Одноклассники бывшими не бывают (СИ) - Хаан Ашира

Как будет жить моя к тебе…»

Ну же, чертово заклинание! Сейчас как раз убывающая луна, срабатывай же! Я не хочу его любить, не хочу! Пусть все пройдет!

Поскорее только, ладно? Иначе я не выдержу. Просто не выдержу.

Кошачий корм в ярком пакете на кухонном столе, лоток в коридоре, коробка с одеяльцем в комнате — все напоминает о маленькой пушистой кошечке с мягким пузиком. Мне кажется, было бы легче, если бы я могла греть об нее руки. С кошками всегда легче.

По Соболеву я плакать не могу, зато когда я глажу пальцами подстилку в коробке, покрытую короткими шерстинками, из глаз вдруг начинают течь слезы.

— Я скучаю! — сообщаю я коробке. Вытаскиваю из нее одеяльце, прижимаю к себе и начинаю рыдать, буквально захлебываться слезами. — Я скучаю по тебе, моя кошечка, моя Пискля, маленькая моя! Я так по тебе скучаю…

Пушистая вредная зараза, оручая и кусачая, дворовая грязная кошка, как ты мне нужна сейчас, когда у меня вообще никого больше не осталось.

Одеяльце промокает от моих слез. Оно ужасно противно пахнет — кошкой, кормом и влажным картоном. Но я никак не могу выпустить его из рук, будто оно связывает меня с Писклей, будто я могу его гладить и так передавать ей свою любовь.

После такой истерики корм и лоток я решила не трогать. Стоят и стоят себе. Обойду, ничего страшного.

Украшения валились из рук. Было тяжело даже доделывать старые, не то что думать о новых. Но у меня еще оставались запасы готовых, к которым надо только приделать фурнитуру — и тупая однообразная работа немного успокаивала.

В конце концов, буду повторять старые модели, пока не приду в себя.

Только непонятно было, что делать с выставкой?

Туда меня вписал Соболев, подергав каких-то своих знакомых. И если из каталога убирать меня было поздно, то стенд с моими украшениями можно было и отменить. Уверена, пустым место не осталось бы, туда мечтали попасть очень многие.

Но пользоваться помощью уже бывшего любовника казалось неприличным.

Хотя украшения туда уже отвезли и ехать в том состоянии, в котором я была, объяснять, заикаясь, почему больше не хочу участвовать, отвлекать всех от дела в запарке перед стартом — тоже выглядело неправильно.

Так я и промучилась все три дня до начала.

Через час после открытия выставки все украшения были куплены. Заказ был сделан одним человеком, и мне даже не потребовалось смотреть его данные, чтобы догадаться — кем.

Я вертела в руках телефон и пыталась понять — мое желание набрать номер, стоящий в данных покупателя, и наорать на Соболева — это реально злость на то, что он все скупил или я маскирую этим саморазрушительное желание услышать его голос с затаенной насмешкой в глубине еще хоть один раз?

Не получится ли так, что это стряхнет только-только притупившую мою боль пыль с тлеющих чувств, и все придется начинать с начала?

Зря я себе разрешила даже задуматься о том, чтобы позвонить Соболеву. Стоило ненадолго ослабить контроль, как наивная надежда, что все можно каким-то чудом исправить, вновь подняла голову. Сила воли пошла трещинами и раскололась — я тщетно силилась остановить собственные пальцы, уже нажимающие кнопку вызова.

Зря — потому что в тот момент, когда я услышала его голос, в горле вдруг запершило, и я просто не смогла ничего сказать, опасаясь закашляться. Или заплакать.

— Рита? — чуть удивленно спросил Илья, но я чувствовала, что удивление это было наигранным. Чего еще он мог ожидать после своего странного поступка?

Я взяла себя в руки и откашлялась:

— Привет, — и с каждым словом мне было все легче говорить. Я ж теперь не испуганная Маргарита, которая глаз на него не могла поднять. Я стерва, которая наорала на любовника, когда он накосячил. И выгнала через пару месяцев, как и декларировала при первой встрече. — Скажи, пожалуйста, что за ерунда с моими работами на выставке? Ты зачем их купил? Не хотел, чтобы я там была, можно было просто сказать.

— Не хотел, чтобы ты была? — вот теперь он реально удивился. — Нет, не в этом дело. Как ты могла подумать?

