Музыка войны - Лазарева Ирина Александровна

Андрей переглянулся со своей женой Натальей и друзьями Владимиром и Анной.

– Мы вообще из Германии. Из Франкфурта.

– Вот оно что! – Я не смог удержаться от восклицания, в котором выразилось мое восхищение: я действительно считал русских, давно устроивших прекрасную и достойную жизнь в Европе за лучших из нас. – Это так здорово.

Оживился и Леша, узнав, откуда родом наши соседи:

– Но постойте, как у вас теперь дела? Как живется после четырнадцатого года?

– А что четырнадцатый год? – Спросил Андрей.

– Ну как что! На Россию ополчился весь мир, ведь она напала на Украину, отняла ее Крым, отсоединила Донбасс.

– Ах, ты про это, Алексей!

В это мгновение Анна и Наталья обменялись быстрыми взглядами и улыбнулись нам. Казалось, всех их забавлял вопрос Леши. Катя недовольно сверкнула глазами и, опередив Андрея, сказала:

– Что вы все придумываете? Никто на нас не ополчился! К нам в консерваторию постоянно приезжают музыканты из Италии, Франции, Вены. Все они как один говорят, что они на стороне России.

– А тебе не приходило в голову, что они так говорят из одной вежливости? – Съязвил я.

– Нет!

– Ну погодите. – Вступился Владимир. Друг Андрея был высоким, почти полностью лысым мужчиной, его жена была несколько младше его, оттого и дети были еще школьного возраста. – Мы живем в Германии и можем подтвердить, что ваши музыканты, Катерина, не лгут. Никто нас не притесняет, и многие действительно понимают, почему произошла война на Украине.

– А те, кто не понимает, так скажем, большинство. – Вторила ему Анна. – Не вникают, не хотят вникать… им, так скажем, больше все равно.

Анна была высокой и худой, с правильными чертами лица и спокойным умным взглядом карих глаз. Но краше всего в ней были огненно-рыжие волосы, короткие, ниспадающие только до плеч.

– Конечно. – Согласился Андрей. – Это же такой слой европейцев, в основном молодежь, для кого главное, чтоб цены на пиво не росли, чтоб можно было раздобыть травку и другие наркотики, расслабиться после работы.

– Подождите… Разве в Германии молодежь часто употребляет…

– У! Еще как!

– А в России? – спросила Наталья. Это была невысокая, чуть полная женщина с удивительно молодым улыбчивым лицом, на котором почти не заметны были линии морщин. Лишь жесткие редеющие волосы на голове могли выдать ее возраст, если вглядываться и искать в ней признаки возраста.

Мы дружно переглянулись.

– В нашем окружении, пожалуй, нет. – Сказала Катя. – Даже наши одноклассники в регионах… нет, я не слышала, чтобы кто-то курил. Кто-то, наверное, да, употребляет наркотики, но сейчас это настолько редкое явление, что среди наших знакомых таких, пожалуй, не найти. Помню, когда я только училась в школе, о, тогда поголовно молодые погибали от передозировки…

– Ты слишком превозносишь нашу страну. – Заметил я.

– Так это же хорошо, Александр, повезло тебе с девушкой! – Андрей засмеялся, глядя пристально на Катю, отчего щеки ее запылали румянцем. Замечание его приковало внимание Владимира, Натальи и Анны к Кате. Казалось, даже дети отвлеклись от своих разговоров и взглянули на нее. – Всегда приятно встречать людей из России, которые никуда не уехали, не бедствуют, еще и хорошо отзываются о нашей стране. Да, это наша страна: и ваша, и наша. Если бы не Горбач-предатель и такой же предатель Ельцин, я бы никогда не уехал из Советского Союза! Тепло на душе оттого, что в ней есть такие люди. Значит, Россия выстоит.

– Да… такую страну потеряли! – Владимир покачал головой в знак согласия с другом. – Променяли лучшую в мире страну на… джинсы и жвачки!

– Мы же сами это и сделали, – возразила Владимиру его жена Анна.

– Так я и не говорю, что не мы. Мы, кто же еще?

– А теперь уже поздно локти кусать. – Перебил его Андрей. – Теперь у нас совсем другая жизнь.

И тут Катя – святая простота! – Сказала то, что даже я от нее никак не ждал:

– Так возвращайтесь назад. Знаете, как у нас теперь хорошо? Россия нынешняя – это не девяностые годы.

