в себе, мать?

— Я, как ни странно, в себе, мать. Не скандаль. Сова так сова, мы же все равно знаем, что совы…

— Не то, чем кажутся, — хмыкнула я, вспоминая мистический сериал времен моей молодости.

В трубке раздался задорный смех, как будто нам обеим все еще двадцать, а не в два раза больше.

— Нин, что за дела? — мне остается только вздохнуть и начать пытать подругу дней моих суровых, да хлопать.

И глазами, и ушами, и дверями в приемную проректора по науке, на пороге которой меня застал звонок.

— Лелка наша на «Гору» загремела, надо проведать, — слышится тревога и легкое раздражение в сопении на том конце эфира.

— В преф, что ли, проигралась или неудачно на сноуборд встала? — я Лейлу уже лет пять не видела и года три не слышала.

Было время, мы сильно-крепко-плотно дружили вчетвером все пять лет специалитета одного Петербургского технического университета. Но после защиты дипломов жизнь нас прилично раскидала.

Лелка вроде так по специальности никогда и не работала. Замуж она выскочила летом перед дипломом, муж состоятельный, трудиться вне дома никогда не гнал. Потом пошли дети. А нам остались звонки да сообщения по праздникам и памятным датам.

— Деревня! — Нинок фыркает, — на «Гору», на реабилитацию.

— Мать, ни черта не понимаю! — чувствую себя «в танке» или обычной деревенской дурочкой. Неприятно. Очень.

— Отменяй свои дополнительные пары, в воскресенье ты с девяти утра занята, я заеду, — и все. Нина просто сбросила звонок.

Пресвятые просветители! Мы же взрослые люди! Ну, можно уже так не делать, а?

У меня же, твою молекулу, по воскресеньям с восьми англоязычные китайцы! И домашние планы, и муж в кризисе, и ребенок в безнадежной любви…

Но труба зовет, память со студенчества накатывает, и все: я уже перекраиваю воскресные планы, потому как — надо!

По дороге домой в метро встала в самом темном углу и гуглила «Гора, реабилитация».

Узнала много разного.

Домой добралась в совершеннейшем раздрае и легкой панике.

Глава 7

Соблазн. Просто соблазн

'Я думал, сердце позабыло

Способность легкую страдать,

Я говорил: тому, что было,

Уж не бывать! Уж не бывать!'

А. С. Пушкин

Пятница с утра не задалась, не только из-за того, что ночью мне снились всякие ужастики — на нервной почве, видимо. Но и оттого что гриппозный падеж среди студентов продолжался. И «упадок в осадок» этот успешно наслаивался на ноябрьский сплин и отчаянную молодежную жажду праздника. Поэтому на практике третьего курса из двадцати шести человек в группе присутствовали пять. И примерно такая же картина была еще два раза подряд до обеда.