Мне уже не больно (СИ) - "Dru M"

— Картой или наличными? — спрашивает продавщица, вздернув подведенную бровь, когда все пробивает, и мы принимаемся торопливо распихивать коробки по пакетам.

— Картой, — трясущимися руками достаю из бумажника американ экспресс, протягивая ей.

Благословляю небеса за то, что мы последние покупатели в супермаркете, и на кассе нам не встречаются любопытные старушки. Я никогда еще не делал чего-то настолько безумного. Но мне нравится легкое щекочущее ощущение, возникшее в животе — предвкушения и почти детской радости.

Загружаем покупки в багажник и едем, уже не останавливаясь, прямо до дома Романовых. Когда вдалеке показывается увитая пожухлым диким виноградом изгородь, которую венчают шапки подмерзшего снега, Карина начинает беспокоиться.

— А как мы внутрь попадем?.. — спрашивает она, покусывая губу и наклоняясь к нам с заднего сидения. Я достаю из бардачка ключ и показываю ей.

— Нам в сам дом и не надо, только в гараж, — поясняю коротко.

Илья тормозит у будки охранника перед воротами, и я опускаю стекло со своей стороны, стараясь выглядеть небрежно и естественно. Здесь меня знают, можно даже не волноваться, но меня все равно подташнивает.

— Я к Жене, оставлю ему документы и уеду. Предупреждать не надо, — сухо бросаю выглянувшему навстречу охраннику. Тот отряхивается от сонного морока и без задней мысли кивает, открывая ворота. Мы проезжаем внутрь, и Илья разворачивается на просторной мощеной площадке перед главным входом, чтобы мы могли быстро удрать по завершении операции. Фары он не включает, стараясь сделать все как можно более тихо и незаметно, а мы с Кариной быстро проверяем, не горит ли свет в окнах. Трехэтажный особняк Романовых, громоздкий каменный гигант, спит беспробудным сном вместе со своими хозяевами.

Мы выходим, достаем пакеты и тащим их к гаражу.

Я отворяю своим ключом дверь, и мы оказываемся в освещенном диодными лампами помещении, где нестройным рядом размещен десяток машин. Четыре из них, что попроще, принадлежат прислуге и телохранителям, но сегодня, во имя интересов дела, придется пожертвовать и ими.

— Значит так, — мы собираемся в кружок, и я просвещаю ребят в детали своего бесхитростного плана. — Ромашка всегда выезжает в школу за пятнадцать минут до начала урока. Раньше он в гараж принципиально не спускается. А значит, времени отмыть тачки или вызвать такси у него не будет. Завтра первым уроком у него важный тест по модулю экономики, и он ни за что его не пропустит. Вывод…

— Ему придется сесть в одну из разукрашенных тачек! — весело подхватывает Карина, хлопая в ладоши. Илья расцветает в предвкушающей ухмылке.

— За дело?

— За дело!

Мы достаем коробки с яйцами и начинаем обстрел. Щедро бьем снаряды о капоты и лобовые стекла, разбиваем целые яичницы на крышах, швыряем горсти яиц, глядя на то, как те смачно врезаются в двери. Илья чертит пальцем узоры из желтков, рисуя на стеклах рожицы и члены. Карина запачкалась с ног до головы и теперь обтирает куртку о еще чистые места лексусов и тойот. Чем дальше заходит шалость, тем больше отпускает меня мрачное напряжение последних дней.

Сейчас.

Да, кажется, именно сейчас я чувствую себя по-настоящему близким к свободе.

— Это приятно, да? — смеется Илья, становясь у меня за спиной, когда я вдохновенно вывожу подстывающим рыжим желтком непристойности на капоте любимого Жениного рейндж ровера. Я оглядываюсь на Илью с любопытством: первые вижу огонек азарта в его глазах, легкого увлеченного безумия и будоражащей искренности. От этого проникновенного взгляда темных карих глаз у меня что-то екает в животе.

— Приятно? — переспрашиваю со смешком, впечатывая новое яйцо прямо в номерной знак. — Я как Америку открыл или элемент радия. Я знаю, что мне за это прилетит, но ничего не могу с собой поделать — уже не остановиться. Уверен, если папе завтра расскажут об этом, он переспросит «а ты точно говоришь о моем сыне?»

Илья молчит, но я вижу по его глазам: он прекрасно понимает, о чем идет речь. Ведь я никогда не отличался мальчишеской безрассудностью, она будто бы прошла мимо меня, а теперь резко, как по щелчку, вырвалась наружу, дождавшись момента, своей точки кипения. Это не хорошо и не плохо, но это чертовски мне нравится.

