На грани фола (СИ) - Орлова Настя

Какого хрена, ну правда, а? Почему нельзя просто потрахаться вместо того, чтобы трахать друг другу мозги? Вот поэтому я и клал всегда на эту эксклюзивность. Меня не должно ебать, кто ебет девчонку в свободное от меня время. Не должно, твою мать, но ебет! Да так, что только представлю Огневу, ахающую под кем-то другим, блевать тянет желчью, которая в пустом желудке бродит.

Не отдам.

— Пристегнись, — бросаю я, а через секунду вдавливаю педаль газа в пол. Тачка стонет, кончая от скоростного режима, который ей только в мечтах снился, пока я в предсмертной агонии отлеживал бока дома. Мои пальцы белеют, сжимая руль, сердце долбит по ребрам да так, что синяки останутся по-любому. Легкие начинают сокращаться, требуя нового вдоха, но я не дышу, обгоняя задротские автомобили, пока со свистом и запахом паленой резины не торможу на красный перед перекрестком.

— Невменяемый, — ругается под нос Булочка и неожиданно… всхлипывает? Еще чего, блять, не хватало. Цепляется намертво за ремень безопасности и глотает слезы, пряча взгляд.

— Ооо, я как раз втебяемый, — выдыхаю и тянусь к ней, забив хер на зеленый сигнал светофора. — Очень в тебя хочу. Прямо сейчас.

Включаю аварийку в ответ на протяжные гудки выстроившихся за нами тачек, осторожно, будто боясь спугнуть, дотрагиваюсь до ее шеи, зарываюсь пальцами в волосы и упираюсь лбом в ее висок. Не умею я… Не знаю, как все это происходит. Все до нее на хер шли при удобном и нет случае, а эта же… взял бы и запер в квартире — на день, на месяц, на год. Не знаю, насколько меня хватит, но сейчас я чувствую просто нестерпимый мучительный голод, от которого даже бросает в пот. Или это от температуры, хуй пойми. Сам себе смеюсь и тычусь носом в ее щеку, как сраный щенок.

— Извини, — я сыплю мелкими поцелуями по всему ее лицу, давлю на затылок, чтобы повернулась ко мне, но та упрямится. Обожаю. — Не закрывайся только от меня. Становишься похожа на засохший круассан.

Точно слышу смешок, но Тори все еще не смотрит на меня. А я несколько раз касаюсь ее губ. Просто чтобы малышка оттаяла. Не хочу быть с ней мудаком, это по привычке как-то выходит.

— Поехали уже, — бурчит, втягивая носом воздух, когда мимо проезжающие тачки сигналят нам снова и снова.

— Поедем, как только ты перестанешь плакать, лады?

Булочка закатывает глаза, и вот теперь я ее наконец узнаю. Улыбаюсь, целую. Причем с разгона, как «Порше» на трассе: с языком, желанием присвоить себе и заявкой на победу. Так, что мычу ей в рот о том, как это охуенно. Так, чтобы достучаться до нее хотя бы на физическом уровне. И… бинго, блять. Когда ее язык толкает мой в попытке выдворить из своего сладкого рта, я снова слетаю с катушек и напираю лишь сильнее. Тут же раздаются пошлые хлюпающие звуки, тут же мы долбимся зубами друг о друга, потому что ни хрена не держим себя в руках. Да что там не держим, я вообще готов ее проглотить, как гребаный питон — разом.

О мои ладони трутся ее твердые соски через два слоя ткани, зубы смыкаются на ее шее просто бездумно. Я как малолетний пиздюк оставляю ей засосы, мечу территорию и в голос ржу про себя — немыслимая херня. Ее горловые стоны звенят в ушах, распаляя, устремляя кровь со всего тела прямиком в пах. Да я кончусь прямо здесь, если…

— Арсений, Сень… — Булочка с развратно красными губами от укусов шепчет мне в рот, уворачиваясь от моих выпадов. — Стой. Пожалуйста…

И ее этот умоляющий тон быстро отрезвляет меня, как ведро ледяной воды на голову. Чувствую себя сразу каким-то абьюзером. Все, что могло встать, падает замертво. Я молча киваю ей, отстраняюсь. Трогаюсь с места и тут же торможу, потому что красный, блять. Совсем теряю с Булочкой фокус — если рядом она, вижу только ее. Я попал, да?

— Дома поговорим, — произношу спокойно больше для себя, разгоняя тупые мысли. Включаю негромкую музыку и щелкаю Огневу по носу, чтобы та улыбнулась.