– Может и правда вернемся? – Спросил со смехом Андрей, обращаясь к Наталье, и по тону его вопроса всем стало ясно, что он говорил не всерьез и что обстоятельства их жизни складывались так, что они даже не рассматривали возможность возвращения на Родину.

– Хоть и не девяностые. – Возразил я Кате. – Но расслоение на богатых и бедных катастрофическое. В регионах нищета, а в деревню без слез не сунешься. Разруха кругом.

– Ну что значит: «кругом»? – Не сдавалась Катя. – В чем-то, может быть, еще не встали на ноги, а в чем-то не только встали, но уже и галопом скачем, и обогнали весь мир.

– В чем, интересно? – Даже Леша, всегда необычайно учтивый к Кате, не удержался от смеха.

Катя вновь раскраснелась, видимо, на ум ей не пришел ни один довод, а присутствие за столиком чужих людей, перед которыми ей менее всего хотелось ударить в грязь лицом, заставляло ее переживать свое поражение намного сильнее. Она даже кусала губы от досады, а я не мог не думать о том, что она была на редкость дубинноголовой.

Вы скажете: как же так, ведь совсем не давно ты изливал здесь на бумаге пространные признания в том, что любил Катю за глубину, а вот уже в который раз называешь ее непробиваемой и тугой на ум? И будете по-своему правы! Однако ж, если читатель вспомнит, то я признавался также в том, что в те годы не понимал Катиной глубины, не распознавал ее, как не видит бездонности моря человек, вглядывающийся в болотного цвета волны, человек, убежденный, что море мелкое, оттого лишь, что ему в силу ограниченных способностей собственного зрения не дано оценить расстояния до его дна. Все это я осознал намного позже, лишь годы спустя, однако… не будем забегать далеко вперед.

А в данное мгновение моя влюбленность померкла, и мне представилось, что рядом со мной сидит девушка с томными глазами и глуповато-поднятыми, будто изумленными дугами бровей. Что этот человек мог делать рядом со мной? Позорить меня перед всеми? Все-таки музыканты ничего не знали и не видели, кроме своей музыки!

– Да… – вдруг протянул Андрей и вновь уставился на Катю так, словно разглядывал необычайный музейный экспонат. – А ведь я бы вернулся. Вернулся, бы, Катерина, и семью увез обратно. Только ведь это все было бы не то…

– Но почему?

– Дело в том… Дело в том, что мы уезжали из совсем другого государства… Советского государства. А возвращаться опять в новое, в другое – нет мочи. Боюсь, при всех своих достижениях Россия не выдержит сравнения со своим предшественником.

Я засмеялся, усмехнулся и Леша:

– Это с «совком»-то?

Тут же на лицах наших новых знакомых мелькнула едва уловимая тень; я почувствовал, что невольно задел их, но словно кто-то неведомый толкал и толкал меня, заставляя произносить все то, что я произнес:

– Вновь стоять в очередях за мясом и молоком, не говоря уже о вещах, вроде мыла, спичек, брюк, обуви… Приходить в магазины с пустыми полками? Рукоплескать зажравшимся партийным лидерам, непонятно, когда спящим, а когда умершим от старости на заседаниях? Ведь эта закостенелая система не имела ни единого шанса на выживание в соперничестве с капиталистическими странами. Нулевая промышленность и экономика, только одна военка…

– Нулевая экономика? – Владимир чуть не задохнулся, когда сказал это. – На момент развала она составляла 20 процентов от мировой. А сколько сейчас? Два-три процента?

Я покраснел, потому что не знал точных цифр, а проверить их слова никак не мог.

– Двадцать процентов? – Воскликнула Катя. – Это действительно так?

И мужчины, и женщины: все утвердительно покачали головами.

– Тогда почему же… очереди и дефицит всего?

Андрей воскликнул:

– Катя, милая, это все искусственно создавалось Горбачевым! Искусственно нарушалась складская логистика и заводское планирование. Дети! Вы такие дети! Неужели вы никогда не задавались вопросом, почему в сталинское и хрущевское время, да даже в брежневское, полки ломились от товаров, а экономика росла, а в горбачевское вдруг возник дефицит? Так это Советский Союз был недееспособен? Или все правители после Сталина?