— Ну откуда мне знать твои мотивы. Они всегда очень странные, — хмыкнула я.

— Что ж в них странного…

— Соболев, не начинай! Можешь просто сказать, зачем тебе понадобились покупать мои работы?

— Просто так. Для себя.

— Женские украшения? Прям для себя-себя или подарить кому? — я вдруг представила, как мою парижскую лаванду будет носить какая-нибудь любовница Соболева — а то и жена! — и захотелось выцарапать ей глаза.

Открыла ноутбук и решительно отменила его заказ. На всякий случай выставила статус «не для продажи, только демонстрация».

Обойдется.

— Нет… — он рассмеялся, но как-то грустно. — Просто вспомнил сегодня про выставку, открыл каталог, а там твое «Первое утро». И оно знаешь… такое — твое… Как будто ты встала позади, обняла меня за шею и тихо-тихо дышишь на ухо. А я так по тебе соскучился…

Я прикрыла глаза. И молчала. Он тоже помолчал, но продолжил все равно:

— И решил, что я хочу, чтобы у меня были эти бусинки, которые ты делала еще когда у нас все было хорошо. Из сентиментальных, знаешь, побуждений. Так что ничего криминального, Рит, честно.

Это было так мучительно и нежно…

Слишком.

Настолько, что, наложившись на мою мучительную боль, просто перегрузило нафиг все электрические сети организма.

Человек, который так пафосно вещал о нелюбви к манипуляциям, именно ими сейчас и занимается. Нагло и беззастенчиво лупит по всем эмоциональным кнопкам без разбора.

Предохранители просто перегорели — я вдруг почувствовала вместо боли и трепета — раздражение.

— Рит… — снова помолчав, сказал Илья. — Ты уже отошла? Поговорим?

Вовремя, похоже, перегорели.

— Соболев, — в тон ему ответила я. — Ты уже изобрел машину времени?

— Зачем?

— Чтобы вернуться на несколько месяцев назад и рассказать мне про сына раньше. Или на много лет назад и надеть презерватив!

Он тяжело и долго выдохнул в телефонную трубку.

— Послушай, я понял, что накосячил, но машины времени у меня и правда нет, а сын есть. За три года он стал по-настоящему моим сыном, хотя это и были очень тяжелые три года. Отказываться от него я не собираюсь, я и так пропустил большую часть его жизни. Не по своей вине, но… это не тот выбор, который я готов делать.

— Я не прошу тебя делать никакого выбора, — устало сказала я. — И ругаться тоже не хочу. У этой истории нет подходящего всем варианта, так бывает. Жизнь сложная штука.

— Рит… — он резко дышал в трубку, как будто куда-то шел. Или пытался сдержать сильные чувства. — У меня есть просьба. Если я тебе был хоть немного дорог, ты не могла бы ее исполнить?

— Ну, ты сначала скажи, что за просьба, — я насторожилась. — Вслепую обещать не буду.

— Хорошо… — он снова тяжело выдохнул. — Давай ты просто познакомишься с Матвеем? Одна встреча и все. Больше не прошу. Всего одна.

Все-таки люди не меняются. Он был прав. Добиваться своего любыми методами. Заходить еще раз с другой стороны. Не давать расслабляться. Втискивать в самую узкую щель лезвие ножа — и в конце концов протискиваться целиком самому.

Варя на это уже попалась. Сначала ты принимаешь от него цветы и шоколадки, а потом — хоп! — у тебя на руках его ребенок и ты бежишь со всех ног, боясь даже вообразить, на что он продавит тебя в следующий раз.

— Соболев… — прервала я его тихо, но твердо. — Скажи, пожалуйста, а ты, собственно, сына-то уже предупредил, что планируешь со мной знакомить?

— Еще нет, но вряд ли… — начал он своим самоуверенным тоном, и я с трудом удержалась, чтобы не отбить себе лицо рукой.

Господи, какой идиот… куда ему дети, а?

— Стоп! — мне пришлось крикнуть, чтобы перебить очередные умные рассуждения. — Иди и для начала скажи ему. Можешь потом мне написать или позвонить, пересказать реакцию. Нецензурную лексику можешь опустить.

И я нажала отбой, чтобы не начать орать на него.