Мой темный принц (ЛП) - Шэн Л. Дж.

В тринадцать лет младший брат Олли заботился только о своей семье и гребле. Мы с Себастьяном неплохо ладили, но я находила его слишком холодным и резким для массового потребителя.

— Ты заставишь своих соседей пожалеть о том дне, когда они переехали сюда.

— Миссис Коста уже позвонила маме, умоляя ее передумать. В любом случае, уже слишком поздно. Я уже построил там конюшню.

— Для чего?

Зная Оливера, это могло быть что угодно - от мастерской по изготовлению бомб-вонючек до микропивоварни. Он был склонен уважать свои прихоти, делая то, что ему нравится, только потому, что он может. Если бы Оливера отправили в школу-интернат, он, скорее всего, нанял бы кого-нибудь вместо себя или использовал бы кампус как почву для революции.

Олли наклонил руку, незаметно подправляя мою позу до нужной.

— Родители купили мне новую лошадь, которая, кажется, каждый день набирает свой собственный вес. К тому же это место на воде, а Себ умирает от желания тренироваться там.

— Он все еще смехотворно хорош в гребле?

— Думаю, он собирается на Олимпиаду.

— А поло?

— Поло было хорошим. Мы выиграли национальный чемпионат. — Олли пожал плечами и отмахнулся от своего достижения. — А ты как, Обнимашка? — Он подмигнул. — Разбиваешь сердца в этом году?

Я не могла понять, говорит ли он серьезно или дразнит меня. Конечно, он знал, что у меня нет ни друзей, ни тем более поклонников.

— Сейчас я изучаю латынь и мандарин. Родители говорят, что это поможет мне при поступлении в колледж. — Я порылась в своем мозгу в поисках чего-нибудь не совсем занудного и унылого, чтобы произвести на него впечатление. — О, а еще я сама сшила это платье. Я испортила пару стежков сзади, но в целом оно довольно аккуратное, правда?

— Оно идеально.

Я закинула ногу назад, потом вперед.

— Спасибо.

Он закружил нас в очередном вираже.

— И тебе, кстати, тоже.

Я откинула голову назад, смеясь.

— Теперь ты просто так говоришь.

— Я никогда не говорю просто так. — Его черты прояснились, губы сжались в ровную линию. — Я абсолютно серьезен, Обнимашка.

Мы остановились как раз перед окончанием песни. Восторженные хлопки эхом отдавались у меня в ушах. Я ошарашенно огляделась по сторонам. Вокруг нас образовался человеческий круг, предоставив нам личное пространство для танца. Я поискала в пятне зубастых улыбок лица своих родителей и ничего не нашла. Тем временем Феликс и Агнес фон Бисмарк с нежностью смотрели на своего сына. Мое сердце билось о клетку. Где были мои родители? Почему они никогда не гордились мной?

Оливер схватил меня за руку.

— Идем скорее. Я хочу тебе кое-что показать.

Мы пробились сквозь густую толпу, проскочили мимо отдельного входа и сбежали вниз по узкой мощеной лестнице. Как и во всех средневековых особняках, хорошая погода не помогала бороться с сырым воздухом и морозным холодом.

— Помедленнее. — Я подтянула юбки, чтобы не споткнуться о них на ступеньках. — Я надела каблуки. — Они не были высокими, но все же. Я не могла угнаться за Оливером, когда наши пальцы сцепились, и он наполовину тащил меня к месту назначения.

— Подруга, ты медленнее, чем мертвый ленивец. — Он развернулся и подхватил меня на руки, как будто я ничего не весила, и понес вниз по лестнице по двое.

Я обхватила его за шею.

— Это, во-первых, грубо.

В его груди раздался смешок, но он не ответил мне.

Я понизила голос до шепота.

— Во-вторых, куда мы идем?

— Себ нашел тайник с алкоголем, и он великолепен.

Он вихрем пронесся вниз по лестнице. Это был не первый раз, когда мы воровали выпивку во время летних вечеринок. Мы начали с того момента, как мне исполнилось одиннадцать и я случайно выпила мамино вино вместо яблочного сока. Мы никогда не напивались по-настоящему, но запретное всегда казалось самым сладким на вкус.

Через шесть лестничных пролетов мы выскочили к выходу. Олли поставил меня на землю и взял за руку. Мы помчались к винограднику, хихикая между вдохами и спотыкаясь о собственные ноги. Желтые факелы вели нас в темноте. Мощная музыка гремела под ногами, грязь заляпала подол платья, на которое я потратила несколько недель, и где-то по пути Олли потерял свой галстук-бабочку.