Только дома как-то не до разговоров становится. Когда Булочка крутит огненной задницей у меня на кухне, делая мне горячий чай с малиной и всякой хренью, которую с собой в банках из общаги притащила, я не могу на нее злиться. Да она меня даже не раздражает, мельтеша перед глазами. Кажется, что подходит сюда лучше черного «свэговского» чайника из лимитки, который я притащил из Германии. Пока девчонка суетится с лекарствами, я зачем-то представляю, что ее рядом нет и у меня, как всегда, Рус с Саней тусят, потому что телок я обычно трахаю на нейтральной территории. Так от одной только мысли об этом сразу руки к ней тянутся. Сами. Перехватив ее, усаживаю к себе на колени, а она снова…

— Арсений! Ну, Сень, я чуть не разлила кипяток! Тебе на штаны!

Член сжимается мигом от ее слов, и я громко втягиваю воздух сквозь зубы, оставаясь максимально серьезным.

— Знаешь, какие штрафы предусмотрены за порчу объектов всемирного наследия ЮНЕСКО?

— Чегооо? — брови Огневой прыгают вверх, а сама она едва сдерживает смех, крепко сжимая кружку в руках.

— Тебе придется расплачиваться до конца своих дней, — произношу, почти как Бонд с его «взболтать, но не смешивать». Только Булочка не течет от моего тона, а убрав горячую воду подальше и оседлав меня, ухахатывается мне в шею. — Эй, я вообще-то серьезно, Огнева.

Но сам быстро теряю всю суровость и крепче обнимаю ее. Она сидит на мне, трется своей прекрасной промежностью о мой член при любом движении, а я целую Булочку в плечо, вместо того чтобы стянуть с нас обоих джинсы. Я попал, да. Страшно пиздец, но жить с этим вроде бы можно. Думаю.

— Ты же знаешь, что я бы не поцеловала Диму в ответ? — бормочет еле слышно, потому что все еще прячется в сгибе моей шеи, и щекочет каждым словом.

Знаю ли я? Наверное, да. Но от этого ни хуя не легче.

— Знаю, что он бы засосал тебя, если бы я там не появился.

— Но я бы ему не ответила! — Она даже подпрыгивает, садится ровнее, смотрит мне в глаза своими штормовыми. — Я хочу, чтобы ты понимал, что я не из тех, кто лишается девственности с одним парнем и тут же бежит целоваться с другим. Если в твоем мире это допустимо и нормально, то для меня нет. Но мы это все не обсуждали, и я не знаю, что бы ты делал после всего, если бы Карина…

— У меня на нее не стоит, — обрубаю я.

— Не важно, — рычит, заводясь, Огнева, — да любая другая!

— У меня на них тоже не встанет, — резко торможу эти залпы сомнений.

— Блин, Арсений! Я просто хочу сказать, что не знаю, ответил бы ты на поцелуй любой другой девушки сейчас и нормально ли это для тебя. Просто я на все сто процентов не смогу так, поэтому…

— Я бы тоже не ответил, — в край успокоившись, выдаю твердо и уверенно. Потому что совершенно ясно это понимаю, пока Булочка нервно тараторит, глядя на мои губы, лишь бы не смотреть в глаза, дергается и сходит с ума. Я крепко сдавливаю пальцами ее бедра, чтобы не двигалась, жду, когда встречу ее взгляд, и она перестанет жевать свою губу.

— Ладно, хорошо, — начинает неуверенно, а потом смелеет на глазах и превращается в ту самую училку, которую ты поимеешь в мыслях десятью разными способами, пока она будет тебя строго отчитывать: — Только не нужно больше таких громких сцен. Мы всегда можем и поругаться, и обсудить все с глазу на глаз. Мои родители никогда не выясняли отношения при мне.

— У меня такого прекрасного примера перед глазами не было, — ухмыляюсь я, вспоминая, как мама выкидывала отцовские вещи с балкона, когда мы жили все вместе в трешке на Западном. Забавно, что с тех пор он нехило поднялся, а на личном у него мало что изменилось. Другой любви, кроме мамы, швыряющей в него тарелки, он так и не нашел. Мы, Громовы, видимо, однолюбы. — Я тебя услышал, но это не значит, что я буду молча наблюдать, как к тебе кто-то лезет. Разъебу любого, а потом тихо-мирно поговорим наедине, так уж и быть.

— Арсений, — хихикает девчонка, задушив меня в объятиях. — Какой же ты…

— Потрясающий? Сексуальный? Невообразимый?

— Невыносимый, — шепчет тихо, а шлепок по заднице за это получает очень даже звонкий.