Мы расходимся, чтобы распаковать последние коробки.

Когда яйца заканчиваются, я достаю черновой вариант соглашения, рву его и разбрасываю как конфетти, швыряя поверх яичных разводов. Ошметки бумаги прилипают к машинам. Полоску бумаги с надписью «поставить подпись в нужной графе» я засовываю под дворник рейндж ровера.

Затем выуживаю из кармана куртки баллончик с краской и старательно вывожу на каждом капоте, каждой двери и каждом бампере: «сучка Димы Громова».

Когда непомеченных машин не остается, я вытираю руки о брюки и убираю баллончик в карман, любуясь своим творением. Замечаю краем глаза, как таращатся Карина и Илья на надписи.

— Что? — отзываюсь сконфуженно. — По-моему, весело…

Они переглядываются с неуверенными улыбками и не выдерживают, разражаясь смехом.

========== 5. То, чего в тебе нет ==========

Они могут отнять у тебя всё, что есть,

Но не раскрыть мой секрет.

Я люблю тебя не за то, что в тебе,

А за то, чего в тебе нет.

(Люмен “За то, чего нет”)

*

Когда я спускаюсь утром на кухню, Карина, тетя Аля и отец уже завтракают, а Илья стоит у окна и смотрит задумчивой отрешенностью на заснеженный двор. С нами он принципиально не ест, только вместе с прислугой, хотя отец неоднократно пытался пригласить его на семейную трапезу. Но Илья — человек привычки, и к тому же слишком упрям и горд, чтобы не дай бог есть за одним столом со мной, будто мы друзья или хотя бы приятели.

Я беру со сковородки горячий бутерброд с сыром, достаю из холодильника бутыль кефира и сажусь рядом с Кариной, листающей ленту новостей в своем блэкберри. Я в кои-то веки хорошо выспался и нахожусь в приподнятом настроении. Даже лицо у меня, кажется, не такое опухшее и больное, каким было вчера.

— Карина, если хочешь, чтобы я тебя подвезла до школы, поторопись, — говорит тетя Аля, допивая свой кофе. Она смотрится в небольшое зеркальце и пальцем растушевывает бежевые тени по векам. — Мне надо выходить через пять минут, чтобы успеть на работу.

Карина даже не поднимает взгляда от телефона, когда будничным тоном заявляет:

— А меня Илья с Димой довезут.

Отец и тетя Аля переглядываются с нескрываемым удивлением. Еще бы — в последний раз мы с Кариной ездили в школу вместе, когда нам было по пятнадцать, и у отца не было возможности рассадить нас по разным машинам, потакая бесконечным капризам и истерикам. У нас с Кариной друг для друга тогда были только такие ласковые слова как «шалава» и «пидор».

Тетя Аля радостно улыбается, что почему-то меня задевает.

«Это не твоя заслуга», — думаю я с обидой, но давлю в себе негодование и делаю вид, будто слишком проголодался, чтобы вдаваться в подробности нашего с Кариной временного перемирия. Бутерброд, к слову, оказывается слишком пресным и жестким. Тетя Аля готовит только завтраки, но даже с ними справляется из рук вон плохо.

— Дима, ты не простыл? — спрашивает отец, поглядывая на меня поверх газеты. Я замечаю, что к своим бутербродам он даже не притронулся — верная тактика. — Выглядишь нездоровым.

Ну вот.

Только я понадеялся, что нос перестал быть похожим на вареный картофель, как отец разбил мои чаяния одним вопросом.

— Неа. Все в порядке.

Когда я без особого аппетита доедаю завтрак, запиваю его кефиром и спускаюсь в гараж, меня нагоняет Илья. От него веет уличным холодом и запахом крепкого черного кофе, а в коротко постриженных русых волосах поблескивают снежинки.

— Чего такой расстроенный, Димон? — гогочет Илья, расплываясь в особенно гаденькой ухмылке. — Боишься светить своим красным носом перед Аликом?

— Заткнись, — отмахиваюсь вяло и показательно сажусь на заднее сидение рядом с Кариной. Та увлеченно читает рубрику гороскопа в своем журнале. Страница открыта прямо на овнах, и я успеваю мельком прочесть про неожиданный поворот, поджидающий их на жизненном пути. Класс. Я, конечно, в звездные предзнаменования не верю, но мне только неожиданного поворота не хватало.