Я шла за ним, моя рука все еще была в его руке.

— Просто подожди, пока не увидишь это. — Его слова танцевали на ветру, музыка и свет приглушались, чем дальше мы бежали. — Он также нашел ящик со старыми книгами.

— Он взял книги?

— Да.

— Он даже не читает.

— Мы надеемся, что в них будет несколько пикантных сцен.

Мы бежали несколько минут, пока не добрались до заброшенной конюшни на дальнем конце участка. Достаточно далеко от вечеринки - от моих родителей - чтобы я снова могла дышать. Ну, как только я перевела дыхание.

Олли не выглядел измотанным, так как он включил свой телефон и светил фонариком.

— О, черт. Я кое-что забыл. — Он сунул телефон в рот, держа его зубами, и достал из внутреннего кармана смокинга смятую коралловую розу. Ухмыльнувшись, он заправил обрезанный стебель в мои волосы, а телефон опустил обратно в руку.

— Роза для Брайар Роуз. — Он подмигнул. — Ты же не думала, что я забуду, правда?

Я покачала головой. Я знала, что он не забудет. Он никогда не забывал. Каждое лето Оливер непременно начинал с того, что дарил мне розу, чтобы напомнить о том, кто я такая. Этот договор мы заключили с тех пор, как в семь лет я попыталась сбежать из дома, чтобы встретиться с бабушкой и дедушкой. Мама и папа никогда не позволяли мне этого. Они называли их дурным влиянием, золотоискателями и «белым мусором».

Оливер плечом открыл раздвижную дверь сарая. Пыльный бетон и ряд открытых стойл встретили нас. Как только мы переступили порог, в ноздри ударил запах старого дерева и засохшей мочи.

— Себ? — Голос Олли эхом отразился от стен.

— Прямо здесь. — Игривый смешок донесся из последней кабинки.

Мы обнаружили Себа, прислонившегося к деревянной стене и потягивающего открытую бутылку вина. На заплесневелом тюке сена лежал блейзер, выброшенный без оглядки на ценник. Хрустящая рубашка была полностью расстегнута, обнажая золотистую грудь, подтянутую и загорелую от многолетних тренировок по гребле. Если Оливера можно было принять за греческого бога, то Себастьян напоминал картину эпохи Возрождения.

Мама Олли как-то объяснила, что это имя привлекло ее во время детского отпуска в Тоскане. Они совершили вынужденную посадку в Великобритании и решили сделать остановку в Лондоне. Судьба привела ее к знаменитой картине «Мученичество святого Себастьяна», где она заглянула в глаза измученного святого, мучимого и непоколебимого, и решила назвать сына в его честь.

Без мускулов и громоздкой фигуры Себастьян был бы почти по-девичьи красив. Он относился к своим длинным ресницам, игривым льняным локонам и большим глазам цвета ясного летнего неба как к надоевшим аксессуарам. В этом и заключалась особенность Себа. В нем всегда было что-то трагическое. Как в святом. Высокомерное упрямство, которое заставляло меня переживать за него.

— Привет, БР. — Себ направил свой фонарик на мое лицо. — Вижу, ты избавилась от этих ужасных брекетов.

Я поморщилась от яркости, заметив рядом с ним ящик, полный книг.

— Если хочешь сохранить зубы в целости, лучше следи за тем, как с ней разговариваешь, — предупредил Олли.

— Идем, идем. — Себ проигнорировал его, похлопывая по грязи рядом с собой своими оксфордами Berluti. — Я могу вас заинтересовать... — Он повернул бутылку с вином за горлышко и прищурился на этикетку. — Domaine Leflaive Montrachet Grand Cru? (прим. высококачественное бургундское белое вино) — Он икнул. — Или то, что от него осталось, в любом случае.

Я высвободила свою руку из руки Оливера.

— М-м-м... конечно.

— Ты начал пить без нас? — Олли ворвался в кабинку и выхватил фонарик, направив его брату в лицо. — В чем твоя проблема?

Себ прищурился.

— Здоровая смесь изнурительного беспокойства, неуверенности в себе и мании величия. — Он глотнул из бутылки. — А у тебя? — Ему всегда удавалось говорить как тридцатилетнему разведенному человеку на пороге кризиса среднего возраста.